Как пчелы к меду.
А что если? Да господи, ничего! В том-то и дело! Что ей теперь – прыгнуть вместе с господином Шуном в кусты гибискуса? Тайно посетить его в гостинице? Приехать к нему в Кельн, родить от него ребенка, вести двойную жизнь, а потом, когда все кончится, застрелиться? Чего ей не хватает? Разве все так уж плохо? «Да нет, я просто хочу немного поиграть», – шептала она самой себе.
Мысли ее прервал истошный вопль с улицы за отелем. Бабетту он не заинтересовал, она даже не приподнялась. Только когда полицейский с веточкой жасмина за ухом тряхнул ее за плечо и произнес: «Ваш муж», она невольно резко вскочила.
У полицейского на лбу блестел пот, воротник белой нейлоновой рубашки лоснился. Цветок жасмина за ухом благоухал вызывающе сильно.
– Мой муж?
Тот взволнованно показал на дорогу за гостиницей.
– Ваш муж… – заикался он, – несчастный случай…
Первое, что она увидела, – это шагомер на его голой ноге. 7565 шагов насчитал он. Шагом меньше, и все бы обошлось.
Рядом с его головой в огромной луже крови плавала скорлупка кокоса с цветами внутри. Крови было невообразимо много. Бабетта просунула руки под затылок мужа и положила его голову к себе на колени. Какая-то сцена из дурацкой мелодрамы, честное слово. Только музыки не хватает. Смешно, право слово!
Фриц не улыбался, но выглядел тихим, спокойным. Глаза закрыты.
Левостороннее движение. Чтобы смотрела как следует, когда улицу переходишь!
Вокруг Бабетты бурлил поток машин, сновали люди. А она сидела с Фрицем тихо, одиноко. В воздухе пахло чем-то затхлым и немножко приторным. Поодаль стоял продавец супа со своей деревянной тележкой и равнодушно рассматривал женщину. Бабетта пыталась прочесть в его взгляде ответ на мучивший ее вопрос: то, что случилось, это беда или нет? Нет, не может быть. Фриц сейчас опять поднимется, и шагомер защелкает дальше: 7566, 7567, 7568…
Фрица даже не стали отвозить в больницу. В карете «скорой помощи» врач долго сидел, нагнувшись над пострадавшим, колдовал над ним, потом сделал укол в подошву ступни. Бабетту так и передернуло, Фриц не шелохнулся. Врач протянул ей сухую маленькую руку: «Мне очень жаль, мадам».
Он вышел на улицу. Вдова осталась с телом. Она сидела рядом с ним долго, вокруг ничего не происходило, все замерло. Тишина. У нее внутри тоже все остановилось, как будто встали часы, и только картинки пробегают еще перед глазами, сменяя друг друга.
Потом, много позже, она вспомнила, что та маленькая массажистка с пляжа, Цветок, в розовой шляпе, отвела ее обратно в номер, долго сидела с ней. Кричала незнакомая птица, будто звонил мобильный телефон. Вот, думала Бабетта, вот наконец звонит Фриц! И она, кажется, рассказывала ему по телефону, как он умер на Бали, потому что не смотрел по сторонам. Вернее, смотрел не в ту сторону, когда переходил улицу. И он, как всегда, смеялся в ответ. «Это ты не отличаешь «право» от «лево», ты их путаешь, а не я», – напомнил он ей.
Цветок кормила ее кусочками папайи, Бабетта улыбалась и болтала без умолку, будто ничего не случилось. А что, собственно, случилось? Массажистка, кажется, просидела с ней всю ночь? Так ли это? Это она помогла вдове утром принять душ и одела ее в темный саронг и черную майку? Или откуда взялись эти вещи?
Утром Бабетта обнаружила себя за столиком, за тем же самым, за которым вчера завтракала с Фрицем, когда он ел яичницу с беконом. Напротив нее сидел немецкий консул, загорелый мужчина в темно-синем льняном жакете. Он то и дело проводил рукой по седеющей голове и называл ее «сударыней».
– Я бы не советовал вам, сударыня, везти вашего мужа… тело вашего мужа, – поправился он, – обратно в Германию. Бюрократической мороки не оберетесь… это слишком утомительно. – Он подозвал красивую официантку и заказал дынного сока.
Красавица приветливо улыбнулась Бабетте, принимая заказ. А потом принесла ей, просто так, без всякого заказа, чай с лимонником. На пляже Бабетта заметила Флауэр. Та стояла и глядела на вдову.
– Так вот, – консул снова нервно провел рукой по волосам, – я советую вам, сударыня, немедленно заказать кремацию. Вы, разумеется, можете выбрать между простой, неформальной, и пышной, официальной. Однако вторую выбирать опять-таки не советую, она вам обойдется в немыслимую сумму. У балийцев эта церемония обставлена торжественней свадьбы.
Вдова кивнула, как будто поняла, что он сказал. На самом деле слова его проносились мимо нее безо всякого смысла, как радиоволны: «кремация, церемония, свадьба, бюрократическая морока». Она даже улыбнулась.
– Да, – отвечала она.
Консул вздохнул с очевидным облегчением.
– Весьма разумно, – похвалил он, – очень благоразумно.
– Церемонию, – произнесла она, – я хочу церемонию.
– О господи, – вскричал консул, – вы даже не представляете, во что ввязываетесь, сударыня!
И он передал вдову Флауэр и красивой официантке Майуни.
– Специальная церемония, – заулыбались они, – специальная церемония для мужа.
Бабетту отвели в деревенскую баню, там хорошенько оттерли, отмыли, промассировали, надушили ей волосы, сделали маникюр и педикюр и украсили каждый ноготь на руках и ногах крошечным цветком. Как в трансе, она позволяла вытворять с собой что угодно, безвольно отдавшись в чужие руки. Окружающие улыбались, и она тоже, ей кивали, и она кивала в ответ. Ни воли. Ни чувств. Только возбуждение по всему телу, как от наркотиков, да восприятие обострилось до предела. Каждую мелочь Бабетта видела как будто несколько увеличенной, но все вместе – связь вещей, общий фон от нее ускользали.
Время остановилось, о нем забыли. Потом она уже не могла сказать, сколько часов или дней прошло между смертью мужа и его кремацией. Тела Фрица она больше не видела и не хотела видеть. Он стоял перед ней живой. Да и потом, год за годом, она ощущала его подле себя везде и всегда. А разве теперь что-то изменилось?
Бабетта снова сидела на пляже, как будто отпуск ее продолжался по-прежнему. Только у Фрица, видимо, были другие планы. В смутной надежде она ждала, что Майуни принесет ей, как иногда другим гостям отеля, телефон. Должен же Фриц позвонить, не может же он вот так просто исчезнуть!
Фриц, где ты, старина? Куда же ты запропастился? Почему не звонишь? Я сижу на пляже одна и жду тебя! Почему ты заставляешь меня сидеть тут одну? Что на тебя нашло? Что ты задумал?
Мысли ее ходили по кругу, как цирковая лошадка, которая привыкла день за днем давать одно и то же представление, и теперь не может взять в толк, почему сегодня его отменили. Неужели его и завтра тоже не будет, и послезавтра? Не может быть!
Весь день лежала Бабетта на пляже и провожала глазами толпы людей, циркулировавших туда-сюда по песку. Балийские дети с тяжелыми ящиками, в ящиках вода, сигареты, жвачки, ящики балансировали на детских головках, прикрытых бейсболками. Мусорщик в желтом саронге и желтой майке, полицейский с цветком жасмина за ухом, толстые туристки в крошечных бикини, японские влюбленные парочками, женщины в сандалиях на высоких платформах и легких платьицах, мужчины в разноцветных пестрых пляжных шлепанцах…
Когда-нибудь должен появиться и Фриц, наконец! Ее мозг то и дело подсовывал ей эту картинку. Вдруг она и вправду увидела его и вскочила.
Перед ней вплотную стояла Флауэр – в темном саронге и черной майке, как и сама вдова, и в неизменной розовой шляпе на голове. В руке она держала фотографию Фрица в резной рамке.
Его фото с паспорта. Бабетта недоверчиво поглядела на снимок. Что с этим делать, когда все будет кончено? Кто это спросил? Кажется, он сам? Громко и четко. Неодобрительно качая головой.
Флауэр энергично взяла вдову за руку и потянула за собой.
– Церемония, – объявила она, – теперь церемония.
– Не хочу! – уперлась Бабетта. – Ни за что не пойду туда!
Как упрямый ребенок, она плюхнулась на лежак. Но Цветок снова дернула ее за руку и мелкими шажками, как буксир, потащила за собой по пляжу. Массажистка засмеялась, Бабетта ответила тем же. Чему она смеется? Она не знала. Просто так. Тело ее жило собственной жизнью. Какой-то юноша стал предлагать ей сначала сделать татуировку, потом совершить экскурсию по достопримечательностям острова, потом купить пару самодельных, вырезанных из дерева ложек. Наконец, Флауэр сказала ему пару слов по-балийски, и он, с извинениями сложив руки, слегка поклонился вдове. Бабетта на мгновение почувствовала себя чуть ли не королевой, высокородной особой, избранной.
Среди каучуковых деревьев столбом поднимался дым. Бабетта увидела множество балийцев в национальных костюмах, собравшихся вокруг костра. Мужчины были в черных майках, на голове украшения, вокруг бедер – черно-белая материя, похожая на кухонное вафельное полотенце. Женщины в черных вязаных крючком блузках, с разноцветными широкими поясами на талии.
Майуни взволнованно кивнула Бабетте. Та в смущении выступила вперед. Официантка выглядела пленительно в своей черной вязаной блузке.
Фриц, ты только посмотри!
Толпа расступилась перед Бабеттой, и она увидела пылающий картонный ящик на листе гофрированной стали. Гроб, подсказал ей ее мозг. Гроб. Но вслух она ничего не произнесла. Не может быть, чтобы Фриц лежал в этой картонке! Синие язычки пламени вырывались из горелок. Мужчины с горелками в руках стояли подле баллонов с пропаном. Вблизи огня было так жарко, что Бабетта в ужасе отшатнулась от этого ада.
Она прижала фото мужа к груди и в смятении оглянулась вокруг. Единственная белая женщина среди похоронной процессии. Кто их всех позвал? Кто все это устроил? Ей то и дело приветливо кивали. Дети носились со смехом вокруг, один из мужчин с зеркальными солнечными очками на носу вытащил из-под саронга мобильный телефон и стал звонить, старики играли в карты под каучуковым деревом.
Бабетте хотелось бежать, но Майуни и Флауэр крепко держали ее за плечи и подталкивали к белому столу, на котором громоздились приношения богам.
Священник в белых одеждах восседал перед столом, как единственный гость за праздничной трапезой. Темные очки с темными стеклами и тоненькая козлиная бородка делали его похожим на Хо Ши Мина. А рядом ждал и весь оркестр-гамелан в полном составе. Мужчины курили и, смеясь, поглядывали на часы.
Майуни нажала Бабетте на плечи, принуждая сесть на землю, Флауэр села рядом. Прошла вечность, во всяком случае, так показалось Бабетте.
Ее кормили фруктами и рисом, давали что-то пить, вокруг нее кружились голые загорелые детские ноги и черные саронги, туда-сюда, вверх-вниз. Она закрыла глаза и отключилась, пока Флауэр не вздернула ее снова кверху.
Стражи пропановых баллонов включили горелки. Пламя метнулось к листу гофрированной стали. Костер тут же потушили морской водой из кокосовых скорлупок. Гамелан заиграл. Бабетту подвели к листу стали и велели прикоснуться к золе. Майуни нагнулась первой, грациозно, изящно. Проведя рукой по мокрой золе, она выловила кусочек кости и бросила в жертвенную чашу из кокосовых листьев. Бабетта, как во сне, стала повторять ее движения и тоже нашла в золе кусочек кости.
Это и был теперь Фриц. Невероятно! Казалось, она копается в пепельнице. Странный звук слетел с ее губ. Она как будто хихикнула. Окружающие повторили за ней этот звук.
Жертвенную чашу передали жрецу, который тем временем снял белые одежды и остался в одной только набедренной повязке. Он водрузил на голову красный колпак и дребезжащим голосом запел. И тут, как будто по волшебству, солнце скрылось, сделалось темно, брызнул дождь, и все участники церемонии укрылись под каучуковыми деревьями и под столом, на котором лежали жертвенные дары.
Бабетта стояла в растерянности, в насквозь промокшей одежде, пока Цветок не втащила ее за руку под стол. Там церемония продолжалась как ни в чем не бывало: раздавали цветы гибискуса, Флауэр и Майуни делали изысканные изящные движения руками, Бабетта старалась за ними повторять, как могла. Теперь ей казалось, что она в балетной школе, где у нее не получается ни одно па. Болели коленки, головой она постоянно ударялась о крышку стола, единственная из всех неуклюже топталась на месте, мокрые тряпки липли к телу. Скорее бы уже эта церемония кончилась, тоскливо промелькнуло у нее в голове.
Туристы под зонтиками с изумлением взирали на происходящее. Что это белая женщина делает там под столом с балийцами? Краем уха Бабетта слышала обрывки фраз. Молодая женщина в саронге и бикини говорила по-немецки: «Ты ел когда-нибудь паданг? Они все едят руками. Не слишком гигиенично, правда? Но мясо у них очень вкусное! Только не ешь никогда левой рукой. Левой подтирают задницу. Или правой?»
Спустя немного времени солнце опять вышло из-за туч и стало нещадно палить. Бабетте сделалось дурно, голова закружилась, ее замутило. Ей хотелось в тень, в холод, домой.
Фотографию Фрица у нее забрали и пустили по кругу. Каждый внимательно рассматривал ее. Без снимка вдове стало вдруг невыносимо одиноко, она ощутила себя покинутой и расплакалась. Цветок похлопала ее по плечу:
– Сегодня счастливая, – строго велела она, – сегодня нельзя грустная.
– Простите, – машинально произнесла Бабетта.
Священник-жрец обошел стол и окропил всех святой водой. Бабетта жадно подставила ему лицо под кропило. Он на мгновение замешкался, а потом брызнул ей особенно щедрую порцию влаги. Вокруг захихикали. Священник зазвонил в колокольчик, похожий на рождественский. Все вскочили. Бабетта поднялась с трудом, ноги онемели. Она выпрямилась медленно, как старушка. Вокруг нее закипела работа. В мгновение ока жертвенные дары сложили на кусок гофрированной стали, и процессия двинулась к морю. Вдова медленно ковыляла позади.
Они ведут меня в море. (Она видела саму себя как через объектив камеры.) Мокрый подол саронга будет хлестать мне по ногам. Они посадят меня в каяк, который при этом чуть не перевернется, потому что садиться в лодку в саронге очень неловко. Мужчины мне помогут, сядут на весла и отчалят от берега. Дети поплывут рядом с лодкой, размахивая руками, я помашу им в ответ, словно все это просто развлечение, так, веселые каникулы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18