Ей удалось добиться своего. Джастин представляла себе, что испытывала Елена в предвкушении момента, когда расскажет отцу о своей беременности, предъявив ему счет, который превосходил все его ожидания, за совершенное из лучших побуждений, но тем не менее разоблаченное преступление, заключавшееся в желании, чтобы она была такой, как все. Как она, должно быть, торжествовала, предвкушая предстоящее смятение своего отца. Да и сама Джастин должна была испытывать хотя бы небольшую радость при мысли о том, что она знает нечто такое, что навсегда развеет иллюзии Энтони относительно его дочери. Все-таки Джастин была решительно довольна тем, что Елена мертва.Джастин отвернулась от раковины, прошла в столовую, а оттуда в гостиную. Тишину в доме нарушал лишь шум ветра за окном, качавшего скрипучие ветви старого амбрового дерева. Она почувствовала внезапный озноб, прижала ладонь ко лбу, а потом к щекам, раздумывая, не заболела ли она. Потом Джастин опустилась на диван, сложила руки на коленях и принялась разглядывать аккуратную симметричную кучку искусственных углей в камине.У нее будет дом, сказал он, узнав, что Елена приезжает в Кембридж. Мы окружим ее любовью. Нет ничего важнее этого, Джастин.Впервые после того, как день назад она получила смятенный телефонный звонок от Энтони, Джастин задалась вопросом, как смерть Елены повлияет на ее брак. Сколько раз Энтони твердил о важности надежного дома для Елены за стенами колледжа, как часто он обращался к живучести их десятилетнего брака как блестящего примера верности, преданности и животворящей любви, которых искали многие пары, а находили лишь некоторые, описывая его как островок спокойствия, на который может ступить его дочь, чтобы набраться сил перед встречей с трудностями и невзгодами своей жизни.Мы оба Близнецы по гороскопу, говорил он. Мы Близнецы, Джастин. Ты и я, мы двое против всего мира. Она это увидит. Она узнает. Это поддержит ее.Елена будет нежиться и набираться сил в лучах их супружеской любви. Она лучше подготовится к тому моменту, когда станет взрослой женщиной, имея перед глазами прочный, счастливый, полный любви и полноценный брак.Это был его план, его мечта. И преданность этой мечте, несмотря ни на что, позволяла им обоим жить во лжи.Джастин перевела взгляд с камина на свадебную фотографию. Они сидели, — кажется, это была скамейка? Энтони за ней, его волосы длиннее, чем теперь, но усы, как всегда, старомодно подстрижены, а очки в той же проволочной оправе. Они оба пристально глядели в объектив с полуулыбкой, словно слишком явная демонстрация счастья могла испортить всю серьезность их решения. В конце концов, нужна светлая голова, чтобы взяться за устройство идеального брака. Но на фотографии их тела не соприкасались. Его рука не обнимала ее. Его ладонь не прикрывала ее ладонь. — Словно фотограф, так посадивший их, каким-то образом угадал правду, о которой они сами не подозревали; фотография не лгала.Впервые Джастин поняла, чту может произойти, если она не примет мер, невзирая на то, что они ей совершенно не по вкусу.Тауни все еще играл в саду перед домом, когда она вышла на улицу. Вместо того чтобы тратить время на водворение его на кухню или в гараж, Джастин позвала собаку, открыла дверцу машины, позволила ему прыгнуть внутрь, не обращая внимания на то, что его лапа оставила грязный след на пассажирском сиденье. У нее не было времени беспокоиться о такой мелочи, как испачканная обивка.Машина легко тронулась с места с урчанием хорошо отлаженного двигателя. Джастин дала задний ход по дорожке и повернула на восток, на Адамс-роуд, направляясь к городу. Как и все мужчины, он, вероятнее всего, был человеком привычки. Поэтому свой день он будет заканчивать недалеко от Мидсаммер-коммон.Последние лучи солнца блеснули из-за облаков, освещая небо абрикосовым светом и отбрасывая на дорогу узорные тени деревьев. Тауни радостно залаял с пассажирского сиденья при виде живых изгородей и проносящихся мимо машин. Он переминался с правой на левую лапу, поскуливал от возбуждения. Похоже, пес думал, что это все игра.Это и была своего рода игра, решила Джастин. Игра без правил, хотя все игроки уже заняли свои позиции. И только самому удачливому игроку удастся превратить весь ужас последних тридцати часов в победу, которая окажется сильнее горя.Сараи для лодок, принадлежащие колледжам, обрамляли северный берег реки Кем. Они смотрели на юг, через реку, на просторы Мидсаммер-коммон, где в быстро сгущающихся сумерках молодая девушка чистила одну из двух лошадей; пряди ее золотистых волос выбились из-под ковбойской шляпы, а ботинки были сильно заляпаны грязью. Лошадь мотала головой, размахивала хвостом и не хотела подчиняться девушке. Но той удавалось справляться с животным.На открытом пространстве ветер казался сильнее и холоднее. Когда Джастин вышла из машины, пристегнув поводок к ошейнику Тауни, ей в лицо полетели три куска оранжевой бумаги, словно взлетающие птицы. Она отбросила их в сторону. Один упал на капот «пежо». Джастин увидела фотографию Елены.Это была листовка «Общества глухих студентов» с призывом ко всем осведомленным сообщать то, что им известно. Джастин схватила ее, пока она не улетела, и сунула в карман пальто. После этого она направилась к реке.В это время суток на реке не было спортсменов-гребцов. Обычно они тренировались по утрам. Но отдельные сараи для лодок были по-прежнему открыты — ряд элегантных фасадов, за которыми находились обычные просторные помещения. Внутри несколько гребцов, среди которых были мужчины и женщины, заканчивали свой день так же, как и начинали его, — разговорами о новом сезоне после окончания весеннего триместра. Все было направлено на приготовления к предстоящим соревнованиям.Джастин и Тауни шли вдоль изгиба медленно текущей реки, собака натягивала поводок, стремясь поближе познакомиться с четырьмя дикими утками, которые отплыли от берега при ее приближении. Она прыгала и лаяла, но Джастин обмотала поводок вокруг руки и резко натянула его.— Веди себя прилично, — сказала она собаке. — Мы не на пробежке.Но животное, естественно, решило, что они собирались бегать. В конце концов, здесь была вода. К ней собака привыкла.Впереди одинокий гребец управлял яликом, яростно борясь с ветром и течением. Джастин показалось, что она слышит, как он дышит, потому что даже на таком расстоянии и в сгущающихся сумерках она видела его блестящее от пота лицо и могла легко представить, как с усилием вздымается его грудь. Она направилась к кромке воды.Причалив к берегу, гребец не сразу посмотрел вверх. Он склонился над веслами, положив голову на руки. Его волосы, редеющие на макушке и вьющиеся на висках, были влажны и прилипли к черепу, как у новорожденного. Джастин не знала, сколько времени он плавал и смогли ли физические усилия смягчить чувство, которое он испытал, когда впервые узнал о смерти Елены, А он знал о ее смерти. Джастин поняла это, взглянув на него. Хотя он занимался греблей каждый день, но не стал бы спускаться на воду в сумерках, при ветре и пронизывающем холоде, если бы не жаждал так нагрузить себя физически, чтобы освободиться от переполнявших чувств.Услышав повизгивание Тауни, который хотел побегать на свободе, мужчина поднял глаза. Несколько минут он хранил молчание. Джастин тоже. Единственными звуками, нарушавшими тишину, были царапанье собачьих когтей по тропинке, испуганные крики диких уток и оглушительный грохот рок-н-ролла из одного из лодочных сараев.Мужчина выбрался из ялика и встал на берегу рядом с ней. Она внезапно не к месту подумала, что совсем забыла, какого он маленького роста, возможно, на два дюйма меньше ее пяти футов и девяти дюймов.Зачем-то указав на ялик, он произнес:— Я не знал, чем еще заняться. — Ты мог бы пойти домой.Он беззвучно рассмеялся, но невеселым смехом. Потом дотронулся пальцами до головы Тауни:— Он выглядит хорошо. Здоровый. Она хорошо о нем заботилась.Джастин сунула руку в карман и вытащила листовку, которую принес ветер. Она протянула ему бумагу:— Ты видел это?Он прочел. Затем провел пальцами по черным буквам и фотографии Елены.— Видел, — ответил он. — Так я и узнал. Никто мне не звонил. Я ничего не слышал. Я увидел это утром около десяти часов, когда зашел в профессорскую выпить кофе. А потом… — Он посмотрел на другой берег реки, на Мидсаммер-коммон, где девушка вела лошадь по направлению к Форт-Сент-Джордж. — Я не знал, что делать.— Ты был дома в воскресенье вечером, Виктор? Покачав головой, он даже не взглянул на нее.— Она была с тобой?— Недолго.— А потом?— Она вернулась в Сент-Стивенз. Я остался в своих комнатах.Наконец он взглянул на Джастин:— Как ты узнала про нас? Она сказала тебе?— Вспомни сентябрьскую вечеринку. Ты занимался любовью с Еленой на той вечеринке, Виктор.— О боже.— В ванной наверху.— Она последовала за мной. Она вошла. Она… — Он провел рукой по подбородку. Похоже, он сутки не брился, потому что щетина была заметной, как синяк на коже.— Ты снял всю одежду?— Господи, Джастин.— Ты снял?— Нет. Мы стояли у стены. Я поднял ее. Она так хотела.— Ясно.— Хорошо. Я тоже так хотел. У стены. Именно так.— Она сказала тебе, что беременна? — Да. Сказала.— И?..— И что?— Что ты собирался делать?Он смотрел на реку, но теперь перевел взгляд на Джастин.— Я собирался жениться на ней, — ответил он. Джастин не ожидала услышать такой ответ, хотя чем больше она думала об этом, тем меньше он удивлял ее. Однако оставалась нерешенной одна маленькая проблема.— Виктор, — спросила она, — где была твоя жена в воскресенье вечером? Что делала Ровена, пока ты был с Еленой? Глава 11 Линли отыскал наконец Гарета Рэндольфа в одном из помещений «Общества глухих студентов», а попросту — ГЛУСТ. Перед этим Линли заглянул в комнату парня в Куинз-Колледже, откуда его тут же отправили в главный спортивный зал университета, где ежедневно по два часа тренировалась команда боксеров. Въедливые запахи пота, сырой кожи, эластичных бинтов, мела и грязной спортивной одежды сопровождали Линли по дороге в малый зал, где здоровенный человек-самосвал кулаком величиной с хороший окорок указал ему на выход и ответил, что Малек, — Гарет, видимо, заслужил себе такое прозвище, выступая в категории легчайшего веса, — в ожидании информации насчет убитой девушки сидит в ГЛУСТе.— Она была его подружкой, — сказал человек-самосвал, — тяжело парнишке.И его кулаки, как два грозных барана, снова атаковали грушу, а плечи сотрясались при каждом ударе так, словно пол ходил ходуном.Интересно, подумал Линли, насколько силен Гарет Рэндольф в своей весовой категории. Об этом он размышлял по дороге в ГЛУСТ. И невольно сравнивал слова Энтони Уивера о глухом парне с результатами экспертизы, о которых говорила Хейверс: орудие убийства не оставило на коже девушки никакого следа.ГЛУСТ размещался в подвале библиотеки Питерхаус-Колледжа, рядом с университетским центром подготовки специалистов, в самом начале Литтл-Сент-Мери-лейн, и всего в двух кварталах от Куинз-Колледжа, где жил Гарет Рэндольф. Помещения ГЛУСТа скучились в самом конце низкого коридора, освещенного двумя яркими круглыми лампами. В ГЛУСТ можно было попасть через зал Лаббока на первом этаже библиотеки и с улицы, с торца здания, откуда всего пятьдесят ярдов до мостика Милл-лейн, по которому Елена Уивер бежала в утро убийства. При входе в главный офис ГЛУСТа на матовом стекле стояло: «Глухие студенты Кембриджского университета», и ниже неофициальное «ГЛУСТ» поверх скрещенных рук с растопыренными пальцами и ладонями наружу.Линли не давала покоя мысль, как объясняться с Гаретом Рэндольфом. Может, позвонить Шихану и спросить, нет ли у него в управлении переводчика? Он еще ни разу не разговаривал с глухими, и Гарет Рэндольф, по последней информации, не мог, вроде Елены Уивер, читать по губам. И говорить, как она, тоже.Однако спустя минуту Линли понял, что зря волновался. За брошюрами, бумагами и книгами на столе он сначала увидел женщину, а потом рядом с ней девушку в очках, с косичками, острыми коленками и карандашом за ухом. Болтая и смеясь, она еще и напевала одновременно. Как только Линли открыл дверь, девушка подняла голову. А вот и переводчик, подумал он.— Гарет Рэндольф? — переспросила женщина, внимательно изучив удостоверение. — Он в конференц-зале, Бернадетт, проводишь?..Женщина снова посмотрела на Линли:— Я полагаю, вы не объясняетесь жестами, инспектор?— Нет.Бернадетт поправила карандаш за ухом и от сознания собственной значимости вдруг застенчиво улыбнулась и сказала:— Хорошо. Идемте со мной, инспектор. Посмотрим, что к чему.Они вернулись к входу и спустились в маленький коридорчик, где по потолку вились белые трубы.— Сегодня Гарет практически весь день здесь. Он очень переживает.— Из-за убийства?— Елена нравилась ему. Все об этом знали.— А вы были с ней знакомы?— Видела пару раз. Наши, — она развела руками, видимо имея в виду членов ГЛУСТа, — просят, чтобы на лекции был переводчик: боятся что-нибудь упустить. Кстати, этим я и занимаюсь. Перевожу. Подрабатываю в течение семестра. Заодно слушаю очень интересные лекции. Вот на прошлой неделе переводила Стивена Хокина. Ну и работка была, скажу я вам. Что-то там про астрофизику. Как будто он не по-английски говорил.— Могу себе представить.— В аудитории было тихо, будто ангел пролетел. А в конце все аплодировали стоя и… — она потерла носик указательным пальцем, — он очень хороший. Я чуть не расплакалась.Линли улыбнулся и почувствовал к ней симпатию.— А Елене Уивер вы никогда не переводили?— Нет. Мне кажется, она и думать об этом не желала.— Ей не хотелось, чтобы люди считали ее глухой?— Не совсем так, — сказала Бернадетт, — по-моему, она гордилась своим умением читать по губам. Это сложно, особенно если глухота врожденная. Мои родители — они оба глухие, — кроме «с вас три фунта» и «спасибо», ничего не читают. А Елена была виртуозом.— Как она соприкасалась с «Обществом глухих студентов»?Бернадетт в задумчивости наморщила носик:— Не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55