- Подходящая высота, - произнес он, прислушиваясь к падению камня и, кряхтя, медленно стал спускаться вниз; потом поплескался возле берега и вылез за Катей.
- Какой ты все-таки трусливый, - сказала она пренебрежительно.
Михаил произнес миролюбиво:
- Выражайся точнее: благоразумный. Мне нельзя прыгать с большой высоты потому, что я руководитель. Мне положено занимать высоты, а не прыгать с них.
- Ну, будь здоров, руководитель!
- Подожди.
- Что еще?
Он подошел к ней, взял ее за руку и заговорил иным тоном:
- Зачем ты себя унижаешь?. Почему бегаешь за ним? Ну кто он тебе? Что он такого сделал?
- Ах вон ты что? Хорошо, я тебе отвечу... У него есть совесть и мужество. Хотя бы для начала... Он не хочет мириться с бараками, например.
- Барак! А что такое барак с общественной точки зрения? - перебил ее Михаил опять шутовским тоном и назидательно ответил: - Барак - это временная трудность.
- Может, пояснишь, что сие значит?
- Пожалуйста! Представь себе, что один человек любит другого, но открыться пока не может. Вот это и есть временная трудность. Сейчас одни страдания, а впереди - блаженство.
- Боюсь, что такому человеку придется долго ждать.
- Э-эй! Лукашин приехал!.. - закричал кто-то от конторы.
- Ладно, мы еще поговорим о показной храбрости и о трезвости, - сказал Михаил. - А сейчас пошли в контору. Начальство ждет.
- Торопись... не то вдруг чего подумают, - ответила насмешливо Катя, удаляясь.
Через несколько минут вышел из своей засады Воронов.
"Скажи ты на милость, она еще и в делах разбирается... Тоже следит", подумал он.
Против желания своего ему было приятно услышать от нее лестный отзыв о своих начинаниях. Дело в том, что он, собрав бригадиров и десятников, предложил отжать "лишки" с промышленных объектов на жилье. Из-за этого, собственно, и спорили Семен с Михаилом. Ради этого Воронов увез потихоньку от главного инженера его резерв транспортеров. Увез без накладных, нахрапом. Стояли они на наружном дворе под навесом, и завскладом просто просмотрел их. Воронов понимал, что это ему не простят, но ради пользы дела он готов и взыскание получить. "И зачем это Лукашин пожаловал? думал он. - Не из-за этих ли транспортеров?"
Там, возле конторы, стояли окруженные рабочими начальник строительства Лукашин, главный инженер Синельников, секретарша Неля. Среди этой разноголосой шумной толпы Лукашин ходил по кругу, пожимал каждому руку, приговаривая:
- Здравствуйте, труженики, здравствуйте! Нуте-ка, стол сюда! - весело крикнул он. - Мы вам привезли, товарищи, так сказать, производственный подарок - ордера на квартиры. Многие из вас переселятся завтра в благоустроенные дома.
- Сколько?
- Кто именно? - послышались голоса.
- Только десять ордеров, - предупредил Синельников.
- А на очереди полторы сотни...
- Ничего себе - многие...
- Кто списки составлял?
- Товарищи, списки составлены в порядке строгой очередности месткомом. Прошу, - Лукашин передал лидериновую коричневую папку Неле. Та уселась за стол и стала выписывать ордера.
Синельников взял под локоть Воронова и отвел тихонько в сторону:
- Пройдем к карьеру.
- Пожалуйста! - сказал Воронов.
В неглубоком скальном забое только что подорвали очередной отвал, и теперь камень лежал грудой, завалив все подходы. Но ни одного грузчика не было. Ни тачек, ни носилок... Лишь около бурового станка возились двое бурильщиков. А над катальными ходами тянулась целая вереница только что установленных транспортеров.
- Значит, сняли грузчиков? - насупившись, спросил Синельников.
- Да. Поставлю на жилье.
- Все лишки отжимаете, - усмехнулся Синельников и спросил: - А где остальные транспортеры?
- На домах.
- Почему не выписали на них накладные?
Воронов отлично знал, что никто бы ему таких накладных не подписал, но ответил с извинительной улыбкой:
- Не успел в суматохе.
- Партизанщина...
- Но ведь они стояли без дела!
- А вы знаете, что это резерв? Через три недели пойдет бетон в доке...
- За день освобожу.
- Думаете, их так просто перебросить и установить?
- Я надеюсь, что вы это сможете.
- Надейтесь... - сухо сказал Синельников. - Но за самовольство получите взыскание.
Они вернулись к столу, когда уже началась выдача ордеров.
Неля выкликала рабочих, те подходили к столу, Лукашин вручал им ордера, пожимал руку, произнося свое неизменное: "Поздравляю, труженик, поздравляю".
Синельников стоял рядом, скрестив на груди руки; и каждая пуговица его светлого френча ослепительно блестела. И выражение лица его было снисходительно-степенным, полным собственного достоинства; и весь он был похож на маршала, принимающего парад. "Точно похвальные грамоты раздают. Духового оркестра лишь нет... Вот комедианты! - думал Воронов, глядя на застывшего в важной позе Синельникова. - Ведь уже сколько домов-то нужно было сдать и заселить!.. А они привезли десяток ордеров... Смотрите, какие мы добрые! Любим вас, заботимся..." И Воронову захотелось нарушить это парадное настроение Синельникова какой-нибудь неожиданной выходкой.
Дождавшись, когда назвали последнюю фамилию; он повернулся к толпе и сказал громко:
- Товарищи! Вы знаете, как нужны нам квартиры. Я Подсчитывал - людей для строительства жилья дополнительно можно найти на участках.
- Что?
Воронов, даже не оборачиваясь, почувствовал, как вытянулось вместе с возгласом лицо Синельникова.
В толпе кто-то крикнул, кажется, Семен: "Правильно!" На него зашикали.
Покрывая шум, Воронов сказал:
- Я выделяю со своего участка сорок человек. Если так поступит каждый участок, к зиме у нас не останется ни одного барака!
Он повернулся к Лукашину. На лице начальника не осталось и следа от давешнего благодушия. Синельников прищурил карие глаза и с легкой иронией смотрел на Воронова.
- Как вы думаете, товарищ начальник? - спросил Воронов Лукашина.
С минуту длилось напряженное молчание. Но вот Лукашин улыбнулся, развел руками и произнес тихим добродушным голосом:
- Да что ж я! Давайте послушаем производственников. У нас здесь главный инженер Синельников.
- Я возражаю, - резко заявил Синельников. - Надо собрать совещание, обсудить. Нельзя же с ходу решать такие важные вопросы. План под угрозу ставить.
- Я обязуюсь выполнить его без сорока человек, - упрямо настаивал Воронов. - На наших участках лишние люди. Резерв на всякий случай.
В толпе послышался гомон, и Воронов понял, что выходка ему удалась.
- Кого ты хочешь снять? - спросил Лукашин.
- Часть землекопов, грузчиков, плотников. И потом часть бетонщиков.
- А бетонщики согласятся? Ведь они лишатся своих высоких заработков.
- Они сами предложили. - Воронов отыскал в толпе Семена Саменко: Подойдите! Где ваши подсчеты? - спросил Воронов подошедшего Семена. Изложите, в чем суть.
- Понимаете, мы предлагаем двенадцать бетонщиков высвободить, смущенно заговорил Семен, обращаясь к Лукашину.
- А кто будет массивы бетонировать? - спросил Синельников.
- Справимся! Я тут одно приспособление придумал...
- Как план завалить, - вставил, улыбаясь Лукашину, Михаил.
- Извините... У меня даже чертежик есть. Вот! - Семен вынул тетрадный листок, пересыпанный хлебными крошками. Синельников усмехнулся. Семен заметил это, покраснел и стал торопливо пояснять:
- Вот что я предлагаю! Все вибраторы намертво прикрепить к опалубке массивов, соединить параллельно - и на один пульт управления. Понимаете? Только опалубку прочнее обычной надо сделать. И оставить по одному бетонщику на массив. Тут вся хитрость в вибраторах...
- Ну-ка! - Лукашин взял листок и с минуту разглядывал его.
- Ну что ж, дельно! - сказал он, передавая листок Семену, и спросил Воронова: - А как же все-таки бетонщики? Согласятся на жилье?
- Как, ребята? - обернулся Воронов к толпе.
- Выделим... Пойдем... Дело доброе.
- Ради жилья стоит и нам не поскупиться.
- Дело, дело, ребята, - загомонили в толпе.
Лукашин, улыбаясь, протянул Воронову руку:
- В таком случае - я ваш.
Рабочие стали расходиться.
Синельников, о чем-то разговаривая с секретаршей, прошел мимо Воронова, не прощаясь. Лукашин, наоборот, задержался и, пожимая на прощанье руку Воронову, одобрительно заметил:
- Хвалю, деятель, хвалю! Ответственное дело взял на себя. Только, чур, пока не подбивать другие участки. Посмотрим на твой эксперимент. Смотри не подкачай! - И, погрозив пальцем, пошел к машине, где его поджидали Синельников и секретарша.
Когда Воронов остался один, к нему неожиданно подошла Катя. Она как-то неестественно опустила руки по швам и сказала, чуть нагибая голову, словно кланяясь:
- Я теперь жалею, что ушла от вас. Но все равно, спасибо вам за все. Вы прекрасный человек! И если вам будет трудно, если потребуется чья-то помощь - позовите, я всегда приду, - и она побежала прочь, не дожидаясь его ответа.
8
Никакой тетки в Красноярске у Кати не было. И в жизни никогда не была она в этом городе. И тетку, и Красноярск она выдумала для Воронова. Нельзя сказать, чтобы сделала она это с умыслом... Просто у нее была пора, когда она играла роль бойкой десятиклассницы. Она всегда кого-нибудь играла. Перед родителями-педагогами, жившими в далеком городе Златоусте, она играла роль педагога. "Мы, Ермолюки, люди твердого характера, - говорила она. - И фамилия у нас мужская. Катерина Ермолюк звучит мужественнее, чем какой-нибудь Иван Наволочкин... Самое подходящее дело для нас учить людей..."
Но в Свердловском педагогическом институте она проучилась всего полтора года. Как-то, уезжая в колхоз на копку картошки, она познакомилась на вокзале с художником, писавшим на стенах и на потолке исполинские фигуры рабочих и крестьян и груды золотых плодов изобилия... Художник был седой и неопрятный, с очень длинными волосами, в вельветовой куртке, а на шее у него был повязан какой-то чудной пестрый шарф. Одет ну точно как в старину... Позже Катя узнала, что этот шарф он повязывал потому, что ходил без рубахи. Неожиданно художник открыл у нее талант живописца и позволил ей расписывать яблоки и груши. Она так влюбилась в художника, что ушла из пединститут а и поступила в художественно-профессиональное училище ФЗУ. Но, расписав вокзал, художник бесследно исчез, а Кате до чертиков надоело шлифовать гранитные плиты и вырубать каменные цветочки на фризах.
На счастье, она познакомилась на главном почтамте с кинооператором местной студии. Этот был молодой, но опытный. Наметанным глазом он определил, что у Кати фотогеничное лицо и что она вообще обладает талантом актрисы. Ее пригласили на пробы - сниматься в каком-то художественно-документальном фильме, рассказывающем о красотах Урала. Там две студентки-выпускницы должны совершать путешествие по родному краю и часто купаться на фоне красивых гор. Художественная комиссия нашла, что у Кати для этой роли подходящая фигура, и особенно ноги. В эту пору Катя носила пальто без пуговиц, придерживая левой рукой борта, точно так, как носят знаменитые актрисы свои роскошные манто. Но кто-то где-то не отпустил на этот фильм денег, а ее знакомый оператор влип в какую-то коллективку по общежитию. Их разбирали на бюро за лозунги, вывешенные в коридоре: "Перекуем мечи на ключи" и "Да здравствует Манолис Глезос почетный член нашего общежития!.." Оператора услали куда-то в Татарию, а Катя осталась без копейки в кармане, без работы, без жилья.
Тогда она махнула рукой на это искусство и завербовалась на Дальний Восток, на годичные курсы старших нормировщиков. Надо было иметь профессию, идти снова в институт не хватало ни сил, ни терпения... Хоть и горько было убедиться в бесплодности своих притязаний на артистический успех... Да ведь голод не тетка. Нужда заставит сопатого любить, как говаривал ее отец. И потом, еще не известно, что там ждет ее на Дальнем Востоке. Курсы она окончила успешно и попала на стройку в Тихую Гавань...
Она довольно быстро раскусила Синельникова - что он за тип и что ему надо от нее. Она уже испытала удовольствие - быть на положении полужены. С нее хватит! Ее больше устраивали геологи; они неожиданно приходили и уходили - ничего не обещали и с нее ничего не спрашивали. Она была почти счастлива - по крайней мере выбирала того, кого хотела. Осечка у нее произошла впервые в жизни - с Вороновым. И она ушла с его участка; ушла еще и потому, что работа сварщицы дурно сказывалась на лице и на руках и вообще оказалась вовсе не такой денежной, как об этом трепались.
Единственно о чем сожалела она теперь - так это о том, что отдалилась от Воронова и не станет видеть его. Но неожиданно для себя она обнаружила, что даже здесь, в Управлении, Воронов присутствовал незримо, о нем говорили почти во всех отделах; он будоражил, вызывал споры.
Начальник отдела кадров Михаил Титыч Дубинин, по прозвищу "Поддержка", крупный, сырой мужчина со щеткой седых волос и с каким-то недоуменным выражением на лице, переписывая ее учетную карточку, обронил как бы вскользь:
- Вовремя сбежали вы от этого Воронова.
Катя вопросительно посмотрела на него.
- Говорят, он план заваливает... А это значит - сидеть его рабочим без денег.
В производственном отделе о Воронове заговорил Леонид Николаевич Зеленин.
- А начальник-то ваш бывший с бесинкой, - посмеивался он, поглаживая лысину. - Все лишних людей отыскивает. А главный инженер ему лишние объекты подкидывает. Интересное состязание получается - кто кого.
- И он берет? - тревожно спросила Катя.
- Бере-от! - весело протянул Зеленин. - Он все берет: и вокзал, и новый жилой квартал, и рудники ему хотят подкинуть. Раза в полтора программу увеличили его участку, а люди почти те же.
- Но ведь он сорваться может!
- Все может быть... Но он старается - мечется с объекта на объект, как торпедный катер. Но если еще и рудники получит, то уж сорвется наверняка.
- Почему?
- У нас эта площадка называется чертовым колесом. Так что кого хотят прокатить по наклонной плоскости - туда посылают.
- А что же такого непозволительного сделал Воронов?
- Ого! - воскликнул Зеленин. На его желчном сухом лице изобразилось удивление. - Вот что значит быть нормировщиком в чистом виде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15