Все нервы его были натянуты до последней и невероятной степени. Мысль о том, что он теряет уверенность в себе и что волнение его вызывается исключительно Смитом, приводила его в бешенство. Он должен был как можно скорее отвернуться от окна, так как только этим мог прекратить невыносимую пытку.Заставив свою руку привычным коннистоновским жестом закрутить усы, он медленно повернулся и самым, казалось бы, спокойным образом поднял глаза на Смита.К его великому изумлению, Смит почти не обратил внимания на его присутствие. Казалось, он бросил по его направлению самый незначительный, случайный взгляд. Голосом, который каждый человек, находящийся по ту сторону двери, принял бы за женский, он заявил Мак-Довелю:— Мистер Мак-Довель, я видел того человека, к которому вы послали меня. Это — Ларсен! Он сильно изменился за эти восемь лет. Отрастил себе бороду. Потерял один глаз. Его волосы поседели. Но все-таки это — Ларсен.Положительный тон его речи и бесстрастная, но безупречная модуляция голоса бросили Кейта, как и молодого секретаря, в дрожь. В глазах Мак-Довеля мелькнула молния ликования.— А вы не возбудили в нем никакого сомнения, Смит? — спросил инспектор.— Он не видел меня, а потому не может быть и речи о сомнении! — решительно заявил Смит. — Он будет здесь, как только… — он неторопливо повернулся в сторону Кейта, — как только мистер Коннистон явится к нему с приказом об аресте.Его глаза ни на миг не отрывались теперь от лица Кейта, которому вдруг почудилось странное выражение в его лице. Какие-то новые, едва ощутимые нотки задрожали в его голосе, и уже снова заиграли его пальцы, но не так, как они играли несколько минут назад, когда он смотрел на Мириам Киркстон. И тотчас же — на одно мгновение — его глаза превратились в две узенькие щелочки, из которых выглядывали оба зрачка не шире двух кончиков заостренного карандаша. Последнее, что заметил в Смите Кейт, были эти ужасные глаза, которые, казалось, наполовину вырвали душу из его тела.Смит низко склонил голову, когда бесшумно, как и прежде, направился к двери.— Вот чертов паренек! — воскликнул Мак-Довель, когда дверь закрылась. — Стоит ему только выйти из комнаты, как у меня остается впечатление, точно в комнате побывала змея. Он все еще по-прежнему ненавидит вас, Коннистон. За три года в этом отношении не произошло никаких перемен. Он ненавидит вас, как отраву. Я уверен, что он убил бы вас при первой возможности, если б знал, что все сойдет для него благополучно и что он успеет вовремя скрыться. А вы… правду сказать, вы стояли как самый настоящий дурак, крутили усы и улыбались! Ну, знаете, на вашем месте я поступил бы совершенно иначе.Кейт мысленно задал себе вопрос: почему и за что Смит возненавидел Коннистона? Мак-Довель ничего больше не прибавил и, таким образом, не разъяснил создавшегося недоразумения.Он собрал все бумаги, разбросанные на столе, и угрюмо усмехнулся:— Раз Смит подтвердил, то у меня нет уже никаких сомнений в том, что это действительно Ларсен.А затем — его интересовала только эта единственная мысль — он спросил Кейта:— Вы как решили, Коннистон: думаете немедленно приступить к исполнению своих обязанностей?— Если не ошибаюсь, в моем распоряжении имеется еще один месяц, — ответил Кейт, — я предпочел бы вступить в должность по истечении этого срока.— Очень хорошо! — одобрительно воскликнул инспектор. — Я надеюсь, что за этот месяц мне удастся выхлопотать вам чин сержанта. А до того вы совершенно свободны и можете делать все, что вам заблагорассудится. Между прочим, вы знаете Брэди, нашего агента? Сейчас он поднялся вверх по Макензи по делам, и у меня хранится ключ от его хаты. Я понимаю, Коннистон, что вы предпочли бы устроиться в своей собственной квартирке, но эта понравится вам, а Брэди будет мне благодарен за то, что я сэкономил для него тридцать долларов квартирной платы за месяц. Конечно, наши казармы — к вашим услугам, но мне думается, что вам будет удобнее во время отпуска пользоваться более уютным помещением. Имейте в виду, что вы найдете там все, что нужно, начиная с ванны и кончая щипцами для орехов. К тому же у меня имеется на примете один японец, который превосходно готовит и вам очень пригодится. Что скажете, дружище, по этому поводу?— Чудесно! — вскричал Кейт. — Ничего лучше и не придумать! — Он добавил: — Я сейчас же иду туда, и если вы будете так любезны и пришлете мне вашего японца, то я буду бесконечно благодарен вам. Вы можете сказать ему, чтобы он заодно захватил все необходимое для обеда.Мак-Довель передал ему ключ. Спустя десять минут он уже исчез из виду и подымался по зеленому откосу, ведшему к бунгало Брэди.Несмотря на уверенность в том, что он не совсем блестяще сыграл первую часть своей партии, он понимал, что известную победу он все же одержал. Энди Дюгган не признал его, а золотоискатель был когда-то одним из самых близких его друзей. Мак-Довель, со своей стороны, встретил его вполне дружелюбно, хотя бы чисто внешне. А что касается Смита…Смит смущал его более всех и всего и теперь определенно омрачал его настроение. Как он ни старался, он никак не мог прогнать стоящий в глазах образ Смита, выходящего из комнаты инспектора. Он все еще видел его глаза, страшные и острые, как кончики карандашей, и прокалывающие его насквозь. В них не было ненависти — Кейт ни минуту не сомневался в этом, но он прочел в них выражение, которое никак не мог бы описать.Ему казалось, что это была пара искусственных, механических глаз, чрезвычайно умело вправленных в голову такого же искусственного чудища. Когда эти глаза фиксировали его, он подумал, что в них сосредоточилась вся могучая сила Х-лучей.Но Смит был человеком, и человеком весьма ловким и одаренным. Безупречность его речи и манер заставляли предполагать все, что угодно, и в этом отношении фантазии предоставлялись неограниченные возможности. В нем было что-то раздражающее, волнующее.Вот о чем думал Кейт, подымаясь в бунгало Брэди. Он делал похвальные усилия сбросить с себя тяжелое душевное бремя и подавить подозрение, что он не без потерь вышел из-под обстрела тяжелой батареи Смита. Чисто физическими мерами он пытался объяснить и изменить свое моральное состояние и прежде всего закурил одну из сигар, которыми на дорогу угостил его Мак-Довель. Ему было очень приятно чувствовать сигару в зубах и вдыхать ее сладкий аромат.Выйдя на вершину холма, на котором стоял домик Брэди, он остановился и стал озираться вокруг. Чисто инстинктивно его глаза обратились на запад. В этом направлении под его ногами лежала добрая половина города, и поросшие лесом холмы, и часть реки, и зеленые груди прерий. Его сердце забилось сильнее, когда он стал смотреть вниз, где на расстоянии полумили он увидел небольшую чащу, издали похожую на парк, в глубокой тени которой находился его старый, отчий дом, припавший к реке.Самого дома не было видно, но сквозь случайный промежуток между деревьями можно было разглядеть старую красную кирпичную трубу, озаренную солнцем и словно приветствующую его поверх леса.Он забыл про Смита, забыл про Мак-Довеля. Забыл про то, что он, Джон Кейт, убийца — настолько поглотила его ширь и мощь раскрывшегося под ним моря великого молчания и одиночества…Он глядел в мир, когда-то принадлежавший ему точно так же, как и всем остальным людям, но все, что он видел, была только старая красная кирпичная труба, освещенная солнцем. Он так долго смотрел на нее, что она наконец превратилась в его глазах в надгробный камень, возвышающийся на дорогих сердцу могилах… Он повернулся к бунгало с глухим хрипом в горле, и его глаза так сильно затянулись набежавшим слезным туманом, что на несколько минут он потерял способность видеть то, что происходит вокруг него.Когда он вошел в бунгало, все комнаты были затемнены длинными шторами, висевшими на окнах. Одну за другой он поднял шторы и дал возможность солнечному свету наводнить помещение. Брэди оставил свою квартиру в полном порядке, и Кейт сразу почувствовал себя в атмосфере радостного покоя, который был так целителен для его подавленного духа. Брэди был хозяйственный человек, который выполнял все домашние обязанности без помощи женщины. Он назвал свой домик «хатой», потому что он был построен из дерева, но ни одна женщина не могла бы обставить его более комфортабельно.Прежде всего Кейт вошел в «гостиную», в конце которой он заметил большую печь, где лежали березовые дрова и щепки, словно только того и ожидавшие, чтобы кто-нибудь поднес к ним спичку. Столик для чтения и уютное глубокое кресло стояли на месте. Бездействующие мокасины покоились подле, на низенькой скамеечке. Трубки, табак, книги, журналы раскинулись в лирическом беспорядке по столу, в центре которого высилось янтарное плечико наполовину полной бутылки «Old Rye».Кейт вдруг поймал себя на том, что он смеется. Продолжая смеяться, он поднял голову и встретился со слепым взглядом двух стеклянных глаз, вправленных в голову старого оленя, висевшую над печью. После этого его взгляд стал рыскать по стенам, украшенным чучельными головами, всевозможными рисунками, лыжами, оружейными принадлежностями и всеми теми вещами, которые были постоянными товарищами и свидетелями далеко не банальной жизни Брэди.Кейт заглянул в крохотную столовую, к которой непосредственно примыкала кухня, и тут он убедился, обозрев инвентарь обеих комнат, что Мак-Довель был совершенно прав. Он действительно нашел щипцы для орехов. Нашел и ванну. Она была не больше ящика для пианино, но вполне достаточных размеров даже для крупного мужчины. Кейт раскрыл окно, выглянул наружу и увидел, что ванна непосредственно соединена с очень остроумной водной системой, которая была построена достаточно высоко для правильной циркуляции и в меру низко для того, чтобы в нее вливалась вода с крыши.Он снова радостно рассмеялся, и смех его был смехом человека, который не забавляется, а чем-то глубоко удовлетворен. А к тому времени, как он основательно познакомился с обеими спальнями бунгало, он проникся к Брэди чувством глубокого уважения. Он решил устроиться в спальне агента. Здесь были: трубки, табак, книги, журнал и лампа для чтения, которая стояла на столике, совсем близко примыкающем к кровати. Только после более тщательного исследования он обнаружил в гостиной телефон.Тем временем он обратил внимание на то, что солнце скрылось Далеко на западе подымалась огромная, тяжелая масса грозовых туч. Он открыл дверь, с порога которой мог смотреть на берег и на реку, и мягкий ветер, предвещающий грозу, вздыбил его волосы и нежно охладил лицо. И вдруг снова заговорили в нем старые фантастические голоса, и снова, как в прежние годы, он почувствовал все ароматы безграничных, никем не населенных прерий, тянувшихся за линией леса, и прелестную прохладу отдаленных горных вершин.Всегда и неизменно буря, приходившая с реки, приносила ему приветные голоса с тех мест, где начиналась эта река. Эти голоса были голосами могучих горных кряжей, которые так же любили его, как он любил их. Эти голоса были громами, в которых звучали замечательные сказки про великую мощь Скалистых гор и которые возбуждали в нем чисто детское желание следовать вдоль берегов возлюбленной реки до тех пор, пока он не достигнет таинственной колыбели в сердце западных плоскогорий. И теперь, когда он глядел в лицо надвигающегося шторма, тот же самый могучий порыв охватил его своей властной силой.Небо быстро почернело, и под аккомпанемент далеко громыхающего грома он увидел разящие молнии, которые, словно остро отточенные штыки, прорезывали темные груди облаков. И, заколдованный молниями, он чувствовал, как их электричество вошло в его тело и быстро разлилось по всем венам. И тогда его сердце стало выкрикивать слова, на которые до сих пор не отваживались уста.Почему он молчит и не отвечает на призыв, который прорвался теперь к нему сквозь толщу последних лет? Вот теперь настало время — чего же он ждет? Стоит ли испытывать судьбу и отваживаться на опасную авантюру, когда он лишился не только дома и родных, но и надежды? Стоит ли?Но в тот же момент он простер вперед руки.Под влиянием страстного экстаза, овладевшего им, он дал волю своему голосу и закричал, что ничто еще не ушло и что не все еще умерло… Над кладбищем, где было похоронено его прошлое, пронеслось вдруг дуновение новой могучей силы, которая призывала его, но не так, как раньше, просительно и неуверенно, а страстно и непреодолимо. И он повинуется этой силе! Он сделает то, что она внушает ему! Он пойдет туда! Завтра, сегодня, может быть, ночью он разработает самый подробный и детальный план.Он неотрывно следил за грозой, которая налетала с грохотом, стоном, визгом и с такими шквалами, что все верхушки деревьев на краю опушки склонились, точно безмерная толпа коленопреклоненных и молящихся людей. Казалось еще, что весь горный скат превратился в сплошную массу застывших на месте серых драгун. Могучий порыв ветра захватил его до того, как он успел закрыть дверь, и дождь залил его лицо. Разразилась именно такая гроза, которую он так любил. Громы в небе производили такое впечатление, точно над головой катились миллионы гигантских колес.Внутри бунгало было темно, как вечером. Кейт опустился на колени перед печью, поправил сухие березовые поленья и чиркнул спичкой. Первую минуту дрова слабо тлели, но уже в следующую они загорелись, словно фитиль, смоченный керосином. Желтое яркое пламя со вздохом рванулось вперед и вылетело в трубу.Кейт всегда брезгливо относился к чужим трубкам, — вот почему он вынул из кармана собственную и набил ее табаком Брэди. Это был английский табак очень высокого качества и чрезвычайно ароматный, и когда огонь в печке разгорелся еще сильнее, а аромат табака распространился по всей комнате, Кейт опустился в уютное кресло и с глубоким вздохом удовольствия вытянул усталые ноги.Его мысли снова унеслись в те сферы, где бушевала гроза. Если бы он мог подняться, каким-то чудом перенестись в горные области, где еще никогда не ступала человеческая нога и где берет начало Саскачеван… С каким удовольствием он построил бы себе там точно такое же бунгало и с точно такой же водной системой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25