«Екатерина Великая», «Александр III», «Николай I». В апреле 1917 года под давлением революционных масс адмирал Колчак подписал приказ о переименовании этих кораблей соответственно в «Свободную Россию», «Волю» и «Демократию». Последний из них, построенный с учетом всех выявленных у предшественников недостатков, вступил в строй уже после окончания войны. Что же касается «Марии», то ей не было суждено дожить до этих событий.
Шувалов внимательно вчитывался в материалы следственного дела, пытаясь отыскать в них ключ к решению нынешней головоломки. Свидетельства очевидцев катастрофы – членов экипажа «Императрицы Марии» и других кораблей эскадры, принимавших участие в спасательных работах, – составляли несколько пухлых томов. Из документов следовало, что утром 7 октября 1916 года ничто не предвещало трагедии. В положенное время на корабле, как обычно, объявили побудку. Готовясь к утренней молитве, полусонные матросы брели к умывальникам, когда из вентиляционных отверстий и люков первой башни повалил густой черный дым, а кое-где замелькали языки пламени. Моряки быстро раскатали пожарные шланги, принялись лить воду в подбашенное отделение, кто-то побежал докладывать о пожаре вахтенному офицеру. Примерно через две минуты раздался сильный взрыв, от которого столб дыма и пламени взметнулся на высоту трехсот метров. Участок палубы за башней просто исчез вместе с надстройкой, дымовой трубой и мачтой. Множество матросов, находившихся в носовой части, были убиты, ранены, обожжены, сброшены за борт. Кроме того, оказалась перебита магистраль подачи пара к динамо-машине и пожарным насосам. По всему кораблю погас свет, нечем стало заливать пламя.
Люди на нижних палубах, внезапно очутившиеся в кромешной тьме, в отчаянии взывали: «Спасите! Дайте свет!» Те, кто мог, стали на ощупь выбираться из лабиринта внутренних помещений огромного корабля. Через пять минут после первого раздался новый взрыв, затем в течение получаса еще более двух десятков. Адмирал Колчак, спешно прибывший на линкор, лично руководил самоотверженной борьбой экипажа за спасение «Марии». По его приказанию были затоплены остальные артиллерийские погреба, для тушения пожара протянуты шланги с подошедших вспомогательных судов. Какое-то время казалось, что положение выправилось и корабль удастся отстоять. Но вот он снова содрогнулся от взрыва, и носовая часть сразу быстро пошла под воду. Еще взрыв – линкор начал заметно крениться на правый борт, грозя перевернуться вверх килем. Колчак, велев команде спасаться, вместе с офицерами сошел по трапу в поджидавший их катер.
Спустя час после начала трагедии «Императрица Мария» легла на дно бухты, зарывшись в семиметровый слой ила. Позже выяснилось, что из более чем тысячи человек экипажа во время катастрофы погибли 225 нижних чинов, два кондуктора, один офицер, а также инженер-механик, спустившийся вместе с несколькими матросами в недра машинного отделения. Они должны были затопить отсеки левого борта и тем самым предотвратить опрокидывание корабля, но, по всей видимости, так и не смогли этого сделать. Кроме того, в морской госпиталь поступило 232 раненых и обожженных; примерно половина из них умерли в течение трех недель.
Шувалова особенно поразил тот факт, что сразу после катастрофы матросов с «Марии» под конвоем препроводили в казармы флотского экипажа, где они находились до конца следствия. В силу каких-то загадочных причин, пережившим трагедию людям в течение нескольких дней было отказано в выдаче постельных принадлежностей, нового обмундирования, элементарной медицинской помощи. Когда они попытались донести до сведения начальства свое недовольство, на них натравили жандармов. Скорее всего, виновниками волокиты были чиновники интендантского ведомства, но наказанию подверглись несколько матросов, объявленных зачинщиками бунта.
Комиссия морского министерства провела тщательное расследование, но не смогла точно установить, из-за чего погиб линкор. В своем заключении она указала, что с определенной уверенностью можно говорить о следующих причинах пожара в хранилище боезапаса: – самовозгорание пороха, небрежность в обращении с огнем или порохом, злой умысел. Однако «прийти к точному и доказательно обоснованному выводу не представляется возможным, приходится лишь оценивать вероятность этих предположений, сопоставляя выяснившиеся при следствии обстоятельства».
Старший офицер «Марии» Городысский твердо отстаивал версию, согласно которой виновником случившегося был дежурный по первой башне комендор Воронов. Раскладывая пороховые полузаряды по местам, он уронил один из них, отчего тот вспыхнул и вызвал пожар во всей крюйт-камере. Даже не сведущему в морском деле Шувалову была ясно видна личная заинтересованность Городысского в таком объяснении причин катастрофы, потому что именно он отвечал за порядок на линкоре. Комиссия выявила множество нарушений в несении службы, которые в совокупности создавали все условия для беспрепятственного совершения диверсии. Так, в обход устава у старшего офицера хранился второй, так называемый расходный комплект ключей от погребов с боезапасом. Но главное, в хранилище снарядов можно было легко попасть, минуя запертые двери, поскольку с горловин крюйт-камеры «для удобства подачи зарядов» были сняты запиравшиеся на замок крышки.
Петр обратил внимание, что комиссии так и не удалось выяснить личности посторонних людей, побывавших на борту «Марии» накануне взрыва. Ежедневно на линкоре производились разного рода доделочные работы, для чего с берега прибывало более сотни рабочих. Поименную проверку, равно как и тщательный осмотр их вещей, никто не проводил. В деле оказалось свидетельство одного из матросов, как глубокой ночью он встретил двух мастеровых, бродивших по кораблю с фонарями. Кто они, что делали, а главное – куда подевались, осталось загадкой.
Не меньшее удивление вызвало у поручика и то обстоятельство, что по результатам работы комиссии дело было спущено на тормозах. Скорее всего, это было связано с нежеланием верховной власти ставить под удар Колчака. К моменту гибели «Императрицы Марии» Александр Васильевич командовал флотом лишь четвертый месяц. Однако за столь короткий срок ему удалось полностью запереть турок в Босфоре, а также наладить эффективную поддержку кораблями флота действий сухопутных войск. Под его руководством началась подготовка стратегической десантной операции на турецкую территорию. Произойди катастрофа при его предшественнике – адмирале Эбергарде – наверняка последствия были бы иными.
Чрезмерно осторожному и нерешительному флотоводцу обязательно припомнили бы дерзкие обстрелы приморских городов вражескими кораблями. Прямым намеком на странную безнаказанность немцев служило прозвище адмирала – «Гебенгард». Подразумевалось, что вторая часть фамилии переводилась на русский язык как «хранитель». Лыком в строку стали бы и слухи о непатриотической привычке старика отправлять белье для стирки аж в Голландию – в «России, мол, даже рубашку не могут выстирать как следует. Но Эбергард слетел со своей должности еще раньше и по другой причине.
Случилось так, что некая особа обратилась к нему с записочкой от Распутина. В ней царский фаворит просил пристроить «хорошую женщину» на какую-нибудь службу. Вместо того, чтобы немедленно исполнить просьбу «возжигателя царских лампад», адмирал велел навести справки о просительнице. Из контрразведки ему донесли о подозрительных знакомствах распутинской протеже, поэтому он счел возможным выкинуть из головы эту историю. Когда же дама проявила настойчивость, попутно стращая гневом пресловутого старца, Эбергард приказал выслать ее из Севастополя. Вскоре ему пришлось оставить должность командующего флотом.
Последним документом, подшитым к делу, оказалось донесение от агента по кличке Гафель. В июне 1917 года он сообщал, что еще во время работы комиссии Колчак якобы сказал: «Как командующему, мне выгоднее предпочесть версию о самовозгорании пороха. Как честный человек, я убежден – здесь диверсия. Хотя мы и не располагаем конкретными доказательствами».
«Почему же адмирал не использовал всю полноту своей власти, чтобы довести это дело до конца? – размышлял Петр над прочитанным. – Помешала революция? Да, как раз, летом семнадцатого произошла нашумевшая история с его кортиком. Потом он оставил флот и уехал в Америку морским агентом. А сейчас бывший командующий еще больше отдалился от проблем Черноморского флота. После прихода к власти Корнилова Александр Васильевич предпочел вернуться к полярным исследованиям. Говорят, когда президенту передали слова Колчака, что он мог бы не хуже управлять Россией, правительство получило указание беспрепятственно финансировать все экспедиции адмирала, посвященные освоению Северного морского пути».
Гибель двух линкоров настолько совпадала в деталях, что невольно напрашивался вывод: если докопаться до причин взрыва на одном из них, то можно будет раскрыть тайну гибели другого. Шувалов пришел к твердому убеждению, что на этот раз надо сделать все возможное и невозможное, но выяснить причины взрыва, произошедшего на «Демократии».
Когда Петр закончил изучение документов, была уже глубокая ночь. На Большой Морской удалось найти извозчика, который за тройную цену согласился отвезти поручика на Корабельную сторону. По дороге Шувалову пришла в голову мысль, что следовало бы проверить телеграммы, отправленные из Севастополя после гибели линкора. Если это диверсия, исполнители просто обязаны были сообщить о выполнении задания. Он определил себе на сон четыре часа, после чего опять предстояло заняться каторжным трудом, именуемым контрразведывательным розыском.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Ресторан при гостинице «Гранд-Отель» идеально подходил для конспиративных встреч. Обилие густых тропических растений, расставленных в кадках по всему залу, упрятанные в глубокие ниши столики, огромные витринные стекла – все это позволяло без помех наблюдать за окружающей обстановкой, самому оставаясь невидимым. Кроме того, здесь, на берегу южной бухты, не было людской толчеи, которая затрудняла выявление слежки.
Назначая своим информаторам свидание в ресторане, Яков-Блюмкин ко всему перечисленному добавлял еще соображение психологического свойства. Как правило, люди становились негласными агентами Комитета общественной безопасности из-за денег, поэтому даже недорогой завтрак (обед или ужин) за казенный счет был им в удовольствие. Опять же богатство ресторанного меню позволяло Якову демонстрировать недовольство усердием подчиненных, не прибегая к словесным разносам.
Принцип простой: доставил ценные сведения – получи обед подороже: не расстарался – довольствуйся тем, что поплоше, а то и просто чашкой кофе. В тихой Рязани физиолог Павлов увлеченно возился с подопытными собаками, приучая их выделять слюну по сигналу; оперативник КОБа, сам того не ведая, сделал учение об условном рефлексе хорошим подспорьем в политическом сыске.
Вообще-то Блюмкин предпочитал работать в одиночку. В самом начале службы в Комитете он понял одну простую истину: каким бы ты ни был талантливым и усердным, всегда найдутся ловкачи, которые припишут себе твои заслуги. При таких условиях, чтобы подняться по служебной лестнице и непосредственно наслаждаться благоволением начальства, придется долгое время работать «на дядю». Яков ждать не хотел.
Он считал, что революция дала ему право не карабкаться, а взбежать на вершину власти. Сделать это можно было, лишь единолично представляя результаты успешно выполненных заданий. Но порыв молодого человека так и остался бы невостребованным, служи Блюмкин в любом другом ведомстве, кроме Комитета общественной безопасности.
Несмотря на демократические преобразования в России, чиновничество в ней оставалось сплоченной кастой. Велениями Государственной Думы министры приходили и уходили, а легионы бюрократов оставались на своих местах, ловко манипулируя входящими и исходящими бумагами. Вчерашнему изгою нечего было и мечтать пробиться сквозь монолитное единство традиционных носителей государственного вероисповедания. Только Комитет общественной безопасности да еще милиция широко распахнули двери всем желающим служить новому политическому режиму, гарантируя полное отсутствие конкуренции со стороны старых служащих. Именно в этих обстоятельствах способности молодого человека были оценены сполна, а его индивидуализм поставлен на службу делу – Блюмкин стал агентом по особым поручениям. К лету 1919 года он заслуженно считался в Комитете одним из лучших специалистов по выполнению самых деликатных заданий, которые требовали пренебрежения моральными нормами.
Среди сослуживцев Яков выделялся еще и непревзойденным артистизмом в оперативной работе. Поступи он на сцену, может быть, в России стало бы одним хорошим актером больше. Но природный авантюризм толкал его в число тех, кто стремился повелевать людьми не среди картонных декораций, а в реальной жизни. Другой стороной заложенного в нем таланта к лицедейству являлась способность чувствовать партнера. При всем своем индивидуализме, он умел легко сходиться с людьми. Зачастую ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять сущность человека, с ходу определить его слабые и сильные стороны. Единственное, чего он боялся, это встреч с женщинами, у которых природная интуиция была подкреплена умом. Соединение двух таких качеств позволяло их обладательницам видеть истинное лицо Якова под любой маской.
Когда того требовали обстоятельства, в подчинение Блюмкину поступало необходимое количество агентов местных отделений КОБа. Работа по «севастопольскому» делу как раз относилась к такому случаю. Поэтому спустя сутки после гибели линкора он сидел в укромном уголке ресторана «Гранд-Отель» и внимательно слушал сбивчивый рассказ осведомителя – бывшего прапорщика по Адмиралтейству, а ныне курортного жиголо Поволяева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36