— Барби? Доченька?Барбара услышала, как мать скребется в приоткрытую дверь. Если не проронить ни звука, может, повезет и она уйдет восвояси. Хотя зачем такая неоправданная жестокость после всего пережитого ею за день?— Я не сплю, мама. Я еще не ложилась. Дверь распахнулась. В ярком свете коридора тощая фигура миссис Хейверс казалась еще тоньше. Из-под слишком короткой ночной рубашки и мятого халата торчали ноги, как палки, с костлявыми коленками и щиколотками. Мама просеменила в комнату.— Барби, я себя сегодня плохо вела? Миссис Густафсон должна была остаться со мной на ночь. Ты что-то такое говорила сегодня утром, да? Ты собиралась в Кембридж. Наверное, я напроказила, раз ты дома.Барбара обрадовалась столь редкому просветлению сознания.— Ты просто растерялась.Мама остановилась в нескольких шагах от Барбары.Миссис Хейверс смогла самостоятельно принять ванную — к ней заглянули всего два раза, чтобы проверить, все ли в порядке, — но вот с последующими процедурами не заладилось; она вылила на себя столько туалетной воды, что теперь аромат окружал ее одуряющей аурой.— Скоро ли Рождество, доченька?— Сейчас ноябрь, мам, вторая неделя. До Рождества не так уж много осталось.Мама улыбнулась с заметным облегчением:— Так я и думала. На Рождество всегда холодает, это правда, а дни сейчас стоят такие холодные, вот я и подумала, что скоро Рождество. Зажгутся сказочные огни Оксфорд-стрит Оксфорд-стрит — улица в Лондоне, где идет самая оживленная торговля.

, откроются чудесные ярмарки. Санта-Клаус будет беседовать с детишками. Так я и думала — близится Рождество.— И не ошиблась, — ответила Барбара.Она чувствовала огромную усталость. Веки слипались. Хорошо еще, что материнское присутствие было не таким тягостным, как она ожидала.— Пойдем спать, мам?— Завтра, — ответила мама и кивнула, довольная своим решением, — займемся этим завтра, доченька.— Чем займемся?— Найдем где-нибудь Санта-Клауса и поговорим с ним. Расскажешь ему на ушко, о чем ты мечтаешь.— Я уже взрослая для Санта-Клауса. И мне завтра в любом случае нужно в Кембридж. Ты же помнишь, мам. Там инспектор Линли. Я не могу оставить его одного. Помнишь? Я расследую дело в Кембридже. Помнишь же, я знаю.— Нам нужно обсудить, кого пригласим, кому что подарим. Завтра поработаем на славу. Будем трудиться, трудиться, еще раз трудиться, как пчелки, до самого Нового года.Как быстро закончилась эта передышка. Барбара обняла маму за хрупкие плечики и, нежно подталкивая, направила ее к выходу. А мама продолжала:— Сложнее всего подарок для папы. С мамой проблем не будет. Она такая сладкоежка, найти бы ей шоколадку, она будет счастлива. Но вот с папой что делать, не знаю. Дорри, что ты подаришь папе?— Не знаю, — ответила Барбара, — я не знаю. Они прошли по коридору до спальни матери, где на столике рядом с кроватью горела лампа в форме уточки, которую мать очень любила. Она все еще рассуждала о Рождестве, пока Барбара не выключила свет, чувствуя, как медленно на нее наваливается депрессия.Пытаясь справиться с нею, Барбара подумала, что все не просто так. Это проверка. У каждого своя Голгофа. Она утешила себя, что сегодня могла оставить миссис Густафсон на ночь, но не сделала этого, хоть и подмывало уехать, значит, победила, впрочем…Впрочем, что такого? Можно подумать, она по меньшей мере оставила шикарный курорт, где ей не бывать, экзотический остров, куда ей не попасть, и мужчину, с которым ей никогда не встретится и который никогда не обнимет ее.Подальше от этих мыслей. Нужно работать. Нужно сосредоточиться, только не на этом доме в Актоне.— Может быть, — говорила мать, когда Барбара укрыла ее одеялом и подоткнула края под матрац, надеясь, что так ей станет уютней и она не встанет с постели лишний раз.— Может быть, нам лучше уехать на рождественские каникулы и ни о чем не беспокоиться. Как тебе кажется, а?— Прекрасная идея. Вот и подумаешь об этом завтра. Миссис Густафсон поможет тебе выбрать место по каталогу.Миссис Хейверс нахмурилась. Барбара сняла с нее очки и положила их на столик рядом с кроватью.— Миссис Густафсон? — переспросила мать. — Барби, кто это? Глава 14 На следующее утро в семь часов сорок минут Линли увидел, как старенькая малолитражка сержанта Хейверс катится по Тринити-лейн. Он только что вышел из комнаты в Айви-корте и направлялся к своей машине, запаркованной в проезде Тринити, когда знакомая ржавая баночка-из-под-сардин-на-колесах, в которой разъезжала Хейверс, разворачивалась возле дальнего конца Гонвилл-энд-Киз-Колледжа, исторгнув ядовитое облако выхлопов в холодный воздух, когда Хейверс переключала скорость. Заметив Линли, Хейверс посигналила. Линли помахал рукой в знак приветствия и подождал, пока она подъедет. Он подошел, открыл левую дверь, молча сложил пополам свою долговязую фигуру, пытаясь уместиться на крохотном переднем сиденье. Чехол на сиденье был вытерт до блеска. Изнутри в материал упиралась сломанная пружина.Обогреватель в салоне воодушевлено рычал, но не мог согреть промозглый утренний воздух, и только от пола до колен слегка чувствовалось тепло. Выше — лед, пропитанный сигаретным дымом, от которого виниловый верх машины свой бежевый цвет давно поменял на серый. Чему Хейверс продолжала активно способствовать. Когда Линли захлопнул за собой дверцу, Хейверс потушила в пепельнице одну сигарету и тут же закурила следующую.— Завтракаете? — мягко спросил он.— Бутербродом с никотином.Она с удовольствием затянулась и смахнула пепел со своих камвольных штанов.— Ну? Что у нас?Линли ответил не сразу. Чтобы впустить немного свежего воздуха, он приоткрыл окно и, повернувшись, встретился с ее честным и серьезным взглядом. Непроницаемо бодрое выражение лица, необходимая небрежность в одежде. Каждая деталь картинки у-меня-все-преотлично на месте. Но уж слишком крепко она вцепилась в руль, а напряжение в уголках рта контрастирует с голосом, кажущимся беззаботным.— Что дома? — спросил он.Она глубоко затянулась и посмотрела на тлеющий кончик сигареты.— Ничего особенного. У мамы случился приступ. Миссис Густафсон запаниковала. Ничего такого.— Хейверс…— Послушайте, можете сменить напарника, попросить Нкату на мое место. Я все понимаю. Я знаю, что это свинство с моей стороны, приезжаю, уезжаю, смываюсь так рано в Лондон. Уэбберли не понравится, если меня отстранят за отлучки, но если я поговорю с ним наедине, он поймет.— Я справляюсь, сержант. Мне не нужен Нката.— У вас должен быть кто-то на подхвате. Вы один не управитесь. В такой горячей работе нужна помощь, вы имеете полное право ее требовать.— Барбара, речь не о работе.Хейверс смотрела в окно. У входа на территорию Сент-Стивенз-Колледжа один из служащих помогал женщине среднего возраста в тяжелом пальто и шарфе, которая слезла с велосипеда и пыталась его приткнуть к десятку других возле стены. Она препоручила велосипед служащему и, наблюдая за его действиями, очень оживленно что-то говорила, пока человек ставил велосипед и вешал на него замочек. После этого они вместе удалились на территорию колледжа.— Барбара.Хейверс пошевелилась:— Я решаю эту проблему. По крайней мере пытаюсь. Давайте к делу, ладно?Линли вздохнул, взял ремень безопасности и перекинул его через плечо.— На Фулборн-роуд. Я хочу повидаться с Леннартом Торсоном.Хейверс кивнула, выехала с проезда Тринити на ту же дорогу, по которой недавно приехала в Кембридж. Все в городе просыпалось. Какой-то студент вскочил на велосипед и покатил учиться, прибывали уборщицы и кастелянши. На Тринити-стрит пара дворников доставала из желтой тележки метлы и совки, трое рабочих забирались на леса у здания поблизости. Продавцы на Маркет-Хилл приводили в порядок торговые палатки, выставляли ящики с овощами и фруктами, выкладывали рулоны ярких тканей, сложенные футболки, джинсы, индийские платья, делали ослепительные букеты из осенних цветов. Автобусы и машины соперничали за место на Сидней-стрит, и при выезде из города Линли и Хейверс видели, как электричка из Рамси-Таун и Черри-Хинтон привезла людей, которые скоро займут свои места в хранении или выдаче в библиотеках, у поливных шлангов в садах или у кухонных плит в двадцати восьми колледжах университета.Хейверс молчала, пока они с грохотом, под стройный аккомпанемент выхлопов и плевков двигателя, проезжали мимо буйной зелени Паркерс-Пис, на который невозмутимым сторожем глядело полицейское управление. Безоблачное небо, отражаясь в окнах в два ряда, превращалось в серо-голубую шахматную доску.— Вы получили мою записку, — сказала Хейверс, — насчет Торсона. Виделись с ним вчера?— Его невозможно было найти.— Он знает, что мы им интересуемся?— Нет.Хейверс затушила сигарету и не прикурила другую.— Что вы думаете по его поводу?— Все факты против него.— Черные волокна ткани на теле Елены? Мотивы и возможности для убийства?— Да, похоже, у него было и то и другое. А если так, то и орудие отыщется.Линли напомнил Хейверс о бутылке вина, которую, по словам Сары Гордон, оставили на месте преступления, и поделился с ней мыслями, которые посетили его при виде этой бутылки, вдавленной во влажную землю острова. Бутылкой могли воспользоваться и оставить ее среди другого мусора.— Но вы все равно считаете, что наш Торсон в убийцы не годится. У вас это на лице написано.— Слишком все ясно, Хейверс. Да, признаюсь, мне такая ясность не по душе.— Почему?— Потому что убийство вообще и это в частности — грязное дело.Хейверс притормозила у светофора и наблюдала, как горбатая женщина в длинном черном пальто медленно ковыляет через дорогу. Она шла опустив голову и толкала перед собой шаткую багажную тележку. Тележка была пуста.Когда загорелся зеленый, Хейверс продолжила:— Мне кажется, Торсон по уши в грязи, инспектор. Или совращение девочек не пачкает мужчину до тех пор, пока на него не пожалуются?Линли был спокоен, несмотря на то, что Хейверс исподволь вызывала его на спор.— Они не девочки, Хейверс. «Девочки» лучше звучит, и только. А на самом деле они совсем не девочки.— Хорошо. Взрослые девушки под его началом. Разве он от этого становится чище?— Нет. Конечно, не становится. Но у нас до сих пор нет прямых доказательств сексуального домогательства.— Она была беременна, господи. Ее кто-то совратил.— Или она кого-то совратила. Или они друг друга совратили.— Или, как вы сами вчера сказали, ее изнасиловали.— Возможно. Но у меня имеются некие соображения на этот счет.— Какие же? — В голосе Хейверс слышались враждебные нотки. — Уж не придерживаетесь ли вы распространенного среди мужчин мнения, что она сама задрала юбку и получила удовольствие?Линли повернулся к ней:— Вам, женщинам, насчет удовольствия видней.— Тогда о чем вы подумали?— Елена обвинила Торсона в сексуальном домогательстве. Раз она выдвинула эти обвинения, сознавая, какое неприятное расследование ей предстоит, почему не рассказала об изнасиловании?— А если ее изнасиловал какой-нибудь парень, с которым она встречалась, но не хотела заводить отношений.— Вы только что сняли с Торсона все подозрения, Хейверс.— Вы точно считаете его невиновным, — Хейверс ударила кулаком по рулю, — оправдываете его. Хотите повесить обвинения на другого. На кого?И тут же, задав вопрос, вдруг проницательно посмотрела на Линли:— Только не это! Неужели вы думаете, что…— Я ни о чем не думаю. Я ищу разгадку. Хейверс резко повернула налево к Черри-Хинтон и поехала мимо лесопарка, где было много каштанов с золотыми кронами и покрытыми свежим осенним мхом стволами. Две женщины шли, склонившись друг к дружке, толкали перед собой коляски и горячо что-то обсуждали, отрывисто пуская облачка пара в морозный воздух.В начале девятого Линли и Хейверс подъехали к дому на Эшвуд-корт. Машина Торсона, сверкая в утренних лучах выпуклыми зелеными крыльями, загородила узкую дорожку к дому. Малолитражка Хейверс, подъехав впритык, чуть было не уткнулась в багажник «триумфа».— Ничего машинка, — произнесла Хейверс, — только на таких и разъезжают местные марксисты.Линли подошел к машине Торсона и осмотрел ее. Сбоку на ветровом стекле в бусинки собралась влага. Он дотронулся до гладкого капота. И почувствовал едва уловимое тепло.— Еще одна утренняя поездка, — сказал Линли.— И поэтому он вне подозрений, да?— И поэтому это что-то значит.Они подошли к двери, Линли позвонил, пока Хейверс рылась в сумке в поисках записной книжки. На звонок никто не ответил, не послышались шаги, и Линли позвонил снова. Сверху донесся мужской голос: «Минутку!» Но прошла минутка, потом другая, а они продолжали стоять на серебристо-серой бетонной ступеньке, наблюдая, как сначала из одного, потом из второго дома на работу спешат соседи Торсона, а из третьего дома к медленно подкатившему «эскорту» ведут двух ребятишек. И только потом за витражом из матового стекла на двери мелькнула тень приближающегося человека.Щелкнула задвижка. На пороге стоял Торсон. На нем был черный велюровый халат, который он завязывал на ходу. Халат свободно висел на плечах. На ногах у Торсона ничего не было.— Мистер Торсон, — произнес Линли вместо приветствия.Торсон вздохнул, перевел взгляд с Линли на Хейверс:— Иисусе. Чудесно. Опять эти snuten Полицейские (шведск. груб.)

.Он резко откинул прядь. Неприбранные волосы по-мальчишески упали на лоб.— Зачем вас опять принесло? Что вам нужно?Ответа на свой вопрос он ждать не стал, развернулся и пошел по коридорчику к угловой двери, за которой оказалась кухня. Пройдя следом в дом, Линли и Хейверс увидели, как Торсон наливает себе кофе из массивного кофейника на кухонном столе. Он пил кофе, с шумом втягивая воздух, дуя перед каждым глотком. Усы его быстро покрылись капельками жидкости.— Я бы предложил вам, но мне самому нужно выпить весь кофейник, чтобы проснуться. — И Торсон подлил себе еще кофе.Линли и Хейверс сели за хромированный столик возле застекленных створчатых дверей. За ними виднелся просторный садик с террасой, где на плиточном полу расположилась садовая мебель. Поодаль был виден широкий шезлонг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55