Духота, духота. Матрос у входа дышит тяжело, вздыхает.Появляется Сяо. Сказав что-то часовому, он поднимается по трапу на среднюю палубу. Я иду за ним следом на расстоянии вытянутой руки. Вот площадка. Та же процедура — узнав японца по голосу, часовой пропускает его к трапу, ведущему на капитанский мостик.Сквозь стеклянную стенку рубки я вижу рулевого: взгляд его на компасе, руки — на руле. Окошко навигационной кабины блестит — внутри горит аварийная лампочка. Мы проходим мимо какой-то двери — возле нее стоит человек с автоматом. Сяо издали дает о себе знать голосом, человек кивает головой. Мы сворачиваем в узкий коридор, по железному трапу спускаемся вниз и останавливаемся перед маленькой дверкой. У меня отчаянно колотится сердце, оно готово разорваться: затаив дыхание, я жду. Транзистор дрожит в моей руке.Сяо достает ключ, поворачивает его один раз, слегка подает вперед, затем снова поворачивает. В это мгновение я выбрасываю вперед правую руку и хватаю Сяо за горло. Мы вдвоем вваливаемся внутрь каюты; не расслабляя пальцев у него на шее, я выхватываю ключ, захлопываю плечом дверь и запираю ее. Сяо повисает у меня на руке, хрипит. Неужели я перестарался? Кто знает! Я опускаю его на пол, транзистор вешаю себе на грудь. Обшаривая его карманы, извлекаю все, что в них хранится: записную книжку, радиокристалл, карандаш, транзистор размером с папиросную коробку. Заглядываю в записную книжку — в ней позывные сигналы, даты, ключи шифров.Сяо, Сяо! Знают ли люди, где пересекаются их пути?В ожидании, пока он придет в себя, я рассматриваю каюту. Настоящий сундук — без окна. Стол, на нем портативный радиопередатчик. Антенна, провода. На стене большая синяя лампа, двухтумблерный выключатель.Сяо открывает глаза. Он меня не видит, животный страх до неузнаваемости исказил его лицо. Не знаю почему, но мне стало жалко его.— Не бойся, Сяо, — говорю я. — Я тебе не сделаю ничего плохого!Ужас сменяется удивлением.— Это я, профессор Молино.По его губам скользит едва заметная усмешка. «Знаю я, что ты за профессор, рассказывай кому-нибудь другому».— Что ж, ладно, — говорю. — Это не имеет значения. Только ты, миленький, теперь в моих руках, потому что я снял тебя на микропленку как раз в тот момент, когда ты отпирал эту дверь. Снял и то, что у тебя в записной книжке. Если господин Декс «случайно» обнаружит у меня эту пленку, он непременно отправит тебя на съедение рыбам.— Этот господин Декс такой же Декс, как ты Шеленберг! — сипит Сяо. — Не говоря уже о Молино!Я так и обмер. Стоя возле него на коленях, я снова занес руку ему на горло.— Сяо, — говорю я ему, — ты же видишь, что мне ничего не стоит тебя задушить. Каждый из нас играет свою партию, но в данный момент у меня в руках большая карта, а ты вне игры. Я тебя не стану убивать и не выдам, но и ты не захочешь меня выдавать — чтобы не выдать себя. Однако на мое милосердие ты можешь рассчитывать только при одном условии — если развяжешь язык…Сяо весь уходит в себя. В этой игре между нами тремя он оказался без козырей.Сяо заговорил. Бедняга поверил в то, что я его задушу, если он будет молчать.Итак, когда было нужно, специальное устройство, смонтированное в этой кабине, перехватывало волны, посылаемые судовой радиостанцией, не пуская их в эфир, подводило к приемнику портативной радиостанции. Наталья Николаева полагает, что ее точки и тире летят в Москву, а на деле они доходят только сюда, где их ловит и записывает 07. Наталья думает, что на ее вопросы отвечает Москва, а в действительности ответы посылает 07. Он дешифрует ее радиограмму и зашифровывает свой ответ ей, пользуясь ключом, сфотографированным во время «обследования» ее вещей или вещей профессора.«Пленение» волн, посылаемых большой радиостанцией, и привод их в эту кабину происходит предельно просто: левый тумблер выключателя переводится из верхнего положения в нижнее. При таком его положении антенна большой радиостанции посылает свои волны в приемник малой. Остроумно и просто.К сожалению, я не могу воспользоваться малой радиостанцией. Она работает на ультракоротких волнах, но очень слабо — ее радиус действия не превышает ста — ста пятидесяти миль, а это ничто, абсолютно ничто!Сяо! Он намеревался связаться со «своим» кораблем, который в это время, может быть, в какой-то сотне миль от нас, не дальше…Какой же итог этой экспедиции в «мир инфракрасного»? Дни и часы радиосвязи между 07 и его центром. Шифр 07 и его ключ для дешифровки.Я помогаю Сяо подняться на ноги. Советую ему завтра завязать шею каким-нибудь пестрым платком. Потрепав Сяо по плечу, я прошу его идти впереди.
4 августа. Широта 00°00'. Курс — юг. Пересекаем экватор. Сплошная облачность. Ветер юго-западный. Качка.На палубе ни души. У дверей стоят часовые с автоматами. Вечером всюду гасится свет. Смит и прочие не показываются. Ужасно тоскливо. Я в полном одиночестве брожу по Железной улице. В иллюминаторе над моей головой никаких признаков жизни…
7 августа. Прохладно. Идет дождь Небо опустилось низко. Железную улицу заливают волны.В солнечную пору одиночество синее. А сейчас — серое, раскачивающееся, стонущее. Сяо принес мне в подарок бутылку рому.В мое сердце впилась тревога. Куда мы идем? Бутылку Сяо я выбрасываю в иллюминатор.
9 августа. Я думаю, что-то там сейчас делает мой черный дрозд. Вспомнил Сали. Выдержал его братишка экзамен или нет?
10 августа. По сравнению с моими корабельные часы убежали на час вперед. Плывем на юго-восток!
13 августа. Корабельные часы ушли вперед еще на час! Триста чертей и драный козел в придачу, как сказал бы Шеленберг… Что происходит? То ли мы намерены огибать мыс Доброй Надежды, то ли сунемся прямо в Кейптаун — в пасть волка!Надо действовать, действовать! Готовить экспедицию в «мир инфракрасного».
Тот же день. Поздний вечер. Смит и прочие. Я угостил их ромом, в котором растворил по четвертушке своих таблеток. Мы продолжаем игру. Ганс ужасно зевает, он засыпает первым.22.30. Все спят. Через полчаса 07 будет вести разговор с Фонтенбло. Свет выключен.Внимание, пока урочный час еще не пробил, играть ва-банк рано…23.00. В глухой кабине. Левый тумблер выключателя в нижнем положении. 07 спрашивает:— «Я в двухстах милях от Кейптауна. В порт заходить?»Через десять минут отвечаю:— «Никакого Кейптауна. Ложитесь на курс 133° и связь со мной не поддерживайте, пока не достигнете островов Принца Эдуарда».Курс я определил предварительно, пользуясь картой Большой энциклопедии.23.30. Бужу Смита и прочих. Они сонные. Добавляю в их бокалы немного кофеина. Все сразу повеселели. Даже Альберт что-то бормочет себе под нос. Мне тоже весело… Если графу угодно танцевать…Входит Сяо.— Господин Декс просит господина Смита и господина Альберта подняться к нему!Мы с Гансом остаемся вдвоем.Ганс мне подмигивает, потом почему-то глубоко вздыхает.Я наливаю рому. За твое здоровье, Ганс!
17 августа. С каждым днем становится все холод ней. Небо свинцово-серое, океан тоже серый, даже гребни волн не вполне белые. Я зябну в своей лег кой одежде, но по-прежнему расхаживаю по Железной улице. Оттого, что «улицу» захлестывают волны, у меня мокрые ноги, но я все-таки расхаживаю. Пересчитываю китов — с фонтанами и без фон танов, с плоскими мордами и с округлыми. Там, где проходит стадо китов, океан становится похожим на гигантский противень, полный доверху белковым кремом.Я смотрю на этот белопенный след поверх серой воды, а сам думаю про иллюминатор на средней палубе. За его стеклом дважды промелькнуло лицо Наташи Николаевой. Я думаю о ее глазах. Они такие синие, ласковые, как океан, только не этот, а тот, что по ту сторону Северного тропика.Здесь, в этих широтах, все серое, сырое, холодное.Часто идут дожди. На Железной улице скользко, ходить по стальным плитам небезопасно.
18 августа. Снег. Крупные мокрые хлопья снега. Вода свинцовая, волны свинцовые. Мы плывем, несемся куда-то, путаясь в бесконечной белой сети.Смит принес мне шерстяной свитер, замшевые штаны, теплые ботинки. Толстый Ганс подарил мне шубу на волчьем меху.Ну вот, видали… Шеленберг принимает подарки. Молино сердечно благодарит, он даже расчувствовался. Да и я тронут до глубины души. Будь я человеком набожным, я упал бы на колени и молил бы провидение устроить все так, чтобы случай никогда не сталкивал меня с этими людьми там, наверху, на трапах, ведущих к верхней палубе!Настанет ли наконец такая пора, когда люди перестанут выслеживать друг друга?Снег, снег… Движущаяся белая сеть, развертывающаяся без конца и края.
18 августа. После полудня. Из подслушанного разговора между Смитом и Гансом я понял, что мы только что оставили позади острова Принца Эдуарда.Вечером в одиннадцать часов — новая экспедиция в «мир инфракрасного».Нахожу в энциклопедии карту Антарктиды, ищу на ней советскую полярную станцию «Мирный»… Сумею ли? Удастся ли направить судно к «Мирному»?
Тот же день, 23.30. 07 спрашивает: «До каких пор мне лежать на курсе 133°?» Из глухой кабины я отвечаю: «Немедленно ложитесь на курс 115°. Через неделю сообщим координаты, где остановиться».
19 августа. Смит в плохом настроении. Принес бутылку рому, пьет прямо из горлышка и молча смотрит на меня рассеянным взглядом.— Что случилось? — спрашиваю я. — Уж не заболели ли вы?Он пожимает плечами, отрицательно качает головой. Но когда бутылка наполовину опустела, у него развязывается язык. Но говорит он намеками, кружит вокруг да около и все время вздыхает.«Что за курс! Дьявольский курс! Всё прямо бесятся, а господин Декс… Не советую попадаться ему на глаза!.. Что тут думать! Еще день-два, и мы войдем в зону льдов… На танкере! На этой скорлупе, которой лед и не снился… Войдем в зону полярной ночи и снежных бурь. На край света, на край света! Никто не может понять, что происходит! Господи, помилуй! Разве я когда-нибудь имел понятие, мог себе вообразить, что это такое — полярная ночь, пурга? Наш танкер — просто скорлупка, которая даже не нюхала льда…»Я спрашиваю, есть ли у него талисман. Расстегнув куртку, он показывает мне медальончик на серебряной цепочке. С одной стороны лик богоматери, с другой — фотография улыбающейся молодой женщины.— Жить вам сто лет! — уверяю я его.Кондор глядит на меня с тоской и словно бы не верит.
20 августа. Холодно, мрачно. Солнце постояло на горизонте до двух часов и скрылось. Печальное, без лучей.
Тот же день, сумерки. Вверху, на третьей палубе, суматоха. Крик, беготня, даже тут слышно.Как-то себя чувствует бедный профессор Трофимов?О Наташе Николаевой я стараюсь не думать. Как только вспомню о ней, меня охватывает неодолимое желание выбежать наружу, на Железную улицу, на воздух. А там страшно — волны захлестывают ее, все смывая.Терпение, терпение, еще пять дней! На пятый день я брошу последнюю карту. На пятый день я буду играть ва-банк!
21 августа. Какая стужа! Серое, сумрачное утро. Взошло солнце, нет ли — понять трудно. Пролета ют редкие снежинки.Бросаю взгляд на часы у входа — ого! Еще на час убежали вперед. Меридианы быстро сужаются, мы плывем на юг, к Антарктиде. Ухмыляюсь: плывем к цели!Выхожу на «улицу». Океан несколько успокоился, не захлестывает ее. Ветер кружит снежинки.Бреду к носу корабля. И вдруг… На фоне сумрачного южного горизонта фигура человека. Повешенный. Его тело раскачивается из стороны в сторону, словно маятник. Человек висит на рее радиомачты.На Железной улице пусто. Ветер кружит снежинки. В петле висит Сяо — у него связаны руки, он кажется еще меньше, чем на самом деле. Висит в петле и закрывает горизонт — то справа, то слева.Я иду обратно и у входа сталкиваюсь с 07. Он веселый, глаза сверкают, от него разит ромом.— Видали? — спрашивает он.Забыв, что я — Шеленберг, отвечаю глухо:— Видал.— Сам повесился, — смеется 07.— По-видимому, — пожимаю я плечами. Он молча смотрит мне в лицо.— Видно, сам в петлю влез, — повторяю я.От ромового перегара меня мутит. Еще немного, и эти насмешливые огоньки в его глазах приведут меня в бешенство! Я больше не в силах оставаться в шкуре Шеленберга, голова идет кругом!— Черт побери! — говорю я. — Чего это вы встали у меня на дороге?Отстранив его, я иду дальше.Мне становится не по себе. Я не идиот, я вполне даю себе отчет в том, что Сяо был моим врагом, таким же заклятым, как 07. И таким же жестоким. И все-таки… Какой-то человеческий закон был попран этой виселицей, этой казнью.Одно дело — убить в схватке, когда вынуждают обстоятельства, и совсем другое — завязав человеку руки и надев ему на шею петлю, тащить его вверх, к рее мачты, и, ничем не рискуя, наблюдать, как медленно, мучительной смертью умирает твоя жертва.Ко мне входит Смит, он навеселе, с ухмылкой хвастается, что они с Гансом получили награду — по пятьсот долларов каждый. Ночью на судовой радиостанции сцапали эту свинью, Сяо. Хотел что-то сделать с передатчиком.— Смит, — говорю я, глядя ему в глаза. — Наверное, эта свинья Сяо, прежде чем забраться туда, на мачту, исповедался перед господином Дексом во всех смертных грехах? Как по-вашему?Смит качает головой. Кондор набил утробу мясом, он по горло сыт и разговаривать не желает. Невольно можно напрячься, отрыгнуть что-нибудь еще непереваренное, нет уж, он предпочитает хихикать да бормотать что-то невнятное. Какая исповедь? Что за вздор я несу! Этот идиот Сяо был нем как рыба. Допрашивали его в кают-компании, в идеальной обстановке, но он молчал, прикидывался глухим или думал о чем-то своем. Быть может, о самурайском рае! Тогда господин Декс подбросил господину Франсуа свои сигареты и предложил ему выкурить их на шее онемевшего идиота, этого болвана и дурачка Сяо. Франсуа прожигал сигаретами шею Сяо, а господин Декс велел включить оба вентилятора: так сильно пахло паленым, что его тошнило. Итак, Франсуа орудовал сигаретами, а господин Декс, опрокидывая бутылку с ромом, время от времени повторял: «Скажешь, желтый пес, чьей разведке служишь? Скажешь, желтый черт, кто твои пособники?» Но этот дурак Сяо проглотил язык и был нем как рыба. Даже похлеще рыбы!.. А потом этот недожаренный кусок мяса вздернули на виселицу, под самую рею…Стиснув зубы, я в душе вздыхаю по Сяо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26