- Ничего, пища располагает к разговору, - сказал Клавдий. - Все равно скоро обед. Вот мы и пообедаем. А потом на работу, у меня время выходит.
Юрий подумал о том, что мама сейчас на работе, Людмила - тоже. И он решил сразу же поехать на судоверфь. Однако сдался на уговоры Клавдия, и друзья завернули в столовую.
А потом Юрий поспешил в цех на свидание с "Дианой"
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Юрий написал всего одно письмо, и то очень короткое и сдержанное. Это не только огорчило, но даже обидело Людмилу. Она терялась в догадках. Может быть, он заболел?.. Или увлекся в поездке своими яхтенными делами и забыл о ней?..
После его отъезда она часто приходила в яхт-клуб и на "Звезде" заменяла недостающего матроса. Клавдий Малыгин на время поездки Юрия оставался на яхте за рулевого.
Выезды на "Звезде" проводились поздно, почти к ночи, потому что Клавдий после работы, по обыкновению, обстоятельно перекусив и чуть отдохнув, снова возвращался на судоверфь. Вместе с бригадой добровольцев он "творил" "Диану". Он действительно творил ее, как художник, как скульптор, как композитор, с волнением, любовно и самозабвенно.
От работы по шаблону и стандарту на шлюпках и катерах Клавдий уставал. Скучное, приевшееся серийное производство. Строя "Диану", он испытывал творческое наслаждение. Сшитые в темпе производственной программы и плана, катера и шлюпки с судоверфи уходили в чужие руки. На "Диане" же Клавдий будет плавать сам. И это многое значило. Внешне яхта должна быть скульптурной, в движении - легкой, как песня на просторе.
Письмо от Юрия Людмиле передал капитан гавани Кукин. Вначале она обрадовалась, а прочитав, обиделась и даже тихонько расплакалась. Она ждала письма большого, теплых слов и чувств, желания встречи. Но в письме ничего этого не было. Было коротко и, как показалось Людмиле, холодновато: все хорошо, многое повидал, кое-чему поучился, все время думаю о нашей "Диане", скоро буду дома. И все. Конец письму, если не считать подписи.
Если среди людей Людмила Багрянцева всегда казалась независимой, даже чуточку гордой и слишком самостоятельной, то, оставаясь наедине с собой, она легко предавалась сомнениям и мучительно переживала свои неудачи.
Она родилась в этом городе, на берегу могучей и величественной реки, невдалеке от моря. И любила она не столько город, сколько именно реку, то тихую, как будто дремлющую и по-богатырски дышащую, то норд-вестом разгневанную, поднявшую в мятеж многометровые, звероподобные, гривастые волны и страшную в такие дни.
В этом городе мореходов, речников и кораблестроителей нелегко найти мальчишку в десять лет, который не умел бы плавать. А Люда на шестом году, купаясь со своей воспитательницей из детского садика, стала легко держаться на воде. Она не боялась воды, наоборот, вода тянула ее к себе. И в садике ее прозвали уткой. Каким-то особым чувством она легко восприняла простое правило: не барахтаться, не бить по воде беспорядочно руками и ногами, а лежать спокойно, дышать также спокойно и глубоко. Легкие и свободные движения рук и ног - и ты поплывешь!
Когда Люде было девять лет, их семья переехала на юг, в Новороссийск. Отец, штурман дальнего плавания, перевелся в Черноморское пароходство. Несколько раз, когда пароход приходил в порт, отец появлялся дома. Он привозил из заграницы подарки матери и Люде - кофточки, чулки, всевозможные безделушки. Но вот прошел год - от отца не пришло ни одной радиограммы. Мать, своенравная и самолюбивая женщина, не запрашивала пароходство и не ходила в контору. Когда пароход, на котором плавал Багрянцев, в очередной раз пришел в Новороссийск, она узнала, что ее муж перешел на другое судно, приписанное к Одесскому порту. Потом она получила письмо от Багрянцева. Люда знала, что письмо от отца: она сама вынула письмо из почтового ящика и отдала матери. Мать прочитала письмо, но дочери не показала.
Людмила ничего не спрашивала. У них с матерью были странные отношения. Мать и уже подросшая дочь никогда не делились своими мыслями, они словно не доверяли друг другу. Люда не знала настоящей материнской любви. Мать лишь покровительствовала и приказывала. Еще в детстве, не почувствовав родительского тепла, Людмила с каждым годом, с каждым днем все больше отдалялась от матери. Это, вероятно, объяснялось своенравным, тяжелым, властным характером матери и гордым стремлением дочери к независимости.
После десятилетки Людмила закончила курсы метеорологов наблюдателей, но поработать ей не удалось. Мать неожиданно решила поехать на Север, в родные места. И город ветров и гололеда, как называют Новороссийск, был оставлен.
- А как же папа? - перед отъездом, наконец, решилась спросить Людмила.
- Отца у тебя больше нет, - холодно ответила мать.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Осмотрев то, что сумели Клавдий с товарищами сделать в его отсутствие, Юрий остался доволен. Закладка киля новой яхты была начата еще при нем, а теперь уже полным ходом шел набор корпуса "Дианы". Оказывается, яхтостроители не теряли времени, в то же время все работы выполняли тщательно, надежно точно, ни на йоту не отступая от разработанной конструкции.
После обеденного перерыва Клавдий остался в цехе на работе. Юрий решил зайти к директору, рассказать о поездке. Но перед этим он отозвал Дениску (второму матросу "Звезды" был выдан пропуск на судоверфь, и он прибегал сюда вечерами и помогал бригаде) и попросил его зайти к Людмиле. Пусть в восемь вечера будет в яхт-клубе.
Директора у себя не оказалось. Тогда Юрий пошел к Илье Андреевичу. Болезнь дяди, о которой сообщил Клавдий, обеспокоила юношу.
- Да-да, войдите, - отозвался Илья Андреевич на стук в дверь.
Он лежал на диване, покрытом синим байковым одеялом. Из-под одеяла тут и там выбивались кончики простыни. Он лежал не раздевшись, в легких брюках и пижамной куртке. Но когда Юрий вошел в комнату, Илья Андреевич сразу же поднялся и улыбнулся. Улыбка получилась вялая, мучительно-выдавленная, хотя в глазах была искренняя радость.
Комната все так же, даже ярче, чем в те дни, когда Юрий уезжал, цвела астрами и хризантемами, георгинами, гвоздиками, анютиными глазками волшебно-сказочным богатым и нежным многоцветьем. А по соседству на столе и на стульях лежали книги по кораблестроению, технические журналы и брошюры, огромная готовальня, рейсшина, трехлопастный гребной винт.
На низенькой тумбочке стояли два стакана: один пустой, другой с крепким чаем. На блюдце бледно желтели маленькие диски лимона.
- Заболели? - спросил Юрий.
- Да так, немного, - махнул рукой Илья Андреевич. Веки глаз его покраснели, припухли.
- Врача вызывали?
- Я сам подлечиваюсь. Врачи тут не помогут. Временная нервозность. Ну, рассказывай, что видел, чему научился! Садись.
Юрий заметил, как Илья Андреевич осторожно отодвинул поглубже под стул бутылку.
Чувствуя, что дяде сейчас не до его рассказов, а просит он об этом просто из вежливости и некоторого смущения, не вдаваясь в подробности, Юрий поведал о поездке, о балтийских яхт-клубах, о встречах на судоверфи.
Илья Андреевич слушал рассеянно. Потом он вытащил из-под стула бутылку.
- Может быть, немного при встрече за компанию и ты? - спросил он.
- Нет, - отказался Юрий. - Я еще маму не видел. Да и вообще...
Инженер налил полстакана, легко выпил, пососал лимон, закурил.
- На верфи был? "Диану" видел? - спросил он оживляясь.
- Видел. Все хорошо. Молодцы ребята.
- Вот денек-два, и я выйду. Нужно форсировать.
Они поговорили еще с полчаса, все о строительстве яхты. Оживление Ильи Андреевича и его уверенность в успехе постройки "Дианы" подбодрили Юрия. "Только нужно почаще заходить к нему, поменьше оставлять одного", - подумал Юрий и незаметно взглянул под стул, где в бутылке косоглазо поблескивала коварная жидкость. Ни читать нравоучений, ни давать советы старшему родственнику он не мог. Нужно было что-то придумать, чтобы помочь Илье Андреевичу, человеку, так много перенесшему в своей жизни.
Юрий вышел на улицу. В киоске "Союзпечати" он купил газеты "Известия", "Комсомолку", "Советский спорт". Рядим с "Союзпечатью" стоял киоск цветочный. И тут Юрий спохватился. В спешке поездки он не купил ничего для мамы и для бабушки - никакого подарка. А ведь уже давным-давно он собирался подарить Ольге Андреевне вазу для цветов.
До окончания рабочего дня времени еще оставалось почти два часа, и Юрий решил проехать в центр. Он вошел в магазин и долго колебался при выборе вазы, стараясь вспомнить или хотя бы угадать вкус мамы. Он выбрал средних размеров хрустальный сосуд, а для бабушки купил миниатюрный будильник. Такой будильник Татьяна Петровна видела у соседей и восхищалась его крошечными размерами и точностью хода. В продовольственном магазине он прихватил еще коробку конфет.
И Ольга Андреевна и Татьяна Петровна несказанно обрадовались его возвращению. А когда Юрий вручил подарки. Ольга Андреевна расплакалась. Она поставила вазу на стол и села перед ней в тяжелом раздумье.
Татьяна Петровна поспешно достала флакончик с валерьянкой, накапала в рюмку, подала невестке.
- Эта ваза не должна разбиться, - прошептала Ольга Андреевна. - Ни за что!
- Теперь можно освободиться от тех осколков, - сказал Юрий. - Почему ты плачешь?
- Нет, нет, - умоляюще запротестовала Ольга Андреевна. - К тому не прикасайся, пусть хранятся. А твоя ваза будет стоять на столе.
- Только я не догадался купить цветов. Но это поправимо.
- Спасибо, Юрик, - успокоилась Ольга Андреевна. - Сейчас будем обедать. Ты с дороги проголодался...
- Я виделся с Клавдием, - сказал Юрий.-А он, знаешь мама, ни одну столовую не пропустит.
Уходя в яхт-клуб, чтобы повидаться с Людмилой и пройтись на яхте, Юрий мучительно раздумывал: "Какая тайна хранится в осколках очень давно разбитой вазы?" Конечно, он догадывался, что эго связано с отцом. Но ведь у них есть много вещей, которые покупал, дарил, которыми пользовался отец. Однако Юрий понимал, что спрашивать и даже упоминать об осколках больше не следует.
В яхт-клубе его уже ожидали Людмила, Клавдий и Дениска.
- Я получила всего одно и очень крошечное письмо, - грустно сказала Людмила.
- У меня было очень мало времени, - ответил Юрий. - И потом... потом я не знал, куда лучше писать. Написал на детскую станцию, потому так коротко.
С моря тянул слабый и теплый ветер, и на середине реки неторопливо скользили сверкающие под вечерним солнцем чаечно-белые паруса яхт.
- Пройдемся? - спросил Юрий у Клавдия.
- Как прикажет капитан, - отозвался Малыгин. - Вообще то следовало бы. А то так и дисквалифицироваться недолго. Впрочем, мы почти ежедневно тренировались.
И вот они снова на "Звезде" - команда в прежнем составе с пассажиркой на борту. Счастливые часы свободы на воде, быстрого, хотя и монотонного движения под наполненным ветром парусом!
Нужно уметь слушать, как разговаривает река при полном безветрии или при самом легком бризе. Она говорит вполголоса, иногда шепотом: интимно, ласково, доверительно, хотя и не для всех понятно. Так разговаривает с охотником, следопытом, натуралистом скрытная для остальных, бдительно-настороженная тайга. Так открывают свои вековечные секреты астрономам, звездочетам и космонавтам далекие планеты и звезды.
О чем бормочет река?.. Она рассказывает не только о своем постоянном и настойчивом стремлении к морю, не только о своих обидах на теснящие ее берега и мели и не только о заповедных глубинах, где водятся мертвой хватки хищные щуки, угрюмые горбуны-окуни и резвые плутоватые плотички.
Яхтсмен Вишняков уже узнал от реки об изменении течений у поросших ивняком песчаных кошек. Река поведала ему об опасностях новых отмелей. Она рассказала о будущих приливах, о их запозданиях. И все очень тихо, втайне от еще не искушенных Людмилы и Дениски. А Клавдию она обо всем этом нашептала еще вчера и позавчера. Он тоже умел слушать и понимать ее.
А может быть, река еще говорила о большой любви и большой дружбе, о счастье жить и работать, о своей страсти к сильным, мужественным, волевым людям? Но тут к ее слушателям должно прийти воображение.
- Да, а все-таки приятно, когда вокруг тебя такое несметное количество аш два о! Правда, друг мой Дионис? - сказал Клавдий. - Скоро ведь начало учебного года, и эти аш два о понадобятся тебе на уроке химии. Изучай, пока сей жидкости так много вокруг!
Юрий сделал два больших круга, потом устремил яхту на север, чтобы на обратном пути "взять" несильный ветер полностью в грот и почувствовать яхтсменское счастье во всю меру.
Час спустя "Звезда" вернулась в гавань. Малыгин и Денис отбуксировали "Звезду", а Юрий и Людмила ждали их на веранде.
- Я думала, что вы совсем забыли своих друзей, - сказала Людмила.
- Я только и думал о вас... мои друзья, и о "Диане", - сказал Юрий. - Но времени в самом деле было очень мало. А я так много повидал, поездил. Я доволен, очень доволен!
- А мы здесь грустили, коллективно... и в одиночку...
Юрий взглянул на нее ласково, весело, с благодарностью
- Я и научился кое-чему, а это так необходимо для нашей "Дианы". А какие там чудесные яхт-клубы, гавани, причалы, яхты! Как говорит Клавдий, мечта! Мечта яхтсмена! Вы не торопитесь? Может быть, погуляем? Клавдий, сколько времени? - спросил Юрий у поднимающегося на веранду матроса. - Что-то мои часы в самолете вдруг сдали.
- По особому московскому сейчас двадцать два тридцать шесть...
- У тебя точное? - осведомился Юрий. Времени побыть с Людмилой оставалось еще много, и это было приятно.
- У меня не часы, а институт имени Штемберга!
- Ну что ж, друзья, по домам, - попрощался Юрий. - Завтра утром я на судоверфи, у "Дианы". Счастливо!
- Примите и прочее! - откозырял Клавдий Малыгин.
- До свидания! - сказал Дениска.
Юрий и Людмила пошли по набережной. Они долго молчали, но сейчас молчание тяготило их.
- Вы сердитесь на меня? - спросил Юрий.
- Нет, нет, - обрадовалась она нарушенному молчанию. - Я не сердилась, а обижалась. А теперь все прошло. Забудем об этом. Лучше расскажите о том, как съездили!
Он рассказывал подробно и увлеченно, словно вновь жил в той обстановке, откуда только что вернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16