https://wodolei.ru/catalog/unitazy/cvetnie/
Велика в этом роль Художника.
Каору восторженно отнесся к анализу Ино, в котором проявилось, по сути, обожание Художника. Образ Художника, призванного произвести истинную революцию, накладывался в его сознании на образ покойного отца, Куродо.
Может быть, именно Куродо благодаря своей любви к Таэко Мацубаре бессознательно стал революционером, стремящимся изменить будущее Японии. Правда, эта революция, как и любовь, не была реализована, но Куродо, пусть и недолго, находился в такой сложной и деликатной ситуации, которая не могла не влиять на судьбу Японии, и действовал он так, как подсказывали ему чувства. Тем самым он сдвинул слои эмоций в своем сыне Каору и способствовал возникновению новой горы.
У Каору был еще один друг, вызывавший недоумение у Андзю. По какой-то неведомой причине Каору был крепко связан дружбой с сыном хозяина мясной лавки Киси Ханадой, который бывал в доме Токива. Андзю всегда казалось, что и в начальной школе, и в средней Каору окружало множество гораздо более подходящих приятелей, и ей было невдомек, почему он выбрал именно Ханаду и дружил с ним целых десять лет.
Закончив начальную школу, Ханада перешел в муниципальную среднюю школу, в которой количество учеников сокращалось год от года, потом поступил в старшую школу, известную благодаря участию во Всеяпонских соревнованиях по дзюдо, и даже сам стал участвовать в этих соревнованиях. Затем он повздорил с тренером, ушел из школы и поступил в ученики к борцу сумо.
На майском турнире он прошел отборочную комиссию в качестве молодого борца, принял участие в поединках новичков, выиграл три боя подряд и быстрее всех вошел в низшую лигу. Каору вместе с Ино ходили смотреть на его первый настоящий бой. Бритый наголо Ханада вышел на ринг: в сравнении с остальными жирными тюфяками он выглядел подтянутым и скорее напоминал борца-реслера, чем сумоиста. Он одержал свою первую памятную победу всего через две секунды после начала боя.
В честь первой его победы Каору подарил Ханаде калькулятор и сказал:
– Считай по нему, сколько раз еще осталось победить, чтобы тебя стали показывать по телевизору.
Наверное, эти слова Каору снова сблизили старых друзей, которые начали отдаляться друг от друга, принадлежа теперь совсем разным мирам. Ханада был очень тронут тем, что Каору сам пришел посмотреть его первый поединок, хотя Ханада ничего не говорил ему об этом. Через две недели после первого поединка Ханада, возвращаясь от родителей внезапно, заглянул к Токива и рассказал, как стал сумоистом.
Поначалу ему совсем не хотелось сверкать голым задом перед людьми. Но тренер по дзюдо сказал:
– Твоей борьбе не хватает достоинства.
Ханада на это ответил:
– А чего еще нужно? Победил, и ладно.
Но его обругали и перестали пускать на занятия. Именно это и послужило причиной перехода в мир сумо, но Ханаде захотелось объяснить это проще:
– Короче, я хочу стать самым сильным борцом на земле.
Ханада считал, что из всех многочисленных боевых искусств сумо – для самых сильных и если он проявит свои способности в этом виде борьбы, ему будет проще доказать, что он самый сильный на земле. Он наметил себе цель: до того как на его бритой голове отрастут волосы и он сможет завязывать их в традиционный узел, ему нужно подняться в рейтинге борцов сумо до третьего разряда.
Ханада, так же как и Ино, был не из тех парней, что живут эмоциями. Придай побольше силы пушечному мясу и – вперед; иными способами он себя выражать не умел. Ханада добросовестно накачивал свои мускулы ради исполнения единственного, простого желания: стать сильным. Он готовил себя к чистому насилию, без всяких иных целей. Конечно, насилие неразрывно было связано с четко просчитанным умением. А Каору хотел придать этому насилию эмоциональную составляющую. Его задача состояла в том, чтобы дать почувствовать не знающему эмоций телу Ханады и не знающему эмоций разуму Ино радость, грусть, гнев и удовольствие.
Благодаря человеку, живущему сменяющимися чувствами, встретились кусок мяса и головастик Отношения этой троицы могли послужить только фантастическому будущему, о котором они мечтали.
Через год Ханада продвинулся в рейтинге до сорокового места во втором разряде. До этого он выступал под собственным именем, но теперь его учитель сказал: настало время выбрать тебе подходящее имя, которое оправдает наши надежды, и Ханада попросил Каору и Ино придумать ему такое имя.
В «Кокугикане» при объявлении борца, выходящего на ринг, сообщали место, откуда он родом. Ханада родился в районе особняков в Токио, что уже само по себе было необычно. Сначала друзья пытались придумать ему имя, связанное с Токио. Каору сказал, что самая высокая гора в Токио – Кумоторияма, а Ино сказал, что рядом течет река Тамагава. Ханаде хотелось, чтобы имя было пострашнее и поприметнее. Ино стал перечислять все возможные названия железнодорожных станций и географических пунктов. Эбису Дайкан-яма, Хигаси Накано, Ниси Ниппори… А потом закричал, будто его осенило:
– Дзиюгаока! Вот что подойдет.
Ханада неожиданно ударил Ино по лицу и сказал:
– Фальшивка! Я такого терпеть не могу!
Теперь была очередь Каору придумывать что-нибудь пострашнее. Соноуми, Уцунотани, Ганнояма, Сандзунокава, Додзаэмон, Амидабуцу… Каору от Ханады тоже досталось.
– Я не больной и не мертвец. Вы что, издеваетесь надо мной?
– Тогда давайте придумаем что-нибудь простое и емкое.
Ино продолжал упорно перечислять географические наименования и названия станций. Тодороки, Оокаяма, Кухомбуцу, Футако-тамагава… Ханада засопел, схватил Ино за голову и зажал ему рот.
Каору сказал:
– Надо придумать такое имя, чтобы туда входил иероглиф Хана. Ханамидзуки, Ханацубаки, Ханабёбу, Хананомияко, Хосэнка, Хиганбана…
Ханада не стал распускать руки, но пробурчал:
– Я не из тех, кого топчут, я и сам могу растоптать.
Ино тихонько сказал:
– А мне кажется, Хананомияко хорошо звучит, – но Ханада его проигнорировал.
– Может, эти?
– Каору начал перечислять имена, образованные от названий насекомых и животных. Коганэмуси, Кабутомуси, Сэмимару Мияко-тётё, Тораноана, Кудзурю, Усикороси… Ханада явно был недоволен. В ответ на Усикороси Ино придумал:
– Никуноханада.
Каору засмеялся, терпение Ханады лопнуло, и Ино оказался на полу.
– Так же называется наш ресторан. Все, не буду вас ни о чем больше просить. – Ханада сжал кулаки, встал в позу грозного стража ворот и пнул стул, на что Каору тут же отреагировал:
– Садись, Кумоторияма.
В это мгновение Ханада стал Кумоториямой. Странное дело, но как только Каору назвал его так, Ханаде показалось, что у него всегда было это имя. Его учителю тоже понравилось:
– Если поднимешься до таких высот, откуда можно дотянуться до облаков рукой, то и звезду достанешь.
И со следующего поединка в рейтинге борцов сумо появилось имя самой высокой горы в Токио.
12
12.1
– У Каору не очень получалось ладить с друзьями, но с этой парочкой они были неразлейвода. Почему? Никто не смог бы ответить. Наверное, и Ино и Ханаде было достаточно, чтобы Каору просто находился с ними рядом, тогда они освобождались от сомнений и нерешительности. Ино был настолько талантлив, что даже вызывал беспокойство у своих родителей; у него всегда были лучшие оценки в классе, но он не мог найти применения своим выдающимся способностям. Наверное, ему хотелось, чтобы Каору воспользовался его умом, причем каким-нибудь «революционным» путем, о котором Ино смутно мечтал. Ханаде хотелось с помощью Каору понять какова цель насилия и в чем состоит его, Ханадина, миссия. А Каору, используя мозги Ино и тело Ханады, наверное, планировал самую большую месть за все свои детские годы. Это стало ясно, когда все уже закончилось, но, пока они были вместе, у каждого из них были смутные надежды, что сообща они могут совершить нечто тревожно-необыкновенное. Их разрушительные мечтания, возможно, призваны были заполнить череду печальных дней, еще отделявших их от поколения двадцатилетних. Может быть, однажды кому-то из них придется держать пари, которое не принесет никакой выгоды. И они обещали друг другу не жалеть своих мозгов, тела и эмоций.
– Старая добрая дружба…
– Может быть, и так. Дружба – это своего рода страховка. Наличие друзей многое меняет. Наверное, именно потому что у него были такие друзья, Каору не побоялся поссориться с якудза.
– Поссориться с якудза?
Значит, у Каору было и такое лицо – настоящего мачо. История твоего отца начинала казаться тебе все более увлекательной. Андзю перешла к еще одному рассказу о почти забытых событиях, которые она пыталась извлечь из глубин своей памяти.
– Как всегда, не обошлось без Мамору.
– От Мамору всегда были одни неприятности, да?
– Да, похоже, для того он и появился на этот свет.
Происшествие, о котором рассказала Андзю, поставило под угрозу существование семьи Токива и «Токива Сёдзи». Все началось с того, что Мамору завел шашни с девицей, у которой была огромная грудь.
Ныне покойный директор «Токива Сёдзи» в шестом поколении, глава семьи Токива в тринадцатом поколении по имени Мамору, говорят, боготворил большую грудь. Еще во время стажировки в Америке он стал захаживать в топлес-бары, тратил уйму денег на полногрудых танцовщиц из Нью-Джерси, не жалел чаевых. С тех пор это переросло у Мамору в манию. Бывало, за день он находил приют у двадцати четырех красавиц, у сорока восьми сисек. Форма и цвет отличались, но все они превосходили объем в тысячу кубиков, а то и в две. Мамору измерял размер груди как объем двигателя мотоцикла.
После возвращения домой его страсть к большой груди не исчезла; как только у него выдавалась свободная минутка, он обходил клубы на Роппонги и Гиндзе, выискивал там груди, отвечающие его вкусам, и, пользуясь влиянием в модельных агентствах и продюсерских офисах шоу-бизнеса, предлагал им найти его идеал в обмен на спонсорство. Но предпочитал он не те груди, что произведены в Америке, а нечасто встречающиеся большие груди японского производства, именно из-за них он и терял чувство меры. К тому же Мамору осознавал, что в нем течет порочная кровь его деда, и, словно стремясь доказать это, каждую ночь отправлялся на исступленные поиски пышных грудей.
– Почему его привлекали только пышные груди? У него был какой-то комплекс?
Ты нахмурилась, почему-то представив себе, что и на твою грудь будут покушаться.
– Наверное, он думал, чем больше, тем лучше. Все мужские мечты – об этом.
После возвращения на родину, потратив на поиски полгода, Мамору встретил грудь, близкую его идеалу. Уже не осталось в живых никого, кто мог бы сказать, вправду ли эта грудь была столь хороша, но раз она отвечала идеалам Мамору, значит, была действительно выдающаяся, правда, резко контрастировала с детским, невинным личиком ее обладательницы; грудь розовая, с круглыми сосками и настолько упругая, что казалось, вот-вот лопнет. С пышногрудой девицей по имени Митиё Мамору познакомил директор одной продюсерской конторы, и она на девяносто процентов удовлетворяла запросам Мамору.
Мамору не намерен был ограничиваться только удовольствиями, он планировал еще и потешить свое тщеславие.
И Мамору задумал сделать Митиё обладательницей самой большой груди в Японии. Пока что в обеих грудях у нее не набралось бы и тысячи кубиков, и Мамору изложил Митиё свою безумную идею: с цветом и формой у тебя все в порядке, но, извини меня, по размеру ты проигрываешь американским сиськам; не хочешь ли увеличить грудь, чтобы в ней было две тысячи кубиков, как в настоящем «Харлее»? Когда-то его дед Кюсаку Токива исправил зубы своей любовнице-гейше с Симбаси, ему, видите ли, не нравился ее прикус. Мамору пошел дальше своего деда.
У Митиё не возникало сомнений в том, что она навеки стала любовницей Мамору. Ради любимого она была готова даже сделать операцию по увеличению и без того огромной груди. И дело было не только в этом. Она поверила тому, что Мамору просто сболтнул, изрядно напившись, ей показалось, что сокровище семьи Токива, их благородный сын, заинтересовался ею всерьез. Вот что Мамору пообещал Митиё:
– Я бы на сиськах твоих женился.
Мамору отвел Митиё в клинику пластической хирургии и попросил ввести ей в каждую грудь силикон объемом в пятьсот кубиков. Ему отказали. Они обошли три клиники, но везде услышали отказ по одной и той же причине. Врачи уверяли, что в Японии нет таких технологий, максимум возможного – по триста кубиков в каждую грудь. Если ввести большее количество, грудь может лопнуть. Мамору смеялся: такие истории бывают только в комиксах, но врачи объясняли ему это с самым серьезным видом.
При введении силикона ткани груди начинают расширяться, пытаясь избавиться от постороннего вещества. Точно так же разбухают ткани на месте пореза. Спустя какое-то время после операции в груди появляются затвердения. Если не начать делать массаж, даже через боль, чтобы ткани постепенно привыкли к силикону, то грудь на самом деле может лопнуть.
Но Мамору не давала покоя мысль о двух тысячах кубиков. Он занялся поиском американских клиник пластической хирургии и обнаружил специалиста по увеличению груди в Беверли-Хиллз – тот брался увеличить грудь до любых размеров. Мамору не жалел денег на свои прихоти и, сказав Митиё, что хочет показать ей Голливуд, полетел с ней в Лос-Анджелес. Он почти силой заставил ее лечь на операцию.
Операция прошла успешно, теперь вместо груди у нее были сверхбаллистические ракеты. Они превратились в оружие, которое сводило с ума. Но Мамору радости не испытывал, наоборот, ему стало казаться, что это выглядит как патология. На самом деле результатом операции была серьезная травма груди. Вся грудь у Митиё была в затвердениях, соски опухли и болели, даже если просто соприкасались с футболкой, кроме того, невероятной тяжести грудь создавала нагрузку на позвоночник. Врачи рекомендовали разминать грудь, но Митиё говорила, что ей больно, как только Мамору легонько клал на нее руки. Но Мамору не обращал на это внимания и безжалостно мял ей грудь пальцами, а Митиё кричала от боли и сбрасывала его руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Каору восторженно отнесся к анализу Ино, в котором проявилось, по сути, обожание Художника. Образ Художника, призванного произвести истинную революцию, накладывался в его сознании на образ покойного отца, Куродо.
Может быть, именно Куродо благодаря своей любви к Таэко Мацубаре бессознательно стал революционером, стремящимся изменить будущее Японии. Правда, эта революция, как и любовь, не была реализована, но Куродо, пусть и недолго, находился в такой сложной и деликатной ситуации, которая не могла не влиять на судьбу Японии, и действовал он так, как подсказывали ему чувства. Тем самым он сдвинул слои эмоций в своем сыне Каору и способствовал возникновению новой горы.
У Каору был еще один друг, вызывавший недоумение у Андзю. По какой-то неведомой причине Каору был крепко связан дружбой с сыном хозяина мясной лавки Киси Ханадой, который бывал в доме Токива. Андзю всегда казалось, что и в начальной школе, и в средней Каору окружало множество гораздо более подходящих приятелей, и ей было невдомек, почему он выбрал именно Ханаду и дружил с ним целых десять лет.
Закончив начальную школу, Ханада перешел в муниципальную среднюю школу, в которой количество учеников сокращалось год от года, потом поступил в старшую школу, известную благодаря участию во Всеяпонских соревнованиях по дзюдо, и даже сам стал участвовать в этих соревнованиях. Затем он повздорил с тренером, ушел из школы и поступил в ученики к борцу сумо.
На майском турнире он прошел отборочную комиссию в качестве молодого борца, принял участие в поединках новичков, выиграл три боя подряд и быстрее всех вошел в низшую лигу. Каору вместе с Ино ходили смотреть на его первый настоящий бой. Бритый наголо Ханада вышел на ринг: в сравнении с остальными жирными тюфяками он выглядел подтянутым и скорее напоминал борца-реслера, чем сумоиста. Он одержал свою первую памятную победу всего через две секунды после начала боя.
В честь первой его победы Каору подарил Ханаде калькулятор и сказал:
– Считай по нему, сколько раз еще осталось победить, чтобы тебя стали показывать по телевизору.
Наверное, эти слова Каору снова сблизили старых друзей, которые начали отдаляться друг от друга, принадлежа теперь совсем разным мирам. Ханада был очень тронут тем, что Каору сам пришел посмотреть его первый поединок, хотя Ханада ничего не говорил ему об этом. Через две недели после первого поединка Ханада, возвращаясь от родителей внезапно, заглянул к Токива и рассказал, как стал сумоистом.
Поначалу ему совсем не хотелось сверкать голым задом перед людьми. Но тренер по дзюдо сказал:
– Твоей борьбе не хватает достоинства.
Ханада на это ответил:
– А чего еще нужно? Победил, и ладно.
Но его обругали и перестали пускать на занятия. Именно это и послужило причиной перехода в мир сумо, но Ханаде захотелось объяснить это проще:
– Короче, я хочу стать самым сильным борцом на земле.
Ханада считал, что из всех многочисленных боевых искусств сумо – для самых сильных и если он проявит свои способности в этом виде борьбы, ему будет проще доказать, что он самый сильный на земле. Он наметил себе цель: до того как на его бритой голове отрастут волосы и он сможет завязывать их в традиционный узел, ему нужно подняться в рейтинге борцов сумо до третьего разряда.
Ханада, так же как и Ино, был не из тех парней, что живут эмоциями. Придай побольше силы пушечному мясу и – вперед; иными способами он себя выражать не умел. Ханада добросовестно накачивал свои мускулы ради исполнения единственного, простого желания: стать сильным. Он готовил себя к чистому насилию, без всяких иных целей. Конечно, насилие неразрывно было связано с четко просчитанным умением. А Каору хотел придать этому насилию эмоциональную составляющую. Его задача состояла в том, чтобы дать почувствовать не знающему эмоций телу Ханады и не знающему эмоций разуму Ино радость, грусть, гнев и удовольствие.
Благодаря человеку, живущему сменяющимися чувствами, встретились кусок мяса и головастик Отношения этой троицы могли послужить только фантастическому будущему, о котором они мечтали.
Через год Ханада продвинулся в рейтинге до сорокового места во втором разряде. До этого он выступал под собственным именем, но теперь его учитель сказал: настало время выбрать тебе подходящее имя, которое оправдает наши надежды, и Ханада попросил Каору и Ино придумать ему такое имя.
В «Кокугикане» при объявлении борца, выходящего на ринг, сообщали место, откуда он родом. Ханада родился в районе особняков в Токио, что уже само по себе было необычно. Сначала друзья пытались придумать ему имя, связанное с Токио. Каору сказал, что самая высокая гора в Токио – Кумоторияма, а Ино сказал, что рядом течет река Тамагава. Ханаде хотелось, чтобы имя было пострашнее и поприметнее. Ино стал перечислять все возможные названия железнодорожных станций и географических пунктов. Эбису Дайкан-яма, Хигаси Накано, Ниси Ниппори… А потом закричал, будто его осенило:
– Дзиюгаока! Вот что подойдет.
Ханада неожиданно ударил Ино по лицу и сказал:
– Фальшивка! Я такого терпеть не могу!
Теперь была очередь Каору придумывать что-нибудь пострашнее. Соноуми, Уцунотани, Ганнояма, Сандзунокава, Додзаэмон, Амидабуцу… Каору от Ханады тоже досталось.
– Я не больной и не мертвец. Вы что, издеваетесь надо мной?
– Тогда давайте придумаем что-нибудь простое и емкое.
Ино продолжал упорно перечислять географические наименования и названия станций. Тодороки, Оокаяма, Кухомбуцу, Футако-тамагава… Ханада засопел, схватил Ино за голову и зажал ему рот.
Каору сказал:
– Надо придумать такое имя, чтобы туда входил иероглиф Хана. Ханамидзуки, Ханацубаки, Ханабёбу, Хананомияко, Хосэнка, Хиганбана…
Ханада не стал распускать руки, но пробурчал:
– Я не из тех, кого топчут, я и сам могу растоптать.
Ино тихонько сказал:
– А мне кажется, Хананомияко хорошо звучит, – но Ханада его проигнорировал.
– Может, эти?
– Каору начал перечислять имена, образованные от названий насекомых и животных. Коганэмуси, Кабутомуси, Сэмимару Мияко-тётё, Тораноана, Кудзурю, Усикороси… Ханада явно был недоволен. В ответ на Усикороси Ино придумал:
– Никуноханада.
Каору засмеялся, терпение Ханады лопнуло, и Ино оказался на полу.
– Так же называется наш ресторан. Все, не буду вас ни о чем больше просить. – Ханада сжал кулаки, встал в позу грозного стража ворот и пнул стул, на что Каору тут же отреагировал:
– Садись, Кумоторияма.
В это мгновение Ханада стал Кумоториямой. Странное дело, но как только Каору назвал его так, Ханаде показалось, что у него всегда было это имя. Его учителю тоже понравилось:
– Если поднимешься до таких высот, откуда можно дотянуться до облаков рукой, то и звезду достанешь.
И со следующего поединка в рейтинге борцов сумо появилось имя самой высокой горы в Токио.
12
12.1
– У Каору не очень получалось ладить с друзьями, но с этой парочкой они были неразлейвода. Почему? Никто не смог бы ответить. Наверное, и Ино и Ханаде было достаточно, чтобы Каору просто находился с ними рядом, тогда они освобождались от сомнений и нерешительности. Ино был настолько талантлив, что даже вызывал беспокойство у своих родителей; у него всегда были лучшие оценки в классе, но он не мог найти применения своим выдающимся способностям. Наверное, ему хотелось, чтобы Каору воспользовался его умом, причем каким-нибудь «революционным» путем, о котором Ино смутно мечтал. Ханаде хотелось с помощью Каору понять какова цель насилия и в чем состоит его, Ханадина, миссия. А Каору, используя мозги Ино и тело Ханады, наверное, планировал самую большую месть за все свои детские годы. Это стало ясно, когда все уже закончилось, но, пока они были вместе, у каждого из них были смутные надежды, что сообща они могут совершить нечто тревожно-необыкновенное. Их разрушительные мечтания, возможно, призваны были заполнить череду печальных дней, еще отделявших их от поколения двадцатилетних. Может быть, однажды кому-то из них придется держать пари, которое не принесет никакой выгоды. И они обещали друг другу не жалеть своих мозгов, тела и эмоций.
– Старая добрая дружба…
– Может быть, и так. Дружба – это своего рода страховка. Наличие друзей многое меняет. Наверное, именно потому что у него были такие друзья, Каору не побоялся поссориться с якудза.
– Поссориться с якудза?
Значит, у Каору было и такое лицо – настоящего мачо. История твоего отца начинала казаться тебе все более увлекательной. Андзю перешла к еще одному рассказу о почти забытых событиях, которые она пыталась извлечь из глубин своей памяти.
– Как всегда, не обошлось без Мамору.
– От Мамору всегда были одни неприятности, да?
– Да, похоже, для того он и появился на этот свет.
Происшествие, о котором рассказала Андзю, поставило под угрозу существование семьи Токива и «Токива Сёдзи». Все началось с того, что Мамору завел шашни с девицей, у которой была огромная грудь.
Ныне покойный директор «Токива Сёдзи» в шестом поколении, глава семьи Токива в тринадцатом поколении по имени Мамору, говорят, боготворил большую грудь. Еще во время стажировки в Америке он стал захаживать в топлес-бары, тратил уйму денег на полногрудых танцовщиц из Нью-Джерси, не жалел чаевых. С тех пор это переросло у Мамору в манию. Бывало, за день он находил приют у двадцати четырех красавиц, у сорока восьми сисек. Форма и цвет отличались, но все они превосходили объем в тысячу кубиков, а то и в две. Мамору измерял размер груди как объем двигателя мотоцикла.
После возвращения домой его страсть к большой груди не исчезла; как только у него выдавалась свободная минутка, он обходил клубы на Роппонги и Гиндзе, выискивал там груди, отвечающие его вкусам, и, пользуясь влиянием в модельных агентствах и продюсерских офисах шоу-бизнеса, предлагал им найти его идеал в обмен на спонсорство. Но предпочитал он не те груди, что произведены в Америке, а нечасто встречающиеся большие груди японского производства, именно из-за них он и терял чувство меры. К тому же Мамору осознавал, что в нем течет порочная кровь его деда, и, словно стремясь доказать это, каждую ночь отправлялся на исступленные поиски пышных грудей.
– Почему его привлекали только пышные груди? У него был какой-то комплекс?
Ты нахмурилась, почему-то представив себе, что и на твою грудь будут покушаться.
– Наверное, он думал, чем больше, тем лучше. Все мужские мечты – об этом.
После возвращения на родину, потратив на поиски полгода, Мамору встретил грудь, близкую его идеалу. Уже не осталось в живых никого, кто мог бы сказать, вправду ли эта грудь была столь хороша, но раз она отвечала идеалам Мамору, значит, была действительно выдающаяся, правда, резко контрастировала с детским, невинным личиком ее обладательницы; грудь розовая, с круглыми сосками и настолько упругая, что казалось, вот-вот лопнет. С пышногрудой девицей по имени Митиё Мамору познакомил директор одной продюсерской конторы, и она на девяносто процентов удовлетворяла запросам Мамору.
Мамору не намерен был ограничиваться только удовольствиями, он планировал еще и потешить свое тщеславие.
И Мамору задумал сделать Митиё обладательницей самой большой груди в Японии. Пока что в обеих грудях у нее не набралось бы и тысячи кубиков, и Мамору изложил Митиё свою безумную идею: с цветом и формой у тебя все в порядке, но, извини меня, по размеру ты проигрываешь американским сиськам; не хочешь ли увеличить грудь, чтобы в ней было две тысячи кубиков, как в настоящем «Харлее»? Когда-то его дед Кюсаку Токива исправил зубы своей любовнице-гейше с Симбаси, ему, видите ли, не нравился ее прикус. Мамору пошел дальше своего деда.
У Митиё не возникало сомнений в том, что она навеки стала любовницей Мамору. Ради любимого она была готова даже сделать операцию по увеличению и без того огромной груди. И дело было не только в этом. Она поверила тому, что Мамору просто сболтнул, изрядно напившись, ей показалось, что сокровище семьи Токива, их благородный сын, заинтересовался ею всерьез. Вот что Мамору пообещал Митиё:
– Я бы на сиськах твоих женился.
Мамору отвел Митиё в клинику пластической хирургии и попросил ввести ей в каждую грудь силикон объемом в пятьсот кубиков. Ему отказали. Они обошли три клиники, но везде услышали отказ по одной и той же причине. Врачи уверяли, что в Японии нет таких технологий, максимум возможного – по триста кубиков в каждую грудь. Если ввести большее количество, грудь может лопнуть. Мамору смеялся: такие истории бывают только в комиксах, но врачи объясняли ему это с самым серьезным видом.
При введении силикона ткани груди начинают расширяться, пытаясь избавиться от постороннего вещества. Точно так же разбухают ткани на месте пореза. Спустя какое-то время после операции в груди появляются затвердения. Если не начать делать массаж, даже через боль, чтобы ткани постепенно привыкли к силикону, то грудь на самом деле может лопнуть.
Но Мамору не давала покоя мысль о двух тысячах кубиков. Он занялся поиском американских клиник пластической хирургии и обнаружил специалиста по увеличению груди в Беверли-Хиллз – тот брался увеличить грудь до любых размеров. Мамору не жалел денег на свои прихоти и, сказав Митиё, что хочет показать ей Голливуд, полетел с ней в Лос-Анджелес. Он почти силой заставил ее лечь на операцию.
Операция прошла успешно, теперь вместо груди у нее были сверхбаллистические ракеты. Они превратились в оружие, которое сводило с ума. Но Мамору радости не испытывал, наоборот, ему стало казаться, что это выглядит как патология. На самом деле результатом операции была серьезная травма груди. Вся грудь у Митиё была в затвердениях, соски опухли и болели, даже если просто соприкасались с футболкой, кроме того, невероятной тяжести грудь создавала нагрузку на позвоночник. Врачи рекомендовали разминать грудь, но Митиё говорила, что ей больно, как только Мамору легонько клал на нее руки. Но Мамору не обращал на это внимания и безжалостно мял ей грудь пальцами, а Митиё кричала от боли и сбрасывала его руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41