Не под влиянием ли этой поездки Себастьян перепишет в Люнебурге для своего собрания пьесы французских сочинителей?
Обучение в школе св. Михаэля Бах заканчивает весной 1703 года. Кто-то из лицеистов стремится в университет. Георг Эрдман подумывает о служебной карьере юриста. Какое же будущее изберет Себастьян? В литературе не раз высказывалось сожаление, что для малоимущего выпускника школы была закрыта дорога к университетскому образованию. Возможно, это так, но нет решительно никаких указаний на то, что восемнадцатилетний музыкант выражал желание идти в университет. Богословский факультет не притягивал его к себе, потому что ни пастором, ни ученым Бах себя не видел. Будущие музыканты шли обычно на юридические факультеты немецких университетов, получая там общее гуманитарное образование. Но Бах уже знал свое призвание. Кровь потомственного шпильмана звала к жизненной музыкальной практике.
Расставание с Люнебургом было быстрым. В начале апреля 1703 года Себастьян оказался уже на службе скрипачом маленькой капеллы герцога Иоганна Эрнста в Веймаре. Это был не царствующий саксен-веймарский герцог, а его брат, имевший довольно скромную резиденцию, именуемую «Красным замком».
А между тем о способном молодом Бахе прослышали в Арнштадте. В этом городе, в церкви, построенной на месте сгоревшей кирки св. Бонифация, сооружался новый орган. Работа подошла к концу. Магистрат и консистория города, где имена Бахов-музыкантов уважались давно, доверили испытание построенного органа Себастьяну.
Не прошло и трех месяцев службы в веймарском «Красном замке», как 3 июля он оказался уже за испытанием нового инструмента в Арнштадте. И так понравился там, что в начале августа восемнадцатилетнего музыканта утвердили в должности органиста Новой церкви и руководителя школьного хора.
АРНШТАДТСКИЙ ОРГАНИСТ
Наезженная дорога была не очень пыльной, повозка весело поскрипывала, Арнштадт издали выглядел приветливо в августовский солнечный день.
Окруженному старой каменной стеной городку, казалось, было тесно за ней; красные черепичные крыши лепились одна к другой, над ними поблескивало несколько шпилей. Городок разрастался, основательные здания были сооружены и за пределами стен. Тут же виднелись маленькие домики: горожане, забыв уже о страшном времени Тридцатилетней войны, норовили поселиться в предместьях городка, хотя издавна здесь разрешалось возводить одни ветряные мельницы. В этот летний день лениво крутились их широкие короткие крылья.
Город имел пять ворот, в одни из них въезжал Себастьян. Как и в остальных городах Тюрингии, фамилия Бахов в Арнштадте была издавна известна старожилам. Себастьян бывал здесь в детстве на семейных праздниках. В эти дни всегда вспоминали старейшего из арнштадтских Бахов, Каспара, жившего в городе в 16351642 годах. Может быть, мимо двухэтажного, со сдвоенными по фасаду окнами его домика и проезжал Себастьян в этот день. Может быть, он въезжал в город другим путем, но именно благодаря памяти о нем, величайшем из Бахов, в XX веке будет прикреплена мемориальная доска к стене дома в переулке Якоба, 13/15.
Жила в ту пору в Арнштадте Регина Ведерман; ее сестра была замужем за двоюродным дядей Себастьяна, Иоганном Михаэлем, геренским органистом и композитором. Его уже не было в живых, но племянник хорошо помнил дядю, а мотеты и клавирные сонаты Иоганна Михаэля знал наизусть, ноты их, собственноручно переплетенные, лежали на дне дорожного сундука вместе с произведениями других авторов. Впоследствии некоторые мотеты дяди-композитора долгое время принимались даже за сочинения Иоганна Себастьяна. Родня была оповещена Региной о приезде Себастьяна. В том числе Христоф Хертум, органист другой арнштадтской церкви, по совместительству еще и писарь.
На другой день утром, одевшись построже, в новом парике, высветленный надеждами, Бах пошел в консисторию. Чины консистории сегодня хотя и выказывали благосклонность к новому музыканту, но были чопорны. Иоганн Себастьян как драгоценность принял с резного блюда ключ от заветного органа. Благодарственный поклон, и вместе с настоятелем он отправился в Новую церковь.
В сравнении с заработком скрипача в Веймаре Себастьяну положили в Арнштадте тройное жалованье — 84 гульдена в год. Место для молодого музыканта не оставляло желать ничего лучшего. По должности органиста он обязан был по воскресеньям с 8 до 10 часов утра играть в церкви на органе, а два раза в будние дни заниматься с небольшим ученическим хором в церковной школе; хор мальчиков выступал самостоятельно, иногда же присоединялся к большому любительскому хору, участвуя в исполнении произведений значительной сложности. К удовольствию Себастьяна, настоятель позволил упражняться в музыке, когда пожелает органист, в часы, свободные от службы и отправления треб. Именно о такой свободе и мечтал он.
Полвека спустя в некрологе Баха с эпической краткостью будет написано, что именно в Арнштадте «созрели впервые планы его прилежных занятий искусством игры на органе и композициями, которые он изучал путем вдумчивого анализа произведений известных в то время серьезных композиторов и самостоятельного применения изученного на деле».
Ни один биограф Баха и исследователь его трудов не проходит мимо этих слов некролога, хотя не установлено точно, произведения каких именно композиторов — немецких и иноземных — изучал Бах в арнштадтские годы. Себастьян дорожил фамильными связями. Музыканты Бахи и, может быть, еще люнебургские друзья посылали с оказией в Арнштадт попадавшие им в руки произведения, Себастьян знакомился с ними, что-то переписывал и отсылал ноты обратно. Как музыкант-исполнитель и как начинающий композитор, он овладевал искусством полифонии, многоголосия.
Столетия развивалась полифоническая музыка в странах Европы. Искусство одновременного ведения двух или нескольких равноправных голосов было и наукой, требовало от музыканта, композитора глубоких знаний. И в сочинении инструментально-хоровых произведений — мотетов или кантат, и в инструментальной музыке. Орган, инструмент, имевший десятки и сотни регистров, занимал царственное место в музыке предшествующих столетий и эпохи XVII — XVIII веков. Именно органу Бах и отдал страсть молодого художника в Арнштадте.
Часами он не покидал запертого на засов храма. Инструмент с двумя ручными клавиатурами и ножной был превосходен. Без парика и камзола, коротко остриженный, в рубахе и жилете, в башмаках, удобных для работы, Себастьян походил больше на мастерового, чем на степенного церковного органиста. Он упражнялся в приемах игры, искал новые комбинации постановки пальцев, иногда входя в противоречия с принятыми правилами. Он упражнял ноги. Люнебургский Бем сочиняя органные произведения преимущественно для работы на ручных клавиатурах; педаль не имела у него самостоятельного значения. И техника исполнения мало отличалась от игры на клавесине. Старый Рейнкен виртуозно работал ногами, и это особенно восхищало Себастьяна в искусстве гамбургского органиста.
В арнштадтской церкви он импровизировал, достигая легкости исполнения на клавишах педали. Иногда вел мелодию без участия рук, в быстром темпе, со всенарастающей мощью и любовался гулкими звучаниями, заливающими сумерки храма и галереи, протянувшейся вдоль стен. И снова вводил в действие пальцы рук, легко скользя ими по клавишам мануалов. Зажигал свечи у пюпитра; они стоили дорого, и Себастьян довольствовался иной вечер одной-двумя. Пламя свечей не преодолевало сумрака и отбрасывало огромную неспокойную тень музыканта в пространство, заполняемое густыми звуками труб.
Уставал служитель, орудующий мехами; он молчаливо-удивленно следил за не знающим устали господином органистом. Сколько же шумит в пустой церкви этот новый кантор...
Кончая игру, Себастьян частенько давал послушному и терпеливому служке грош-другой, тот покорно кланялся и потом в кабачке, наверно, рассказывал о непонятном упрямце, просиживающем дни и вечера на деревянной скамье. Но он был доволен и, пропустив стаканчик вина, хвалил преданность господина органиста святому Бонифацию, чье имя издавна носила церковь.
Заходил в церковь настоятель. Он садился так, чтобы был виден органист. В часы богослужений он слышал умиротворенные молитвенным настроением мелодии, в эти же минуты инструмент извергал непривычны" для церкви каскады звуков. Пастор считал себя вправе задавать вопросы, чтобы сгладить недоумение, но органист не всегда отвечал на них в угодном пастору духе.
Впрочем, настоятель был покладист и не обижался. Построенная лет двадцать пять назад церковь мало посещалась горожанами; старый, обветшавший орган удручал прихожан. Теперь заметны перемены. Новый инструмент прекрасно звучит у этого молодого Баха, церковь посещают и горожане других приходов, наезжают и из окрестных селений. Конечно, ему, настоятелю, было бы спокойнее, если бы музыку исполнял более послушный органист и кантор. Звучали бы хоралы и мотеты, канонизированные временем. Потребности прихожан в музыке скромные, им даже приятно слышать знакомое, повторяемое из года в год, звучащее без выдумок и хитростей, это утверждает их в собственном достоинстве: нам все известно. Вдохновение же, не контролируемое послушанием, может повести к соблазнам, породить искушения и усложнить мирную жизнь пастырей.
Но этот органист с упрямым подбородком, с открытым взглядом, уверенный в своем ремесле, все-таки рушит привычные ограничения.
Вот и сейчас, в вечернюю вору, невообразимое творят в своем движении руки и ноги музыканта. Что ж, пусть не всегда звуки органа ласкают ухо настоятеля, молодой органист воистину находка для города.
Пастор покидает храм, а за стенами запертой церкви еще клубятся глухие и страстные звуки. Ему, пастору, нашептывали, что даже городские гуляки с удивлением останавливаются в поздний час и слушают. А потом сочиняют небылицы.
Заходил в церковь по праву родства и принадлежности к цеху музыкантов Христоф Хертум. Он садился на дальнюю скамью, как положено, спиной к органу и, слившись с сумраком храма, оттуда слушал игру. Такой силы и быстроты, такого легкого мастерства он что-то не помнит у других Бахов, а их он слышал немало. Не знал зависти музыкант, причастный к этой семье. Но как графский писарь, понимавший, что к чему в жизни, Христоф Хертум не был спокоен за судьбу Иоганна Себастьяна. Музыканты — люди служивые, они обязаны знать свое место на лестнице церковных должностей. Сдержанный служака не смел, однако, высказывать своих сомнений юному музыканту. Меняются времена.
В неустанных занятиях прошел 1704 год. Себастьян почувствовал себя окрепшим в органной игре, изучил и устройство инструмента со всеми его прихотями.
Не установлено точно, где большую часть времени прожил в Арнштадте Бах. Согласно молве он обитал в домике романтического вида, выходящем острым углом на небольшую площадь. Дом назывался «Zur guldenen Krone». Примем это предположение. Здесь в одном из окон «дома под венцом» часто за полночь неярко светилась свеча. В комнате, заваленной нотными тетрадями, за дубовым столом Себастьян засиживался, с упорством переписывая, иногда напевая ноты произведений именитых композиторов.
А школа и хор? Педагогические обязанности Себастьян исполнял исправно. Волевые указания учителя в часы репетиций и особенно во время богослужения магически действовали на учеников. Старшие из них уже могли самостоятельно управлять хором. Так что Бах и как органист, и как кантор пока нравился церковным начальникам. Но чины консистории считали, что органист обязан обучать школьников и образовательным предметам, кроме того, быть их воспитателем: Себастьян, всецело поглощенный занятиями искусством, неприязненно относился к подобным требованиям консистории. В надзиратели же за поведением школьников молодой органист был и совсем непригоден. Тем более что среди учеников оказались и его ровесники. Уже к новому, 1705 году выяснилось, что ученики, особенно старшие из них, совсем потеряли страх, норовили даже перебрасываться мячом на занятиях, обзавелись рапирами, с которыми расхаживали по городу в вечерние часы, а по донесениям в консисторию их встречали и в «неприличных местах».
Себастьян не сдерживал гнева, ученики затихали на время, а потом снова проказничали, тогда учитель впадал в равнодушие, смотрел на их поведение сквозь пальцы и всецело погружался в свои артистические увлечения, уходил от этих досадных неприятностей.
Теперь он отдавался искусству импровизации даже в часы церковных служб. Случалось, что издавна принятый порядок ведения музыки нарушался необычностью гармоний, которыми украшал органист традиционные мелодии. Он как бы забывал, что исполняет службу в маленьком городке, и давал свободу своему артистическому порыву, выходя за границы рутины. Почтенные бюргеры украдкой переглядывались. Дело, однако, заканчивалось легким изумлением да вопросами к пастору. А Иоганн Себастьян уже чувствовал себя окрепшим в композиции, и пора было не только импровизацией, а цельным самостоятельным произведением показать свое искусство. С благоволения городского начальства он исполняет на пасху кантату собственного сочинения. Событие в городе!
Изученная впоследствии исследователями баховского творчества эта ранняя его кантата (15) написана в старой, установившейся северонемецкой форме; пластичность мелодий, их жизненная выразительность, искусное ведение контрапункта и другие достоинства позволили оценить ее как вполне зрелое произведение, хотя и было оно сочинено девятнадцатилетним музыкантом.
В кантате две части. Одна исполнялась до проповеди, другая после нее. Основная тема кантаты: «Ты не оставишь души моей во аду», эту фразу поет бас после мощного инструментального вступления. Вокальные соло выдержаны в принятой тогда строгой форме. Драматично контрастное сопоставление тем в одном из дуэтов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37