Еще на своих первых занятиях я усвоила, что сама должна добиваться всего. Меня учил этому мой отец, он был и учитель, и отец сразу. Он показал мне, как достичь связи со своей «тоу». Как только я этому научилась, все остальное я постигала сама.
– А больше он ничему тебя не научил?
– Он помогал мне, когда я спрашивала. Но его ответы на мои вопросы были такие неопределенные, что я недоумевала еще больше, чем прежде.
– Господи! До чего же мне это знакомо!
– Так что до многого мне приходилось доходить самой. А разве ты сам не стараешься узнать побольше?
– Я?.. Нет, пожалуй, никогда и не старался. Я довольствовался тем, что получал, и искал только покоя. По-моему, я никогда по-настоящему не верил в эти другие миры, ведь и во все, чему меня учили, поверить было трудно.
– Но теперь-то тебе пришлось поверить.
Ха-кан-та снова взялась за свое тесто. Наблюдая за медленными уверенными движениями ее пальцев, Киеран думал вслух.
– Вот поэтому-то я и беспокоюсь за Сару, – проговорил он.
– Почему?
– Знаешь, ей все дается слишком легко. Пых! – и она уже может сделать это. Пых! – и она уже знает, как сделать то.
– Она из тех, кто ищет, это сразу видно. Она стремится во все вникнуть, все понять. А это и хорошо, и плохо, ведь если за многим погонишься, ни в чем совершенства не добьешься. Но у нее опытный учитель. Талиесин Рыжеволосый, он не даст ей отвлекаться на ерунду.
– Талиесин? Он учитель Сары?
– Это к нему она ушла, я уверена.
Подумав над ее словами, Киеран понял, что его это не удивляет.
– Но, как я уже говорила, – добавила Ха-кан-та, снова пронизывая его пристальным взглядом, – тебе следует выкинуть из головы все тревоги о ней. Ты тоже сильный. Я чувствую твою «тоу» – яркую и блестящую. Научись танцевать со мной Медвежий Танец. Восстань вместе со мной против Мал-ек-и. Думай о том, как это сделать, а не о том, справишься ты с такой задачей или нет. Кха?
– Понял, – ответил Киеран.
– Хорошо. Скоро будем ужинать. А завтра, когда луна опустится, я возьму тебя на свою Поляну для занятий. Там амулеты действуют особенно сильно.
Киеран глубоко вздохнул, мышцы шеи и плеч расслаблялись по мере того, как напряжение отпускало его. Ха-кан-та права. Правы ли были квин-он-а? Действительно ли Том гонялся не за тем, кем надо?
Ха-кан-та перестала месить тесто, слепила из него небольшие лепешки, завернула их в зеленые листья и поставила у пламени. Потом, оставив Киерана одного, она на несколько минут ушла в вигвам. Вернувшись, села рядом с Киераном и протянула ему маленький, сделанный из кости свисток с шестью отверстиями.
– Можешь сыграть на нем? – спросила она.
Киеран стал было расспрашивать, зачем ей это, но она просто покачала головой и показала на свисток. Пожав плечами, он подержал свисток сначала в одной руке, потом в другой. Призвав на помощь свою «тоу», он провел пальцами по гладкой костяной поверхности, стараясь запечатлеть в душе контуры свистка. Затем поднес его к губам и стал насвистывать медленную мелодию, завораживающую и незнакомую, и понял, что исполняет ее сам свисток, что мелодия эта хранится в его памяти, так как на нем ее исполняли много-много раз.
Когда он наконец отнял свисток от губ, Ха-кан-та спросила его:
– Мог бы ты узнать по инструменту, кто его прежний хозяин?
– Странный вопрос, однако… – Киеран закрыл глаза и стал вспоминать мелодию и то, что чувствовали его пальцы, прикасаясь к отверстиям свистка, и что ощущали губы, к которым он прикладывал мундштук, и как он понял, что свисток поет голосом прежнего владельца.
– Я ощутил глубокий покой и тишину, как та, что царит в самом сердце моей «тоу». Но у владельца этого свистка тишина в тысячу раз глубже, чем у любого человека из тех, кого я знал.
– Ты попал прямо в точку.
– Чей же это свисток? – спросил Киеран.
– Талиесина. Теперь ты понимаешь, что имели в виду квин-он-а?
– Талиесина? Но…
Но – ничего. Теперь Киеран действительно понял. И если бард хоть сколько-то похож на воспоминание, которое хранил о нем инструмент, Киерану стало понятно, почему все, начиная с Сары и кончая квин-он-а, защищали Талиесина. Дух, который он ощутил и который до сих пор дремал в свистке, никак не мог быть духом Мал-ек-и, не мог быть олицетворением Зла. Но тогда почему Том был убежден, что Талиесин его враг?
– Ха-кан-та… – начал Киеран, но она отрицательно покачала головой.
– Больше не надо говорить. Сейчас мы поужинаем. А потом тебе нужно отдохнуть. Чтобы твоя рана как следует зажила, необходимо время. Завтра наговоришься досыта. А вечером отправимся на мою Поляну для занятий.
От костра поднимался запах лепешек, напоминая Киерану, как сильно он проголодался. Беда только в том, что одним хлебом сыт не будешь.
– У нас должна быть легкая еда, – сказала Ха-кан-та. – А завтра вечером мы будем поститься, чтобы подготовиться к Медвежьему Танцу.
Похоже, она снова прочитала его мысли. Что это? Неужели его лицо выдает все, о чем он думает? Между тем первое, что преподал ему Том, было – как защитить свои мысли и как заглушить шумы, которые исходят от мыслей окружающих его людей. Для Киерана это стало таким же естественным, как дыхание. И все-таки Ха-кан-та, по-видимому, прорывается сквозь его оборону.
Осознав это, Киеран одновременно понял, что и сам может ощущать легкий ритм ее мыслей, скользящих по поверхности. Он смотрел, как играют отсветы костра на ее лице, когда она палочкой отодвигает от огня завернутые в листья лепешки. Ха-кан-та держалась легко и просто, словно они уже давно были товарищами. Почувствовав его взгляд, она подняла голову. Легкая печаль мелькнула в ее глазах и тут же исчезла.
– Я была одинока, – сказала она. – После того как отец ушел в Страну Дремлющего Грома, я не искала себе друзей. Но сегодня, сидя с тобой у костра, поняла, чего мне не хватает. В моем народе много одиноких, мы к этому склонны. Одиночество часто наведывается в наши вигвамы. Но когда тебе навязывают одиночество… как случилось, когда трагг-и отобрали у меня отца…
– Мне очень жаль, что это случилось, – посочувствовал ей Киеран. – Да еще так страшно. Представляю, как тебе было тяжело.
Ха-кан-та вздохнула:
– Я знаю, он счастлив там, он играет на барабане в краю покоя. Но все-таки мне не хватает его.
Они долго сидели молча. Когда Ха-кан-та наконец сделала какое-то движение, Киеран протянул ей свисток, но она не взяла его.
– Оставь свисток у себя, – сказала она. – Я никогда на нем не играла, а что может быть печальнее инструмента, на котором никто не играет? Так что пусть уж этой ночью здесь будет только моя печаль, а твое присутствие облегчит ее, и она быстро уйдет, хотя бы на время.
– Спасибо, – сказал Киеран, благодаря ее за нечто большее, чем подаренный свисток.
– Пожалуйста, Киеранфой. Рада услужить тебе, – улыбнулась Ха-кан-та.
В ту ночь они спали под открытым небом на постелях из веток кедра, вдыхая воздух, напоенный ароматом смолы. Киеран долго лежал без сна, прислушиваясь к спокойному дыханию Ха-кан-ты, уснувшей неподалеку от него. В руке он сжимал ее дар – свисток Талиесина, пробегая пальцами по его отверстиям. Где-то вдали ухала сова, и Киерану вдруг захотелось поднести свисток к губам и сыграть на нем. Но вместо этого он повернулся на другой бок и заснул.
Наутро Ха-кан-та сняла припарку с бока Киерана и объявила, что рана зажила и перевязывать ее больше не нужно. Киеран, как зачарованный, молча разглядывал шрам. О том, что здесь была рана, теперь напоминали только четыре белые выпуклые отметины.
Киеран и Ха-кан-та бродили по стойбищу, беседуя о своих учителях и о себе, рассказывая друг другу о том, чем они занимались в своих мирах. Так прошел день. Ближе к вечеру Киеран достал свисток и сыграл на нем несколько ирландских мелодий, которые помнил со времен, когда работал в оркестре Тоби, и несколько быстрых шотландских танцев. Ха-кан-та аккомпанировала ему на маленьком ритуальном барабане, и веселые кельтские мелодии, уносясь в лесную чащу, приобретали странную торжественность.
Музыка привлекла волков, которые вышли из леса и улеглись между Ха-кан-той и Киераном, и даже лось Ак-ис-хюр, безмятежно жующий жвачку, казалось, тоже слушает музыку, стоя между вигвамом и рекой. Киеран никогда не переживал ничего подобного. Под аккомпанемент ритмичного барабанного боя костяной свисток, которым он не очень-то владел, зазвучал для него совершенно по-новому.
Наконец сгустились сумерки, и луна с наступлением темноты поплыла высоко над верхушками сосен, повернула на запад и скрылась за деревьями. Воздержание от пищи и необычная музыка, которая все еще звенела у него в душе, подействовали на Киерана, и из головы у него улетучились все мысли, а окружающее он стал воспринимать с особой остротой.
Ха-кан-та поднялась так плавно, что Киерану показалось, будто она плывет.
– Пора, – проговорила она и, взяв Киерана за руку, повела его в лес.
Небо над Поляной Ха-кан-ты было безлунным, здесь становилось все темнее по мере того, как на звезды наползали облака. Печально подвывая, ветер покачивал окружавшие поляну сосны.
– В племени рате-вен-а, – стала объяснять Киерану Ха-кан-та, – каждый из нас имеет га-хен-та – Поляну для занятий. Я назвала ее «Поляна, где Луна встречается с Соснами». Здесь и только здесь я могу передать свои знания другому. Колдовские знания, например Танец Медведя.
Киеран кивнул. Они сидели, скрестив ноги, друг против друга и так близко, что, протянув руку, Киеран мог дотронуться до ее плеча.
– А что такое Танец Медведя? – спросил он, вспомнив их разговор прошлой ночью, когда они выясняли, как двигается медведь. Киеран был немного неуверен в том, что его ожидает. Может быть, сейчас они раскрасят лица и начнут плясать?
– Танец Медведя – это способность придать своему духу ту же форму, что у духа Медведя.
– Изменить свою форму?
Киеран немного встревожился. Перед его мысленным взором возникла отчетливая картина, как он убивает человека в ресторане «Патти Плейс» – когда? Сто лет назад?
– Изменить только дух, – сказала Ха-кан-та. – Но не тело. Подумай о своей «тоу». Ты знаешь, что она такое – молчание. У моего народа «тоу» присущ ритм барабана, и она принимает черты нашего тотема. Научившись Танцу Медведя, ты сможешь сродниться с «тоу» самого Медведя. Ты станешь сильным, как медведь, сильнее, чем ты когда-либо был. Таким же сильным, как Талиесин. Таким, что вдвоем с тобой мы сможем победить Мал-ек-у.
– Даже так?
Ха-кан-та улыбнулась и покачала головой. Она принесла на Поляну кожаный мешочек и ритуальный барабан. Мешочек она поставила между собой и Киераном, достала ожерелье из медвежьих когтей и вырезанную из дерева неглубокую миску. Потом вынула что-то похожее на сухие грибы и небольшой мешочек с водой. Положила грибы в чашку и ногтем большого пальца стала растирать их. Когда грибы превратились в порошок, она добавила воды и стала пальцем мешать эту кашицу, пока та не стала однородной массой.
– Теперь ты должен лечь.
– Но…
– Не бойся. Я буду твоим проводником. Теперь тебе будет позволено встретиться с моим тотемом. Но тотем не принадлежит ни нашему миру, ни какому другому, в который мы можем физически проникнуть. Тотем живет глубоко внутри моего сердца.
– Я не боюсь, – сказал Киеран. – Просто хочу узнать, чего ждать.
Ха-кан-та покачала головой:
– Ты должен отрешиться от всех ожиданий и помнить только одно: ты под моей защитой, я не допущу, чтобы ты пострадал, куда бы ты ни попал. Я защищу твое тело, а мой тотем защитит твою душу.
Киеран лег и вздрогнул, когда палец Ха-кан-ты коснулся сначала его правого, потом левого века, но постарался лежать неподвижно и ждать, что последует дальше.
– Чтобы ты правильно видел, – сказала Ха-кан-та, положив смесь ему на глаза.
Потом она помазала кашицей его уши, ноздри и горло, положила ее на середину его груди, на внутреннюю часть запястий и щиколоток и напоследок – ему на язык. Он ощутил горький вкус, но к этому времени зелье уже всосалось в его кожу, попало в кровь и начало на него действовать.
Ха-кан-та проделала то же самое с собой, потом расположилась у головы Киерана. Она сидела на корточках, и ее согнутые колени касались его висков. Взяв ожерелье из медвежьих когтей, она положила его ему на грудь. Потом подняла барабан и начала выстукивать ритм, легко касаясь его кончиками пальцев.
Звук барабана казался Киерану далеким, медленным громом, навевающим дремоту. Гром помог ему сосредоточиться на своей «тоу», на внутренней тишине, а потом дух его освободился и словно выплыл из тела.
Киеран заморгал, соображая, где он, и понял, что он уже не на Поляне Ха-кан-ты, а бродит по какой-то местности, затянутой туманом. Нет, не туманом, скорее вокруг были облака. Он шел по облакам и в просвете между ними, далеко внизу видел землю. Где-то там, в лесу, лежит его тело. Без души, которая правит телом, он обречен на смерть. Он это знает. Как же ему вернуться?
– Успокойся, – раздался голос, и он понял, что больше не один.
Тут он увидел, что рядом с ним легко идет Ха-кан-та. Но ее лицо странно изменялось – то она становилась похожа на медведицу, то делалась прежней Ха-кан-той. Только глаза у нее оставались такими, как были, – глубокими и синими. Они неотрывно смотрели на него, вбирая в себя его страх. И страх сгорел, а пепел упал на землю. Теперь Киеран перестал волноваться. На него снизошел покой. И он вспомнил, почему он здесь, почему идет по облакам высоко над землей. Ему предстоит с кем-то встретиться.
– Идем, – сказала рядом с ним Ха-кан-та.
Она взяла его за руку и повела за собой.
Киеран все еще слышал барабанный бой. Теперь это был дружественный звук, он напоминал ему, как пульсирует кровь в его теле, лежащем далеко внизу. Но, вспоминая об этом, Киеран не испытывал больше страха.
Ха-кан-та вела его быстро и уверенно. Внизу открывались взору то болото, то заросли кедров, то озера, то горы.
– Узнаешь это место? – спросила вдруг Ха-кан-та.
Они задержались над озером, и на его берегу Киеран различил женскую фигуру. Она подняла голову, и он увидел, что ее лицо закрыто оленьей маской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72