Пока ехали на автобусе в аэропорт, подошла гроза, все закрылось… а самолет на подходе. Откроется аэропорт или самолет уйдет на запасной? Привез заначку топлива или сядет с минимальным остатком? Дадут или не дадут нам керосину, чтобы перелететь в ближайший аэропорт на дозаправку… куда? Будет ли там погода?Короче, прямо с автобуса я побежал в АДП и стал решать эти кроссворды. Гроза прошла, самолет сел, остаток топлива позволял, перелететь в Минводы, надо было только уговорить местное начальство дать нам пару тонн; были проблемы, звонки, переговоры…Когда пришло время идти в медпункт, я был накручен очень хорошо. В голове билась мысль, что Сочи закрыты, Ставрополь закрыт, Краснодар не подходит запасным, потому что далеко, а тут к Анапе подходит фронт и скоро все закроется… а мест в гостинице нет… а черешня… А тут еще трасса на Минводы закрылась, работает градобой: спасая кавказские поля, лупят из зениток снарядами с йодистым серебром по грозовым тучам, стараясь вызвать дождь до того, как он превратится в град. А задержка идет, рабочее время тоже, и может не хватить до дому, придется где-то ночевать… а черешня…Я прибежал в медпункт последним. Пожилая женщина-врач сидела в кабинете, мое задание лежало перед нею, ребята ушли на самолет.Я протянул руку доктору. В висках стучало… жара… влажность… Затаил дыхание на вдохе…Женщина внимательно посмотрела на меня.– Командир, что-то у вас пульс частит.– Да… это… насуетился. Сейчас пройдет.– Знаете… давайте-ка я вам на всякий случай давление померю.– Лучше уж сразу давайте дуну в трубочку, – вызывающе сказал я, – раз не верите.– Да нет, – спокойно ответила она, – я знаю, что вы не с похмелья. Но все-таки давайте измерим.Я протянул руку. Сердце колотилось, аж подбрасывало всего. И правда… что-то не так со мною. В ноющих висках с писком продавливалась сквозь сосуды кровь.Врач внимательно следила за показаниями манометра, потом долго считала пульс.– М-да… Сто восемьдесят на сто двадцать. И пульс сто сорок. Что с вами?– Сколько?! – не поверил я. Внутри как будто что оборвалось: «Все… добегался…»Она повторила. Помолчали.– Странно… У вас раньше такое бывало? – Она заботливо посмотрела мне в глаза.– Нет, никогда – честно признался я. – А что теперь делать?– Сколько вам лет?– Пятьдесят шесть.Пожилая женщина на минуту задумалась. Потом еще раз посмотрела мне в глаза и предложила:– Вот что. Я дам вам выпить вот эту таблетку… полтаблетки. Не думайте, это безвредно. Если честно – это аспирин. Выпейте и посидите здесь минут пять, потом снова измерим давление. Если оно понизится до ста пятидесяти – а я уверена, оно понизится, – я вас пропускаю. Даже так сделаем: вот, я ставлю штамп медосмотра вам в задание, я уверена, вы улетите. Посидите пять минут, успокойтесь. Что – проблемы с вылетом?Я выложил ей свои проблемы, увлекся, расписал с картинками… и как-то забыл про нудную боль в висках, и успокоился. Доктор слушала внимательно, задавала вопросы, и было видно, что она, пожилой человек, искренне интересуется моими проблемами, понимает их и сочувствует мне. Может, у нее самой сын или муж – летчики… впрочем, муж… он вряд ли уже летает, давно, наверное, на пенсии.Я так увлекся, что чуть было не забыл, что мне же бегом… готовиться… лететь… Но тут заскочил второй пилот:– Василич! Топливо до Минвод… прогноз… – Увидел на столе аппарат для измерения давления и осекся. – Что? Подскочило?Докторша махнула на него рукой: уходи, мол, не до тебя… Она боялась, что весь так тонко выстроенный ею механизм моей реабилитации рухнет от малейшего толчка извне.– Ну-ка, давайте… – она надела мне на руку рукав прибора. – Вот видите – сто пятьдесят на сто! Я же говорила! Все, подписываю. Не переживайте, командир, всякое бывает. Доброго пути вам… А таблетка – это так, для психологии. Плацебо, называется. Помогло же! Да погодите вы, не убегайте, распишитесь же!Крикнув на ходу: «Спасибо!», я помчался на метео, в АДП, на самолет… Завертелась предполетная подготовка.Потом был суматошный полет по узкому коридору трассы между грозами, горами и градобоем; штурман вертелся по кабине, как бурундук на заборе, мотаясь от локатора к карте, второй пилот крутил штурвал; фиолетовые «чертики» статических разрядов вспыхивали на лобовых стеклах… Самолет трепало. Черешня кисла в багажниках. Вдруг я вспомнил про пульс. Нащупал жилку на запястье, подсчитал по секундомеру: семьдесят два! Правильно, все осталось позади – и сердце в норму вошло.Вот вам и психология доктора.Сверкали молнии. Грозовые вершины проплывали в сумерках справа и слева, подсвеченные сполохами разрядов.Я взял в руку микрофон и спокойным голосом сообщил пассажирам:– Уважаемые пассажиры! Наш самолет занял заданный эшелон десять тысяч сто метров. – Сделал паузу и проникновенно добавил: – На борту у нас все в порядке.Они просто балдеют от этого спокойного тона. Нина Васильевна В Интернете идет неторопливое обсуждение моей книги. Ребята, интересующиеся авиацией, обсасывают описанные в ней подробности техники пилотирования… и тут кто-то ставит вопрос:– Мне, может, показалось – Ершов упомянул о женщине-члене экипажа?Неуверенные ответы… кто-то что-то слышал: «есть женщины… летают…»Так вот, для тех, кто интересуется.Есть в мировой авиации Женщина-пилот. Она пролетала столько, что занесена в Книгу рекордов Гиннеса. Никто в мире из женщин-пилотов столько не пролетал: далеко за двадцать тысяч часов. Я столько не пролетал. И из моих коллег-мужчин больше Нины Васильевны Литюшкиной пролетали очень, очень немногие.Нина Васильевна летает сорок с лишним лет. Иные столько не живут. Она летала на Ан-2, была капитаном Ил-18, а теперь уже много лет летает вторым пилотом на самом сложном в технике пилотирования нашем лайнере Ту-154.Мы с Ниной Васильевной – друзья. Доводилось иногда и летать в одном экипаже. Как пилот-инструктор смею уверить: эта женщина – специалист, профессионал. Не в обиду, а из уважения сказал бы я, отмечая весь концентрат опыта, умения и надежности: настоящая воздушная волчица. Ну такая у меня манера отмечать особо выдающихся, видавших виды пилотов, воздушных волков.А по жизни – привлекательная женщина, с бровями вразлет. Родом из столицы Мордовии Саранска. Мечта о полетах и битва за осуществление этой мечты выковали характер… еще тот. Ну да в летчицы какая женщина попадала запросто… Щас! Кто через Маршала пробивался, кто через Гризодубову…Летать женщине нелегко. Одно дело – бортпроводницей; я в предыдущей книге описал их нелегкий, уважаемый мною труд. Но совсем другое дело – за штурвалом.Все мы встречали на дорогах женщин за рулем. Обычно их видно издалека: управляемое женщиной транспортное средство влачится по проезжей части как-то так… что всем мешает. И реакция-то у нее не та, и глазомер, и решительности в управлении нет, и маневры какие-то размазанные…Нет, не все женщины, конечно, так ведут себя в потоке движения, есть и среди них асы, умелые, решительные, с почерком… Но все же большинству женщин на транспорте место лучше там, где поменьше вариантов. Троллейбус, трамвай… Мама-вагоновожатый… ладно.А тут – пятнадцать километров в минуту, двести пятьдесят метров в секунду. И женщина спокойно решает задачи трехмерного движения.Ладно, аэроклуб. Воздушная акробатика, перегрузки… молодость… Но летать в возрасте… ну, далеко за тридцать – это вам не на Як-52 бочки крутить. Тяжелый воздушный корабль требует и от мужчин очень высоких человеческих и профессиональных качеств. Нина Васильевна этими качествами обладает в полной мере. С таким помощником работать – одно удовольствие. И подстрахует, и подменит, и посоветует, и растолковывать не надо, как иным – она сама молодым растолковывает, и не многословно, а по существу, да еще с этакой чуть снисходительной интонацией.А уж за штурвалом… Я сам пролетал почти столько же, и всяких навидался вторых пилотов. И все равно, даже иной раз не верится, как умело эта женщина управляется со стотонным самолетом. По сумме профессиональных качеств она может соперничать с любым пилотом.Ага, не пьет, не курит, – скажете вы. А у других это проблема. Сколько таких летчиков, о которых говорят: если б не пил…Да, не пьет, не курит… Но видели бы вы Нину Васильевну в компании.Я могу говорить только о тех впечатлениях, что сложились у меня от совместной работы с Ниной Васильевной в полетах. Первое из них, конечно – надежность. Дело свое она делает так, как положено, с чисто женской пунктуальностью и старательностью. Я раньше думал, что это особенность женского характера. Но Нина как-то в доверительном разговоре обмолвилась:– Знаешь, Вася, как нам, женщинам, среди вас, мужчин? То, что мужчина-пилот может знать и на четыре, я, женщина-пилот, должна знать на шесть! На меня же смотрят!Она все доказывает, себе и другим, что она не только не хуже – надо знать литюшкинскую породу – а лучше других! У нее в родне все в своей жизни добились каких-то успехов, и для Нины доставляет особое удовольствие рассказывать о путях роста своих родственников. И она же среди них явно не в задних рядах.Мне импонирует такое здоровое профессиональное, да и человеческое честолюбие. Я сам, может, и не стремлюсь уж так к той правильности, хватает в моей работе мелкого разгильдяйства – но Нина Васильевна правильность поставила во главу угла. Именно она-то и знает, как правильно надо делать.Потому что, избрав себе нелегкую дорогу в небе, она буквально положила жизнь на алтарь. Это ж как надо любить авиацию!Небо для Нины Васильевны – это все. Ради неба принесены жертвы, цену которым знает только Женщина. Я не вправе больше говорить об этом. Глубокое уважение к Личности, которая добилась осуществления, казалось бы, несбыточной мечты, заставляет меня быть сдержанным.Мы не часто встречаемся в штурманской, а встречаясь, расцеловываемся на глазах у молодежи. Почтенный возраст и пережитые вместе впечатления от небесной работы ставят нас выше условностей. Мы просто рады друг другу.– Еще летаешь? Летай, летай… уж до могилы.– Куда ж я денусь… А ты все пишешь?– Пишу, пока еще темы есть.Сидели как-то дня три в Краснодаре, старый экипаж. От нечего делать, робея перед нелицеприятной оценкой стариков-товарищей, я несмело предложил послушать мои записки, первые главы будущей книги… я еще не верил, что мои опусы будут читать. И надо было видеть глаза Нины Васильевны. Она одна из первых выразила восхищение и высказалась, что ЭТО надо опубликовать. Поразилась, что пишу прямо набело, без черновиков. Она одна из первых поддержала мое стремление открыть непосвященным кухню летной работы.На следующий день она принесла пива: стимул не стимул, но вроде как повод посидеть… и я читал, читал вслух и делился планами, и получил много ценных советов. Старые летчики, экипаж мой, за стаканчиком пива, слушали и подтверждали, что об авиации изнутри еще никто так не писал… и постепенно росла во мне уверенность.Как-то я в рейсе простыл; мой бронхит, только чуть упусти, не даст покоя потом целый месяц. Нина Васильевна смоталась на рынок, принесла меду…Она всегда готова помочь. Она общественна, настолько, что мы иной раз даже спорим поэтому поводу… но такова уж порода Литюшкиных, что ли: они всегда с людьми и на виду.То меня радикулит прихватил… сидели в шереметьевском профилактории; я дорвался до старого пианино и тихонько бренчал, кривясь от острой боли в спине. Нина Васильевна тихонько примостилась на заднем ряду стульев, слушала, видела, как я ради музыки терплю боль, снова куда-то бегала, что-то принесла… Это – товарищ, друг, летный брат… тьфу ты… сестра получается.Да причем тут пол, как мне сейчас кажется. А ведь молодой женщине, плечо к плечу с мужчинами в тесной пилотской кабине, приходилось терпеть одним женщинам известные неудобства… да и мужикам тоже: требуется, по крайней мере, воздерживаться от ненормативной лексики. Тут – строго. Получишь по полной программе.С Ниной Васильевной по много лет подряд работают капитаны, одаренные особой толерантностью, не агрессивные, спокойные по натуре. В этих экипажах устанавливается какой-то хороший человеческий лад. Молодых специалистов Нина Васильевна опекает как строгая, но добрая мама. Она всегда вникает в нюансы личной жизни, обустроенности товарищей по работе, причем, без навязчивости. С нею как-то запросто делишься глубоко личным.А по жизни Нина Васильевна очень, ну, уж очень скромна. Зная себе цену и прекрасно отдавая отчет в своей исключительности в авиации, она нигде и ничем не выказывает этого на людях. Так, мельком, в разговоре обронит, что кто-то очерк о ней написал… но это так, ерунда. И сидит себе тихонько в большом зале на разборе среди летчиков, в такой же форменной одежде, в брюках… всю жизнь в брюках… А большой начальник в пространной речи иной раз вставит соленое словечко… и поперхнется, углядев женщину… и извинится…Поэтому, по скромности ее, по полному неприятию саморекламы – мало кто и знает, что в мировой авиации есть выдающаяся Женщина-пилот.Время течет, летная жизнь многих пилотов подходит к концу. Старые экипажи тают; Нину Васильевну подсаживают к молодым капитанам – уж кто лучше подстрахует… Привычный стереотип жизни в слетанном экипаже нарушается, от постоянного вживания в новый и новый коллектив появляется усталость.Вот и я засобирался уходить. Беседуем об этом с Ниной Васильевной… а с кем еще посоветуешься о самом сокровенном. И у нее вдруг прорывается:– Эх… взял бы ты меня, Вася, напоследок к себе в экипаж… хоть полгодика поработать спокойно… А то все – молодых да молодых…– Дак… а кто ж их напоследок-то обкатает… И я с тобой, Нина, полетал бы с охотой. С тобой летать – душе тепло. А душа ж за них болит. Я ж им хоть что-то смогу дать, за полгода хоть троим-четверым… Сама знаешь, как у нас нынче с инструкторским составом.С инструкторами у нас, и правда, завал. Освоение новых самолетов Ту-204 потребовало особо опытных кадров; ушли именно инструкторы. Теперь срочно обкатываем новых, вводим в строй молодежь, пришли новые вторые пилоты… Нет, мое амплуа – именно обкатка молодых.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43