– По всей видимости, ни одна газета не бросилась на историю смерти Синклер. По словам Винни, он предложил сегодня утром статью, которую редактор отклонил.
– В конце концов, Винни – театральный критик, – заметил Линли.
– Да, но когда он обзвонил своих коллег, чтобы узнать, не работает ли кто над этим убийством, то обнаружил, что никому из них не было поручено заняться этой историей. Запрет идет сверху. На время, как ему сказали. Пока не будет произведен арест. Мягко говоря, он был вне себя. – Сент-Джеймс поднял взгляд от стопки слайдов, которую старательно выравнивал. – Он охотится за историей Джеффри Ринтула, Томми. Старается нащупать связь между ней и смертью Джой Синклер. Думаю, он не успокоится, пока что-нибудь не напечатает.
– Он никогда этого не добьется. Во-первых, нет ни единой доступной улики против Джеффри Ринтула. Во-вторых, и Ринтул, и Джой мертвы. А без солидных доказательств ни одна газета в стране не решится напечатать скандальную статью о такой известной семье, как Стинхерсты. Никому из журналистов не хочется прослыть клеветником.
Линли внезапно ощутил беспокойство, потребность двигаться, поэтому он прошелся по комнате к окну и посмотрел на сад. Как и всё, он был покрыт снегом, выпавшим ночью, но все растения обернуты мешковиной, а на верх стены аккуратно насыпаны хлебные крошки. Заботливые руки Деборы, подумал он.
– Айрин Синклер считает, что в свою последнюю ночь Джой заходила к Роберту Гэбриэлу. – Он повторил слова Айрин. – Она рассказала мне об этом вчера вечером. Она скрывала это, надеясь защитить Гэбриэла.
– В таком случае Джой повидалась в ту ночь и с Гэбриэлом, и с Винни?
Линли покачал головой:
– Едва ли. Она не могла быть с Гэбриэлом. По крайней мере, не в постели с ним. – Он сообщил данные вскрытия, присланные департаментом Стрэтклайда.
– Возможно, стрэтклайдская команда ошиблась, – заметил Сент-Джеймс.
Линли невольно улыбнулся:
– Это при таком шефе, как Макаскин? И, по-твоему это вероятно? Я бы на такую вероятность не поставил. Вчера вечером, когда Айрин сказала мне, сначала подумал, что она ослышалась.
– Гэбриэл был с кем-то другим?
– Именно это я и подумал. Что Айрин лишь предположила, что это Джой. Или, возможно, предположила самое худшее, что могло происходить в комнате между Джой и Гэбриэлом. Но потом я подумал, что она вполне могла и солгать мне, намекнуть на виновность Гэбриэла в смерти Джой, все время повторяя, что хочет защитить его ради своих детей.
– В таком случае это очень тонкая месть, – заметила с порога своей темной комнаты Дебора, где она стояла с проявленной пленкой в одной руке и с лупой в другой.
Сент-Джеймс рассеянно смешал две стопки слайдов.
– А в самом деле. И умная. От Элизабет Ринтул мы знаем, что Джой Синклер была в комнате Винни. Тогда это дополнительное подтверждение, если Элизабет можно доверять. Но кто еще подтвердит заявление Айрин, что Джой была и с ее мужем? Гэбриэл? Конечно нет. Он будет с жаром это отрицать. А больше никто ничего не слышал. Поэтому нам придется решать, верить ли бабнику-мужу или настрадавшейся жене. – Он взглянул на Линли. – Ты все еще уверен насчет Дэвис-Джонса?
Линли повернулся к окну спиной. Вопрос Сент-Джеймса тут же жестко вернул его к отчету, который он получил от констебля Нкаты всего три часа назад, сразу же после ночной слежки констебля за Дэвис-Джонсом. Информация была достаточно четкой. Покинув квартиру Хелен, он пошел в бар, где купил четыре бутылки спиртного. Нката был точно уверен в количестве, потому что, купив их, Дэвис-Джонс пошел гулять. Температура была ниже нуля, но он словно не замечал ни мороза, ни все еще идущего снега. Он предпринял основательную прогулку, пройдя по Бромптон-роуд, обойдя Гайд-парк, пройдя по Бейкер-стрит и, наконец, закончив ее в своей квартире на Сент-Джонс-Вуд. Целых два часа. И по пути Дэвис-Джонс открывал одну бутылку за другой. Но вместо того, чтобы заливать жидкость внутрь, он методично, варварски выливал содержимое на землю. Пока не покончил со всеми четырьмя бутылками, сказал Нката, покачав головой по поводу пустой траты хорошей выпивки.
И теперь, снова обдумав поведение Дэвис-Джонса, Линли сосредоточился на том, что оно означало: человек, который преодолел алкоголизм, который боролся за шанс возобновить свою карьеру и нормальную жизнь. Человек, полный непреклонной решимости победить, несмотря ни на что, а уж тем более на свое прошлое.
– Он – убийца, – сказал Линли.

Айрин Синклер понимала, что этот спектакль – самый главный в ее карьере, понимала, что должна без единой подсказки почувствовать и ухватить нужный момент. Не будет ни выхода из-за кулис, ни мгновения высшего напряжения, когда на тебя устремлены все взгляды. Ей придется обойтись без этих счастливых мгновений ради театра жизни. И этот момент настал сразу после перерыва на ланч, когда она и Джереми Винни одновременно прибыли к театру «Азенкур».
Она высаживалась из такси как раз в тот момент, когда Винни пробирался сквозь поток машин из кафе напротив. Просигналил, предупреждая, автомобиль, и Айрин посмотрела в ту сторону.
Винни держал в руках пальто, даже не накинув его, и она подумала, уж не ее ли прибытие заставило его поспешно выскочить из кафе. Журналист подтвердил это сам, с первых же слов. В них звучало злобное возбуждение.
– Как я понял, вчера вечером кто-то напал на Гэбриэла.
Айрин остановилась. Ее пальцы крепко обхватили дверную ручку, и даже сквозь перчатку она почувствовала резкий холод металла. Бессмысленно было выяснять, откуда Винни известна эта новость. Роберт сумел сегодня утром приползти в театр на вторую читку, несмотря на перебинтованные ребра, синяк под глазом и пять швов на подбородке. Весть о том, что его избили, уже через пять минут облетела весь театр. И хотя вся труппа, и художники, и помощники режиссера разразились горячим негодованием, любой из них мог тайком позвонить Винни. Особенно если кто-то втайне жаждал поквитаться с Робертом Гэбриэлом, обрушить на него поток скандальной славы.
– Ты спрашиваешь меня об этом для статьи? – спросила Айрин.
Обхватив себя руками, чтобы немного согреться, она вошла в театр. Винни последовал за ней. Поблизости никого не оказалось. Внутри стояла тишина.
Только навязчивый запах табака свидетельствовал о том, что сегодня утром здесь вовсю кипела работа – театр готовился к спектаклю.
– Что он тебе об этом рассказал? И – нет, это не для публикации.
– Тогда зачем ты здесь?
Она, не замедляя шаг, шла к зрительному залу, Винни упрямо ее преследовал. Уже перед самыми тяжелыми дубовыми дверями он поймал ее за руку.
– Потому что твоя сестра была моим другом. Потому что ни от кого в полиции я не могу добиться ни единого слова, несмотря на то, что они там целый день промурыжили нашего грустного лорда Стинхерста. Потому что вчера вечером я не мог дозвониться до Стинхерста и мой редактор твердит мне, что я ни о чем не могу написать, ни единого словечка, пока мы не получим что-то вроде волшебного разрешения сверху сделать это. Все, что касается этой заварухи, испускает вонь до самых небес. Или тебя это не волнует, Айрин? – Его пальцы впились ей в руку.
Она чуть не задохнулась от внезапной злости.
– По-твоему, мне безразлично, что случилось с моей сестрой?
– Я думаю, что ты до чертиков довольна, – ответил он. – Ты бы и сама с великой радостью всадила в нее нож.
От этих слов Айрин даже оторопела, почувствовав, как отлила от лица кровь.
– Боже мой, это неправда, и ты это знаешь, – сказала она, слыша, что у нее вот-вот сорвется голос.
Она выдернула руку и бросилась в зрительный зал, смутно сознавая, что он вошел за ней и сел в темноте последнего ряда, как незримая Немезида, защитница мертвых.
Что-что, а стычка с Винни была ей совсем ни к чему перед грядущей встречей с труппой. Она надеялась, что во время ланча обдумает, как ей лучше сыграть роль, которую всю эту ночь разучивала с ней сержант Хейверс. Однако сейчас она чувствовала, как колотится сердце, вспотели ладони, а разум был занят яростным отрицанием последнего обвинения Винни. Это было неправдой. Она снова и снова клялась себе в этом, пока шла к пустой сцене. Однако охватившее ее смятение нельзя было унять простым отнекиванием, и, зная, как много зависит сегодня от ее уровня игры, она воспользовалась уроками театральной школы. Заняв место за одиноко стоящим столом в центре сцены, она прижала сложенные руки ко лбу и закрыла глаза. Это помогло ей без усилий войти в образ, когда несколько минут спустя раздались приближающиеся шаги и голос ее двоюродного брата.
– Ты хорошо себя чувствуешь, Айрин? – спросил Рис Дэвис-Джонс.
Она посмотрела на него, вымученно улыбнувшись.
– Да. Прекрасно. Боюсь, немного устала. – Пока достаточно.
Стали подходить остальные. Айрин скорее слышала, чем видела их, мысленно отмечая приход кажлого человека, прислушиваясь к ноткам напряжения в их голосах, признакам вины, признакам нараставшей озабоченности. Роберт Гэбриэл робко сел рядом. С жалкой улыбкой провел пальцами по своему отекшему лицу.
– У меня еще не было возможности поблагодарить тебя за прошлую ночь, – нежно произнес он. – Я… в общем, прости меня, Рини. На самом деле, я жутко обо всем сожалею. Я бы кое-что сказал тебе, когда врачи со мной закончили, но ты уже ушла. Я звонил тебе, но Джеймс сказал, что ты уехала в дом Джой. – Он на мгновение задумался. – Рини. Я думал… я действительно надеялся, что мы могли бы…
Она прервала его:
– Нет. Этой ночью у меня было очень много времени для раздумий, Роберт. И я подумала. Как следует. Наконец.
Гэбриэл уловил ее тон и отвернулся.
– Могу представить, до чего ты додумалась в доме сестры, – сказал он с оскорбленным видом.
Появление Джоанны Эллакорт позволило Айрин избежать ответа. Она шествовала по проходу между мужем и лордом Стинхерстом, и Дэвид Сайдем говорил:
– Мы хотим окончательно обсудить все наши костюмы, Стюарт. Я знаю, что это не входит в первоначальный контракт. Но, учитывая все, что произошло, мне кажется, мы имеем право обговорить новую поправку. Джоанна считает…
Джоанна не стала дожидаться, пока ее муж изложит условия.
– Я бы хотела, чтобы по костюмам было видно, кто играет главную роль, – с намеком сказала она, холодно посмотрев в сторону Айрин.
Стинхерст никому из них не ответил. Он так выглядел и так двигался, словно разом превратился в старика. Подъем на сцену, казалось, лишил его последних сил. На нем был тот же костюм, та же рубашка и галстук, что накануне; угольно-черный пиджак измялся, на рукавах обозначились глубокие заломы. Похоже, он полностью утратил интерес к своей внешности. Глядя на него, Айрин, похолодев, вдруг подумала, что он может и не дожить до премьеры своей постановки… Когда он занял свое место и кивнул в знак подтверждения Рису Дэвис-Джонсу, читка началась.
Они дошли до середины пьесы, когда Айрин позволила себе задремать. В театре было так тепло, атмосфера на сцене была такой интимной, их голоса вздымались и опадали с таким гипнотическим ритмом, что заставить себя отключиться оказалось очень легко. Она больше волновалась, что кто-то из них заподозрит что-то не то, она превратилась в актрису, которой была много лет назад, до того, как в ее жизнь вторгся Роберт Гэбриэл и подорвал ее уверенность в себе, год за годом, и прилюдно, и наедине унижая ее.
Она даже увидела какой-то сон, когда раздался злобный голос Джоанны Эллакорт:
– Бога ради, может, кто-нибудь ее разбудит? Я не собираюсь прорабатывать свою роль, когда она сидит тут как бабка, похрапывающая у кухонного очага.
– Рини?
– Айрин!
Она, вздрогнув, открыла глаза, с удовольствием ощутив, как ее захлестнула волна смущения.
– Я задремала? Ради бога простите.
– Поздно легла, милочка? – ядовито осведомилась Джоанна.
– Да, боюсь… я… – Айрин сглотнула комок в горле улыбнулась дрожащей улыбкой, чтобы замаскировать боль, и сказала: – Я почти всю ночь разбирала вещи Джой – в Хэмпстеде.
Это заявление всех ошеломило. Айрин была довольна, увидев, какой эффект произвели на них ее слова, и на какое-то мгновение поняла гнев Джереми Винни. С какой легкостью они забыли о ее сестре, как удобно потекли дальше их жизни. Но ничего, для кое-кого еще найдется камень преткновения, подумала она и начала его сооружать, используя всю доступную ей власть.
– Понимаете, там были дневники, – глухо проговорила она, искусно прослезившись.
Джоанна Эллакорт словно почуяла, что она присутствует на представлении, способном затмить ее собственное, и стала тянуть одеяло на себя.
– Вне всякого сомнения, отчет о жизни Джой – это увлекательнейшее чтение, – сказала она. – Но, если ты уже проснулась, возможно, эта пьеса тоже окажется увлекательной.
Айрин покачала головой и позволила себе немного повысить голос:
– Нет, нет, не это. Понимаете, это были не ее дневники. Они пришли вчера экспресс-почтой, и когда я их открыла и нашла там записку от мужа той несчастной женщины, которая их написала…
– Бога ради, может быть, хватит? – Лицо Джоанны побелело от гнева.
– ... я начала читать. И почти с первых строк поняла, что это были как раз те дневники, которые ждала Джой для своей следующей книги. Той женщины, о которой она говорила в тот вечер в Шотландии. И внезапно… я вдруг поняла, что она действительно умерла, что она не вернется. – Из глаз Айрин потекли слезы, став неожиданно обильными, поскольку она почувствовала вдруг прилив искренней скорби. Ее следующие слова почти не соответствовали сценарию, который они с сержантом Хейверс так тщательно готовили. Она говорила довольно бессвязно, но слова эти должны были быть сказаны. И ничто больше не имело значения, кроме этих слов, произнесенных вслух. – И поэтому никогда не напишет этой книги. И я подумала… сидя в ее доме с дневниками Ханны Дэрроу… что мне следует написать эту книгу за нее, если только я смогу. Как способ сказать, что… в конце я поняла, как это между ними случилось. Я действительно поняла. О, как же это больно. Боже, все равно это было мукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49