Я не вижу, куда уходят твои силы.
– А кто такие луини? – вместо ответа снова спросил Леки.
Она неопределенно повела плечом.
– Хозяева здешнего леса. Но я…
– Что за хозяева? – продолжал допытываться он, не желая упускать случая, Има ведь сама заговорила, сама их помянула. – Где они прячутся?
Она снова повела плечом, словно ответы казались ей делом невероятно трудным.
– Нигде… Они везде. Это их дом.
– Тэйсин? Тэйсинский лес? – Леки уже ничто не могло остановить, ни собственная неловкость, ни подергивания ее плеч.
– Везде, – повторила она, точно не понимая. – Ты же сам видел луини… – сказала неуверенно.
– Не видал я никого. – Ей тоже удалось сбить его с толку. – Когда это я мог?
– А кто тебя в болота позвал? Зачем побежал? Иллири Дэйи сказал, что за луини пошел.
– Я тогда тебя видел… За тобой, стало быть.
Он опустил голову. Неожиданно девушка вложила свою руку в его, ладонь в ладонь, потом накрыла второй ладошкой.
– Давай сначала попробуем разобрать, откуда твоя болезнь пришла. Ведь сил нет совсем, я же чувствую.
Она сильнее сжала его ладонь. Леки почувствовал, как легкое тепло поползло по рукам вверх, к отчаянно затрепыхавшемуся сердцу. Наверное, это жар заставил его так колотиться в тесной груди. Она легко отняла руки. Леки сделал слабую попытку удержать ее ладонь, но она словно вытекла из его неловкой лапы.
– Лучше уже… И силы есть, – пробормотал он, чтобы что-то сказать.
Она ничуть не обиделась, не испугалась. Вроде не удивилась даже.
– Будешь жевать исмен на каждом привале. Но… это небольшое подспорье, если причины не найти.
Она ободрительно улыбнулась.
– Не знаю, Има… Сны у меня дурацкие все время. Я уж будто к ним и привык совсем, а они еще хуже сделались. Теперь и вовсе спать неохота, просыпаюсь я – точно всю ночь шел, не переставая.
Она задумалась.
– Расскажи, – попросила наконец.
Леки начал описывать. Сначала никак не получалось, уж больно трудно такое в слова превратить, но внимательные бездонные глаза девушки, не желавшей упустить ни единого слова, наполняли его желанием рассказать все как можно лучше. Словом, дело на лад пошло.
– Вот так, – закончил Леки, – уморили меня совсем эти сны. Опротивел и лес этот, и езда постоянная… с ходьбой вперемежку.
Има покачала головой.
– Не знаю, что было на болотах… но луини зовут тебя. Поэтому у тебя такие сны. А ты откликаешься.
Леки удивленно хлопал глазами.
– Ты идешь за ними. Они выпьют тебя капля за каплей если ты не сможешь оборвать нити между вами.
– Как это, выпьют? – Стало зябко, несмотря на теплый солнечный день.
– Говорят… – Има помедлила, точно раздумывала, сказать Леки или нет. – Говорят, что ниори с даром эмиквийе… хорошо заметны для луини. Их сила… твоя сила, она словно лежит на поверхности, ее легко выпить, впитать, как песок воду. Если ниори владеет своим даром, если его сила обуздана, если воля сильна – луини не сможет сделать ничего. Но если ниори слаб…
Леки мрачнел все больше. Нельзя сказать, что слова Имы порадовали его. Он – слабосильный, так вот. И хуже всего, что девушка прямо так и сказала.
– Да кто же они такие, в конце-то концов? – почти процедил он сквозь зубы.
Она повела плечом, как делала уже недавно.
– Я… никогда не видела их такими, как есть… Иллири Дэйи или Инхио Дэйи могли бы тебе рассказать. Они истинные. Им видно то, что недоступно мне.
Тоска притаилась в ее словах, голосе, глазах.
– Я ведь тээниори, полукровка. Неизвестно даже, какой крови во мне больше… И вижу я только то, во что они обращаются. Но это всего лишь образ… Тот, что навеивают сами луини, когда им хочется быть ближе.
– Куда ближе? – Он снова поймал себя на том, что хлопает глазами.
– Конец привала! – Инхио поднимал путников в поход.
Она легко встала.
– К нам, конечно же, друг к другу тоже. Тебе непросто будет понять. Я попробую рассказать. Как смогу.
Реденькая рощица лики давала возможность не только быстро продвигаться вперед, но и время от времени съезжаться бок о бок, и Има прямо на ходу принялась рассказывать о луини, то приближаясь, то удаляясь вновь, чтобы объехать дерево или большой валун, которых многовато стало попадаться на пути.
– Они были здесь, наверное, всегда. Пришли вместе со стихиями Великой Матери.
– Где – здесь? – не понимал Леки.
– В этом мире. Мы не знаем, как появились луини, ведь они гораздо старше нас. Может, истинное знание о них и существовало в Дэленийи, но здесь, в западных землях, мы утратили его. Мы думаем, что они – порождения сил Великой Матери, ее стихий. Так, вода, дождем летящая с неба, становится рекой или озером, а может, и океаном. Она становится другой, понимаешь?..
На полуслове им пришлось разделиться, чтобы миновать заросли веретенника.
– Вода становится другой, – продолжила девушка, когда они съехались вновь, – потому что множество здешних луини хранит ее такой. Вода живительна, но слепа, и капля – всего лишь капля… но луини делают эту каплю частью реки. И капля знает об этом. Она знает, что делается на реке за много дней пути. Потому что она и есть река. Потому что ее хранят луини, они ее память, ее движение, ее гнев и спокойствие. Они… как ниэ реки.
– Ниэ… – протянул Леки неуверенно.
Всплыли в памяти странные лица в пламени костра, среди старого города, где они ночевали с Дэйи всего лишь цикл назад. Страж называл так эти тени. Ниэ.
Только лишь успел рот открыть, как пришлось уворачиваться от ветки тави, протянувшейся поперек дороги. Надо сказать, после целебной травки у Леки все выходило ловчее, словно вязкая пелена, в которой барахтался его ум после ночи в старом городе, раздвинулась немного, позволяя увидеть горизонт. Как будто снова стал самим собой. Он даже успел крикнуть, чтобы Има не ударилась о коварную ветку. Пришлось разделиться.
Высокие мощные тави с раскидистыми ветвями начали частенько перемежаться со стройными лики. Корни настырно лезли наверх, в обход валунов и друг друга. Не первый день Леки уже подозревал, что под слоем лесной земли прятались скалы. Тави никогда поверху свои корни не разбрасывают, норовят поглубже в землю опустить, а здесь они словно держались с трудом, изо всех сил цепляясь за почву. Да и путь целился то вниз нырнуть, то вверх взгромоздиться. До следующего привала им пришлось петлять по холмам, поросшим тави, и Леки, сгорая от нетерпения и великого множества вопросов, любуясь золотистыми прядями Имы, выбившимися из тяжелого узла, небрежно схваченного узкой лазурной лентой, не мог дождаться, когда же кто-нибудь из стражей скомандует привал.
К его превеликому сожалению, им так не пришлось поболтать во время остановки. Почти все время Има провела рядом с отцом, долго разговаривала с Лиссом. Они все возились и возились, устраивая Нока Барайма поудобнее.
Вскоре после того, как дорога полегчала, отец Имы вновь обрел свою болтливость. Тряска, ставшая в последние дни совсем незаметной – уж скорее плавное покачивание, чем тряска, – не беспокоила его больше. На сложных участках пути он терпел, тихонько покряхтывая, но как только дорога выравнивалась, он тут же начинал распространяться о том, как светит солнце – должно быть, весна наконец вступает в силу. Или чего так грустен Леки, уж не ломит ли ему плечо? А что будет делать Дэйи, когда они дойдут до приграничья с Игалором? Словно хотел наверстать все то, что пропустил, пребывая несколько дней в беспамятстве. Отвечали ему односложно, но это нисколько не смущало словоохотливого лекаря. Сейчас, когда дорога опять пошла вниз и Дэйи с Триго то и дело переступали через корни и огибали валуны, он опять примолк. Видать, тяжко стало, и дочь поспешила к нему, бросив Леки. Ее тетушки и мать собрались там же, неподалеку от носилок.
Леки лениво жевал траву, поспешно протянутую Имой почти на ходу. Рот снова вязало, но он терпел: травка свое дело знает. Без вожделения он поглядывал на лепешку и горсть орехов в руках приближавшегося Триго. Все, что досталось ему сегодня.
– Бери, это твое. – Триго подошел и ссыпал орехи в раскрытую ладонь Леки, кинул лепешку на колени. – Скрутов вчера целиком съели, ничего не осталось. И лепешки – на два-три дня, не больше, и то если по одной.
Он развел руками.
– В спешке хватали все, что под руку попалось, а муки взять даже не подумали. Можно было бы на камнях испечь…
Леки покосился на лепешку, попробовал отломать кусочек. Как камень. Он вспомнил пушистые, будто дышащие лепешки, что приносила ему Има в домике Лисса вместе со своими настоями. Душистые и румяные, политые сладким пряным варевом из плодов акалита… Даже слюна потекла. Он снова ковырнул лепешку – не ломалась, хоть ты тресни!
– Водой размочи. Из фляги, – посоветовал Триго.
Он тоже привалился к стволу и старательно кропил свою лепешку влагой. Леки последовал его примеру. Вода, что они набрали вчера из журчащего родника у подножья холма, казалась ему вкуснее любой еды. Необыкновенная тут вода, в середине Тэйсина. Он глотнул несколько раз, чтобы разлепить рот, онемевший от листьев исмена – лесного помощника.
– Триго, можешь хоть ты мне сказать, что такое луини? – Триго удивленно вскинул на него глаза. – Или кто такие? Мне Има рассказывала, рассказывала, да я ничего толком не понял.
Триго оторвался от лепешки.
– А ты не знаешь?
– Откуда бы… – Леки, наоборот, старательно принялся крошить свою.
Парень недоверчиво покачал головой.
– Луини, они везде, во всем. Как еще сказать? Они как ниэ… всего, что есть… воды, деревьев, гор и холмов. Есть луини огня, но с ними трудно ладить. – Вздохнул и добавил: – Так говорят…
– Вот если бы ты мне заодно, – вкрадчиво вступил Леки, – разъяснил, что за штука такая эта ниэ… я б, может, и понял.
Триго повел плечом, совсем так же, как Има недавно.
– Шутишь? Нет? Ниэ – это то, что живет у каждого внутри. Суть его, существо. Как еще сказать?
– А потом?
– Что потом?
– Когда умирают?
– Если ниэ сильное, оно остается, не уходит. Не полностью, конечно, только часть. Та, в которой память. У ниори сильное ниэ, у многих… – Триго сник, как будто его встревожили собственные слова.
– И они остаются?
Триго опустил глаза, нещадно кроша размокшую лепешку, становившуюся трухой в его пальцах.
– Не все. Истинные ниори – все, если того пожелают, а мы… если сможем. Но нам редко удается.
Леки наконец оборвал уж явно неприятный для Триго разговор.
– Вроде понял. Теперь и про луини понятно стало. Так что же, – внезапно отшатнулся он от ствола, – там тоже луини?
Триго кивнул.
– Конечно. Они везде. Они и есть эти деревья. Просыпаются вместе с ними, цветут, зеленеют, цепенеют перед зимним сном, а под конец умирают.
– Как умирают? – Леки все еще с опаской смотрел на дерево, не решаясь опереться вновь спиной о ствол, казавшийся таким надежным.
– Исчезают. Так же, как и появляются, – в семенах, еще совсем слабыми, но уже готовыми дать дереву жизнь. Потом растут, меняются вместе с ним, дают жизнь другим и исчезают. Горные луини живут намного дольше.
– А трава, цветы?
– Тоже. – Триго небрежно обвел лес широким жестом. – Всюду. Только они другие, поменьше, послабее… Не знаю, как и сказать, я ведь никогда их не видел…
– Ты тоже? – поразился Леки. – А рассказываешь, будто они братья твои родные. Я аж заслушался. Как же ты про них знаешь?
– Это знают все. Я не сказал ничего такого, чего не слышал бы с самого детства. Мы ведь можем не видеть их, но чувствовать. Разве ты не слышишь ничего? Почему ты сел под этим деревом?
– Где устал, там и упал, – хмуро ответил Леки деревенской поговоркой.
– А мне это дерево понравилось, здесь силы свежие, гибкие, еще юные, хоть само дерево уже перевалило за половину жизни. Значит, луини тут сильный, и он благоволит и к тебе, и ко мне.
Леки все-таки решил снова прислониться к стволу, уж больно неудобно, плечо начало неметь. Некоторое время они пытались покончить с остатками еды.
– Не сходится все это в середине, – убежденно сказал Леки наконец. – По-твоему выходит, все они не иначе как ниэ этого мира. Так?
– Не совсем так. У мира свое ниэ, но часть его – это луини…
– Все равно, – перебил Леки. – Значит, они – соль той земли, по которой ходим. А Има говорила, что выпивают они нас по капле… Так бы ни людей, ни ниори в мире не осталось.
Триго лишь рукой махнул.
– Это другое дело. Не все луини одинаковые. Как люди, как ниори. Их много, всякие есть. Мы сейчас в самом сердце Тэйсина, а посмотри, как светло и радостно! Хоть лес еще и не проснулся до конца, где может быть лучше, чем здесь?
Он снова обвел рукой все вокруг, и Леки невольно вздохнул, уткнувшись взглядом в кучку первоцветов, наперегонки с молодой травой выносящих свои синие головки из сухого слежавшегося падолиста.
– Это потому, что здесь королевство луини, самое сердце Тэйсина, – повторил Триго. Разве тут плохо? Здесь никто не станет тянуть из тебя силу, как ты говоришь, по капле. А вот там, на болотах, я не зря погнался за тобой. Только не догнал на склоне, хорошо еще, что стражи вовремя подоспели. Там другие места, и луини в тех лужицах куда древнее здешних. Иллири говорил, что в тех местах отряд стражей когда-то столкнулся с людским. Истинные чувствуют такие вещи… или знают… или кто-то им рассказывает. Стражей полегло немного, а люди – почти все. Тогда не было леса, лишь степь. А теперь там болота на костях. Земля приняла и людей, и их ненависть, а теперь она тянет обидчиков к себе, еще и еще, ей нужна живая сила, сила ниори. Там плохое место, и луини там страшные. У тебя воля слабая – вот они и поймали. Теперь зацепили, тянуть будут, как Има говорит, по капле. Но ты им не позволяй, просто не давай, и все. Этого хватит, поверь, только успевай нити между собой и луини обрывать. Ты ведь отдаляешься от них, мы идем туда, где места для нас безопасные. А то, что тебе могло привидеться на болотах, – их образы. Только не они это, не настоящие, а то, как видит их твой ум. А мой никак не видит, – неожиданно завершил он. – И все потому, что человеческой крови слишком много.
– По мне уж лучше никак не видеть, – отрезал Леки.
– Это тыговоришь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71