«Гуд монинг».
Едва открыв глаза, Солнышкин улыбнулся. Ему захотелось чихнуть. Луч солнца бегал по кончику носа. Солнышкин спрыгнул с койки, высунул голову в иллюминатор и отскочил: прямо в лицо ему плеснула вода — хватит спать! За бортом, под самым иллюминатором, нырял Землячок и выбрасывал вверх фонтаны воды. Кит будил своего друга.
Но радиста уже не было. Солнышкин, которому не терпелось сделать что-то хорошее, бросил верному киту кусок сахара. Кит наполовину вынырнул из воды, сделал настоящую стойку и, разинув пасть, поймал сахар. Пароход подбросило, и Солнышкин едва удержался на ногах.
Солнышкин не поверил случившемуся. Но из воды на него смотрел маленький лукавый глаз. Кит ждал добавки.
Солнышкин бросил второй кусок. В каюте звякнули стаканы, а из графина вылетела пробка.
Сверкнув спиной, Землячок сделал бросок, которому позавидовал бы не один бывалый вратарь, и проглотил второй кусок.
Солнышкин в восторге бросил третий кусок и закачал рыжей головой: кит снова делал стойку!
Солнышкин хотел постучать боцману, но в это время за спиной скрипнула дверь. На пороге стоял юный штурман Пионерчиков. Тот самый Пионерчиков, который вчера поразил всю команду поединком с акулой. И пришёл он вовремя. Сейчас Солнышкин покажет ему фокус с китом!
Но Пионерчиков, чуть-чуть заикаясь, спросил:
— При-г-готовили урок?
— Какой урок?
— Английский.
Солнышкин в неудомении пожал плечами, а Пионерчиков сказал:
— Я так и з-знал, — и собрался уходить. Но вдруг Солнышкин задумался. Ему кивнула листьями пальма, показалось лицо Морякова. «А, гуд монинг», — вспомнил он и крикнул вслед штурману:
— Гуд монинг!
Пионерчиков с любопытством повернул голову.
— С чего же мы начнём наш урок? — обратился к нему Солнышкин и сам удивился своему красноречию. — Пожалуй, мы поговорим с вами, как джентльмен с джентльменом. Не так ли? Начнём с правил морской вежливости. Послушайте, Пионерчиков, когда вы прекратите это мальчишество? То вы прыгаете за борт, то лаете. — Солнышкин в испуге попробовал остановиться, но слова продолжали вылетать сами: — Что с вами? Как же вы станете капитаном?
Солнышкин прихлопнул ладонью рот. Он выставил вперёд руку и хотел объяснить, что это не он, это какое-то недоразумение! Но победитель акулы тоже почему-то зажал рот, нагнулся, как будто хотел боднуть обидчика, и побежал по коридору.
Солнышкин сел на кровать. Он схватил подушку. И тут из-под неё выглянул маленький магнитофончик.
— Вот чьи это штучки! — подскочил Солнышкин. Он натянул тельняшку и бросился искать Перчикова.
МЕЛКОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ И КРУПНАЯ ПОТАСОВКА
Возмущённый Солнышкин босиком летел вверх по трапам.
Волны вспыхивали, словно на них устроили праздничный танец миллионы солнечных мотыльков. Но Солнышкин этого не замечал.
— Мало ему шуток! Теперь потешается над друзьями!
Чертыхаясь, он несколько раз стукнулся пальцами о ступеньки так, что по ногам брызнуло электричество, и выбежал к радиорубке. Но Перчикова там не было.
То и дело подпрыгивая, Солнышкин помчался на корму. Несмотря на утро, палуба так накалилась, что пятки дымились.
Он обежал всю палубу и наконец остановился и притих. Возле камбуза слышались весёлые голоса.
— Вот это блины! — хвастался Борщик. — Встанет команда, проглотит их вместе с коком!
— А вот сейчас, — послышался голос Перчикова, — сейчас Солнышкин проснётся англичанином.
Было слышно, как радист жевал блин.
— Как это? — спросил Бурун.
— Как?.. — Перчиков не договорил.
Из-за угла вылетел Солнышкин:
— Подстроил и ещё хвастаешься?
— Ваша светлость, а почему не по-английски? — усмехнулся Перчиков.
— Это не по-товарищески! — крикнул Солнышкин, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге. — Знаешь, что за такие вещи делают?
Бурун и Борщик удивлённо переглянулись. Перчиков едва не выронил надкушенный блин.
— Слушай, Солнышкин, иди выспись!
— И пойду! — Солнышкин повернулся, но вдогон получил такую затрещину, что завертелся волчком. — Так ты ещё драться?! — В глазах Солнышкина вспыхнуло короткое замыкание.
— Да ты что, спятил? — откликнулся Перчиков. Но и ему достался такой шлёпок, что загудели и небо, и земля, и палуба.
Он схватил Солнышкина за руку. Но теперь на них обоих сыпались удар за ударом. Рядом, прикрыв лицо фартуком, вертелся Борщик, а Бурун на четвереньках влетел на камбуз, и оттуда торчали только его ноги. Кажется, на палубе начиналась такая потасовка, какой боцман ещё не видел.
— Да хватит вам, хватит! — кричал он. А Солнышкин, уже забыв обо всём и не обращая внимания на удары, размахивал тельняшкой и хлопал ресницами. Вокруг с шелестом вспыхивали алые, фиолетовые, зеленоватые крылья. В воздухе переливалась радуга: это, горя чешуёй, над палубой пролетали десятки настоящих летучих рыб. Они взмывали из океана и, перелетев через борт, долго-долго парили над синевой.
— Дождь, рыбный дождь! — сказал Солнышкин.
Перчиков потёр ухо, Бурун открыл глаза, а Борщик, растопырив пальцы, бросился вперёд:
«Лови! Держи!» — от него улетал великолепный завтрак для всей команды.
Рыбы за бортом продолжали летать, сверкать, трепыхаться. И только иногда на поверхности океана показывалась громадная серая туша. Там, гоняясь за косяком, веселился Землячок, который устроил для друзей маленькое тропическое представление.
Да, этого момента Солнышкин ждал с самого рождения! Он мечтал об этом, когда над Сибирью трещал мороз, а в маленькой печурке его бабушки пылали жаркие сосновые поленья.
Он листал страницу за страницей, а бабушка вязала и не видела, как в их комнатке возникают океан, акулы, настоящая палуба и вокруг порхают летучие рыбы!
Перчиков положил Солнышкину руку над плечо.
— А я думал, это ты меня съездил, — смущённо почесав затылок, сказал Солнышкин.
— За что? — спросил Перчиков.
— Не знаю, — опять рассердился Солнышкин, — но зато по твоей милости я наговорил только что Пионерчикову немало гадостей.
— Каких ещё гадостей? — удивился Перчиков.
— Тех самых, которые вдолбил мне в голову твой магнитофон!
— Ну, это ты поосторожней! — сказал Перчиков. Обижать такой замечательный аппарат он не мог позволить даже Солнышкину. — Я могу при свидетелях доказать, что это клевета.
— Пожалуйста, — сказал Солнышкин.
— Пожалуйста! — крикнул Перчиков. И вся компания отправилась к месту происшествия.
Едва с магнитофонной ленты прозвучало «гуд монинг», Перчиков победоносно взглянул на друзей. Но когда магнитофон повторил вчерашний разговор капитана со штурманом, Перчиков виновато оглянулся, сдвинул на лоб беретик и притих.
— А что, — спросил Борщик, — Пионерчиков и правду лаял?
— Это его дело, — ответил Перчиков. — А вот то, что мои затеи дважды за один вечер погорели, как у Борщика макароны, это точно.
Борщик заёрзал на месте, но промолчал. А радист выложил друзьям историю с сигналами внеземной цивилизации.
— Да, с магнитофоном, конечно, вышел цирковой номер! — заметил Бурун. Ему приятно было вспомнить о цирке. — А насчёт цивилизации ещё ничего не известно. Сегодня слушали радио? Летающие тарелки объявились.
— Где? — спросил Перчиков. Самолюбие радиста было задето. Он снова пропустил важное сообщение!
— А в Америке, — сказал боцман. — И в океане.
— Ерунда! — сказал Борщик. — Ерунда! Рыбы летают— это ещё можно понять. — И он потёр синяк под глазом. — А тарелки? Ерунда! Не видел!
Однако весь этот разговор был утром. А вечером произошла история, которая заставила кока Борщика в корне изменить свою точку зрения.
ЛЕТАЮЩИЕ ТАРЕЛКИ КОКА БОРЩИКА
Конечно, все помнят, как разжалованный артельщик, на удивление команде и самому себе, объявил голодовку. Он и представить не мог, к каким последствиям приведёт это необдуманное решение.
Пока же Стёпка старательно голодал. Ни утром, ни вечером он не появлялся в столовой. И никто не слышал, как весело похрустывали сухарики и сахар в его каюте и то и дело раздавалось лопотание: «Тысяча рубинов, тысяча топазов, тысяча алмазов! Всех в рикши! Всех в бобики!»
Но на второй вечер, запустив руку под матрац, артельщик замер. Там лежала только жалкая, замусоленная горбушка.
Запасы иссякли, а впереди было ещё несколько дней пути.
И вдруг Стёпка хихикнул и сам себе подмигнул: «Плавали — знаем!»
Артельщик решил предпринять небольшую, но рискованную вылазку. Он приоткрыл дверь, выглянул в притихший коридор, и озираясь, заковылял к камбузу…
Перемыв посуду и осмотрев свои владения, не притаилась ли где случайная муха, кок Борщик улёгся на корме рядом с Перчиковым и Солнышкиным. Хотя стало свежо, он по камбузной привычке обмахнулся полотенцем. Все вокруг были сыты, и заботливого кока беспокоил только Перчиков, который целый день не ел от огорчения. Было слышно, как у него попискивает в желудке.
— Может, принести котлету? — изредка спрашивал Борщик, поглядывая на радиста.
Но Перчиков движением указательного пальца отклонял все заботы кока.
За бортом весело бежали волны, и в лад им торопились мысли Перчикова. Вокруг вспыхивали тысячи светлячков, и в голове Перчикова, как светлячки, загорались новые удивительные идеи.
Солнышкин не чувствовал ни рук, ни ног. Целый день он красил с Буруном борт, и в его глазах плясали тысячи красок: зелёное море, голубое небо, жёлтые борта, и над всем этим парящие летучие рыбы. Рыбы и сейчас летели из темноты на свет, и, между прочим, у Солнышкина тоже начинала созревать одна небезынтересная мысль. Он собрался уже высказать её вслух, но Борщик снова заглянул в глаза Перчикову:
— А может, компоту с сухариками?
— Ну ладно, с сухариками давай, — согласился Перчиков, и Борщик побежал на камбуз.
Он открыл дверь и остановился: среди ночной тишины коку послышалось, будто в углу раздался странный шорох. Борщик вздрогнул. За всю жизнь у него на камбузе не было не то что крыс, но и самого захудалого мышонка!
Но шорох повторился. И именно там, где у Борщика стоял мешок прекрасных тонких булочных сухарей. Кок гневно скомкал фартук и с размаху запустил им в угол. Шлёп! И фартук врезался в глаз артельщику, сунувшего руку в мешок с сухарями.
Артельщик схватил со стола что-то подвернувшееся под руку и метнул в дверь.
В ту же секунду мимо Борщика с резким свистом пролетел таинственный белый предмет.
К звёздам, едва не задев кока по носу, удалялась тарелка!
Кок снова заглянул на камбуз, и тогда навстречу ему одна за другой вылетела целая дюжина тарелок. «Одна, вторая, третья…» — считал Борщик.
Перепуганный насмерть артельщик бомбил своего преследователя.
— Тарелки! Тарелки! — закричал Борщик, хватаясь за голову. Он уже не слышал ни шороха, ни кряхтенья артельщика, который с полной пазухой сухарей выкарабкался в боковую дверь и на четвереньках полз по трапу.
На палубе поднялся настоящий переполох. Все смотрели на горизонт. Там выкатывалось яркое созвездие Южного Креста, и к нему, посвистывая, уносились маленькие белые точки.
Перчиков бросился наверх, в штурманскую. Схватив бинокль, он направил его в сторону экватора. Сомнений не оставалось: три хорошо видимые тарелки парили над океаном, уходя в сторону Южной Америки.
Нужно сказать, что в тот же вечер тарелки были замечены иностранными самолётами. Одна из них даже приземлилась на участке всеми уважаемого фермера, слегка задела его, и он видел, как из неё вышли два странных существа. Правда, чего не увидишь после того, как тебя треснет по лбу тарелкой! Но факт этот излагался в разных научных статьях. А точнее всего он записан в бухгалтерии океанского пароходства, где так и сказано: «За пропажу дюжины столовых тарелок высчитать из зарплаты кока Борщика 8 рублей 70 копеек».
Это, конечно, мало кого интересовало, но именно с тех пор Борщик поверил в существование летающих тарелок.
ВСЕГО ОДИН ПОВОРОТ КОЛЁСА
Если бы кое-кто из моряков Тихого океана заглянул в рулевую рубку парохода «Даёшь!», он бы, конечно, обрадовался и удивился: у штурвала стоял старый инспектор океанского пароходства Мирон Иваныч, по прозвищу Робинзон. Но теперь в руках у него был настоящий штурвал. В открытые иллюминаторы врывался настоящий океанский ветер, и под сияющими тропическими звёздами настоящие волны поднимали и опускали судно.
— Вы слышали об этой истории? — влетел в рубку Моряков.
— О какой?
— С тарелками.
— Любопытно, — ответил Робинзон.
— И что интересно, — заходил по палубе Моряков, — с камбуза пропало с полпуда сухарей. Рассказать кому-нибудь — не поверят. Ведь не прилетали же эти самые тарелочники к Борщику за сухарями? И почему вдруг пропали десять тарелок?
— Хм-хм, — почесал лысинку Робинзон. — С сухарями, конечно, немного странно. И всё-таки это приятно.
— Что? — Моряков был поражён. — Что пропали сухари? Что улетели тарелки?
— Приятно, — пожал плечами Мирон Иваныч, — что есть ещё на земле чудеса!
Старик не мог жить без чудес. На каждом шагу ему хотелось бы видеть чудо. И он размечтался, как, бывало, в своём домике на сопке, когда он думал о дальних плаваниях. Лево руля, право руля! Он так крутанул штурвал, что судно со свистом описало дугу вокруг своего собственного носа. Моряков отлетел в сторону. Робинзон удержался, но отчаянно смутился.
Он даже не представлял, что без этого поворота колёса на палубе «Даёшь!» не случилось бы нескольких занимательных историй.
Дело в том, что в это самое время толстый артельщик улепётывал по трапу к себе в каюту. Сухари покалывали бока. Он уже миновал тёмный коридор, когда неожиданный толчок швырнул его обратно, прямо под ноги доктору Челкашкину, который вышел из лазарета.
— Что с вами? — наклонился к нему доктор.
— Хе-хе… Немножко закружилась голова… Видимо, от голода, — промямлил артельщик и схватился за живот: как бы не вывалились сухари.
Челкашкин посмотрел на него и пожал плечами:
— Послушайте, милый, да вы опухли! Чёрт бы побрал вашу дурацкую голодовку!
— Опух, опух, — сказал артельщик, поддерживая руками майку, чтобы не похудеть у доктора на глазах.
— И признаки слабоумия, — заметил доктор, заглянув ему в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20