– Какое-то время ничего не происходило. Честно говоря, меня стали терзать сомнения, правильно ли делаю, что сижу в тихом уголке, не предпринимая активных действий. Я пытался связаться с твоей квартирой, но безуспешно. Помог мне преодолеть волнение Блюмкин, когда вызвал станцию и назвал барышне номер твоего домашнего телефона. В ту минуту я понял, что по-прежнему нахожусь в самом нужном месте. Эта мысль скрасила дальнейшее ожидание. Когда в особняк позвонили и сообщили комитетчику о возвращении объекта домой, я был почти уверен, что речь идет о тебе. Ваш драматический диалог с Блюмкиным подтвердил мою догадку. После этого я уже точно знал, как действовать.
– Почему же ты сразу не пришел на помощь? – спросил Петр.
– Мне пришлось выждать, не отдаст ли твой противник новых распоряжений по телефону, не вызовет ли подмогу, – ответил Юрий. – Хотелось, знаешь ли, убедиться в правильности другого предположения. Дело в том, что пока я слушал разговор комитетчиков, у меня возникло стойкое убеждение в неофициальном характере операции, проводимой Блюмкиным. Ты сам офицер, поэтому понимаешь разницу между приказом и просьбой начальника. Судя по оттенкам речи Самсонова, его подчиненный действовал в рамках последнего варианта. Убедившись, что из особняка не последовало приказа о подтягивании резервов, я вызвал Фефе, благо он вернулся домой, и поспешил к месту событий. Несколько минут пришлось потратить на часового, стоявшего, кстати, у ворот в одиночестве. Это подтвердило мое предположение, что комитетчик старался не привлекать к делу лишних людей. Пока осмотрел дом в поисках его помощников, пока с величайшей осторожностью просачивался в библиотеку, время и прошло.
Он снова закурил. Неожиданно Аглая протянула руку к его портсигару, достала папиросу, требовательно взглянула на Малютина. Тому ничего не оставалось делать, как зажечь спичку. Женщина неумело прикурила и тут же закашлялась, но все-таки папиросу не бросила. Восстановив дыхание, она сделала еще одну, более осторожную попытку затянуться, и это ей удалось. Довольная результатом, спросила:
– Юрий, а почему вы не выстрелили в того негодяя?
– Пусть он трижды подлец, но я не мог стрелять в спину, – смущенно улыбнувшись, пожал плечами Малютин. – К тому же, его пистолет был все время нацелен на вас. Если бы я просто кинулся, боюсь, он успел бы выстрелить, поэтому пришлось заставить его отвести оружие в сторону. Хотя я двигался, как черепаха, зато совершенно бесшумно, поэтому сумел сделать все, как было задумано. Опять же повезло, что на столике оказалась книга подходящего веса. Судя по тому, что мы все сидим здесь в добром здравии, моя затея удалась.
Аглая сделала новую несильную затяжку и продолжила расспросы:
– Какие бумаги сжег Петр по требованию того человека? И почему речь зашла о Комитете общественной безопасности? Я что, угодила в историю, где замешана политика?
– Мне кажется, такой прелестной барышне не следует забивать себе голову разного рода пустяками, – сказал штабс-капитан, присовокупляя к словам обворожительную улыбку. – Довольно того, что вам больше ничто не угрожает. Исходя из этого, я вам настоятельно советую поскорее лечь спать. А когда проснетесь, мы сможем, если захотите, прогуляться в парке, покататься на лодке, пообедать в ресторации. Честное слово, Аглая, вы должны бережнее относиться к своей красоте.
Без возражений Аглая встала из-за стола, положила дымившуюся папиросу в пепельницу, тихим голосом попросила:
– Юрий, покажите, пожалуйста, где моя спальня.
Когда спустя некоторое время Малютин вернулся в гостиную, на его лице читалось явное смущение. Несколько раз в задумчивости пройдясь по комнате, он, наконец, сел на стул, посмотрел на Шувалова, как будто хотел что-то спросить, но в последний момент отвел глаза. Тогда поручик, раздосадованный этими метаниями, сам нарушил тягостное молчание:
– Может, ты все-таки поведаешь мне, почему мы оказались в этом доме?
– Конечно! – ответил Юрий, почему-то радуясь вопросу. – Когда ты поехал домой, меня вдруг кольнуло: а вдруг по какой-то случайности дело пойдет не так, как мы задумали. Вдруг нам понадобится убежище, где можно было бы отсидеться в случае опасности. Тут вспомнились твои слова о достоинствах этого дома в качестве конспиративной квартиры. Я немедленно связался с домовладелицей и застал ее в расстроенных чувствах. Выяснилось, что история с анархистами ввергла ее в безутешное горе: жильцы бежали, милиция в доме нашла покойника, надо подыскивать новых клиентов, да где их взять в конце сезона. К тому же боязно – вдруг тоже окажутся тайными злодеями.
– Это все интересно, но с такими подробностями ты до полудня не завершишь свою повесть, – нетерпеливо заметил Шувалов, которого начало неудержимо клонить в сон. – Изволь рассказывать покороче.
– Хорошо, буду краток, – заверил Малютин. – После пылких уверений в порядочности моего дядюшки, для которого я хлопотал, госпожа Асякритова согласилась с ним увидеться. Особенно ее привлекло то обстоятельство, что мой родственник из бывших полициантов. Все-таки гарантия, что не мазурик или душегуб с большой дороги. Он ей понравился с первого взгляда, и этот дом оказался в нашем распоряжении.
– Постой, какой дядя-полицейский? Совсем заморочил мне голову!
– Вот видишь, – назидательно сказал штабс-капитан, – если заставить кого-то рассказывать, перескакивая с пятое на десятое, то слушатель ничего не поймет. На деле все очень просто. Я поехал на переговоры вместе с Голиафом, выдав его за дядю. При виде нашего героя сомнения Капитолины Васильевны рассеялись в одно мгновение. Более того, вспоминая восхищенные взгляды, которыми она наградила доблестного вахмистра, полагаю, встреча эта может иметь романтическое продолжение.
– Ты великий стратег! Прими мои поздравления, – сказал Петр, поднимаясь со стула. – Наша армия потеряла в твоем лице талантливого полководца. Когда покончим с этим делом, напишу военному министру подробную записку, где буду требовать назначения тебя начальником генштаба. А перед этим позволь мне соснуть пару часиков, поскольку в девять я должен быть в заведении господина Каца.
– Неужели несмотря на то, что в твоих руках были подлинные страницы из дневника, ты решил действовать по первоначальному плану? – обрадованно спросил Малютин. – Это значит…
– Да, мой дорогой соратник, это значит, наш частный сыск практически закончен, – сонным голосом пробормотал контрразведчик. – А ты думал, я битый час просто так гулял по ночному городу? Нет, фотограф Кац оказался верен данному слову и терпеливо ждал меня. Если господь по-прежнему не оставит нас своими милостями, то сегодня утром я получу готовые фотокопии Калитниковских записок и сразу передам их Гучкову. На время моего отсутствия охраняй Аглаю от всех случайностей. А теперь, пожалуйста, погаси свет.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Снова перестук колес и ритмичное покачивание спального вагона. Слегка позвякивают чайные ложечки в пустых стаканах. После двухминутной стоянки в Симферополе курьерский без остановок мчался к конечному пункту. Промелькнули и остались позади станции Бахчисарай, Бельбек, Мекензиевы горы. Совсем скоро поезд вырвется из тоннеля, и пассажиры радостно прильнут к окнам, любуясь видом Северной бухты.
Впрочем, у полковника Артемьева придорожные пейзажи не вызывали ни малейшего интереса. Купив во время остановки все местные газеты, Николай Николаевич углубился в чтение. Петр, снедаемый нетерпением, которое обычно охватывает людей в самом конце путешествия, раскрыл было «Севастопольский листок», но тут же бросил, едва просмотрев заметки на одной странице. Чтобы хоть чем-то занять себя, он еще раз открыл портфель и проверил, на месте ли бумаги, предназначенные комиссии. «Мой рапорт о проделанной в Москве работе, фотокопии Калитниковского дневника, письмо от Железнякова – все в целости. Осталось лишь передать их в распоряжение генерала Крылова», – мысленно подвел поручик итог ревизии. В другом отделении Шувалов нащупал конверт, но не стал доставать. Письмо от Аглаи, полученное на вокзале перед самым отходом поезда, не стоило того, чтобы его перечитывать.
«Милый Петр! – писала она. – Надеюсь, ты поймешь меня и проявишь благородство. Дело в том, что в ту ужасную ночь мои глаза освободились от какой-то пелены. Я вдруг поняла, что наши с тобой отношения были ошибкой. Но главное, я встретила человека, которого с первого взгляда полюбила больше жизни. К счастью, он ответил мне взаимностью. На днях мы с Юрием уезжаем в Париж. Прощай и не ищи со мной встреч. Постарайся забыть все, что было между нами. Аглая.
P.S. Ты не будешь возражать, если я в последний раз побываю в твоей квартире, чтобы забрать вещи?»
«Вот и попробуй после этого не поверить в Судьбу, – подумал Петр, прочитав записку. – Само провидение развязало узел, над которым я безуспешно бился столько времени. Правда, это уже вторая женщина, оставившая меня ради другого. Да, я испытал облегчение, но сам факт случившегося – укол по моему мужскому самолюбию. Надеюсь, у нее хватит ума не посвящать Малютина в историю нашего романа. Иначе я буду чувствовать себя неловко при встречах с Юрием. Хотя, скорее всего, мы с ним не скоро увидимся». И Шувалов бросил взгляд в сторону начальника контрразведки, чьей волей поручик был вынужден сорваться с места и вновь мчаться в Севастополь.
Как водится, приказ от Артемьева поступил внезапно. В то утро Петр поднялся около восьми, несмотря на то что заснуть ему довелось лишь в преддверии рассвета. Спустя час офицер звонил в дверь скромного фотоателье на Варварке. Заспанный хозяин, без стеснения зевая во весь рот, провел посетителя в лабораторию и вручил Шувалову толстую пачку фотографий. Тщательная проверка каждого отпечатка показала, что господин Кац сработал без брака. На радостях молодой человек значительно переплатил против заранее оговоренной суммы, но потребовал выдать ему все негативы.
С увесистой коробкой, куда после пересчета были сложены стеклянные пластины и отпечатанные фотографии, контрразведчик побродил вдоль лавок, приткнувшихся у подножия стены Китай-города. Убедившись, что никто за ним не следует, Петр отправился к Вельяминову.
Хозяин дома принялся накрывать на стол, а Петр связался по телефону с Гучковым и договорился о встрече, предупредив, что явится вместе с Вельяминовым. Уже на выходе их застал телефонный звонок. Выслушав сообщение, старик сказал:
– Пчелкин телефонировал. Просил, чтобы ты поскорее к нему заглянул. Сказал, заходила Евгения, оставила тебе письмо, велела передать, что дело срочное – мол, все должен бросить и поскорее прочесть его. Вроде бы речь идет о севастопольском деле.
– Тогда поступим так, – принял решение поручик, – вы отправляйтесь к Гучкову один. Вручите ему экземпляр фотокопий. Если заинтересуется, расскажите о ходе розыска, о наших соображениях по поводу Блюмкина и Самсонова. Заодно решите вопрос о вашем вознаграждении. А я, как выясню, что за важное послание доставила госпожа Ладомирская, сразу к вам присоединюсь.
Однако развитие событий пошло по иному руслу. Когда Шувалов увидел, что письмо подписано Железняковым, его охватило предвкушение удачи, а первые же прочитанные строки заставили забыть обо всем. Он даже не обратил внимания на слова швейцара: «Барышня велела вам кланяться. Забрала свои чемоданы – я помог их снести – и уехала». Рассеянно пробормотав в ответ: «Да, конечно. Спасибо, Николай», Петр поспешил в штаб Московского военного округа, соблюдая тем не менее все мыслимые меры предосторожности. Документ, который оказался у него в руках, ставил окончательный крест на ухищрениях сотрудников КОБа, поэтому драгоценную бумагу, а заодно и свою жизнь, следовало беречь как зеницу ока.
Благополучно добравшись до штаба, поручик направился к начальнику контрразведывательного отдела. Личная просьба военного министра оказывать молодому офицеру всяческое содействие в выполнении некой тайной миссии была воспринята подполковником Вруцким должным образом. Он немедленно распорядился связать его по телефону с Петроградом и уступил свое кресло, когда в трубке раздался голос полковника Артемьева. Тот в самом начале прервал рассказ Шувалова, приказав немедленно прислать ему подробный отчет по телеграфу.
Через час зашифрованная депеша по распоряжению Вруцкого была отправлена вне всякой очереди. Пока ждали ответа, подполковник по старой привычке вытягивал из Петра подробности его встреч с Блюмкиным. В середине дня из Главного штаба поступило предписание: поручику составить подробный рапорт о ходе и результатах розыска по делу Калитникова, а утром следующего дня прибыть на Курско-Нижегородский вокзал, чтобы сесть на проходящий курьерский поезд и сопровождать полковника Артемьева до Севастополя.
Глубокой ночью, да и то только с помощью Вельяминова («Я тебя предупреждал, что начальству потребуются неимоверное количество бумаг!»), ему удалось покончить с описанием своих московских похождений. На конспиративную квартиру близ Петровского парка решил не возвращаться, ограничившись тем, что послал Малютину записку с извещением о внезапном отъезде. Весь день Борис Романов и агенты Ивана Леонтьевича пытались разузнать о шагах милиции или комитетчиков, предпринятых для поимки беглецов, но ничего выяснить не смогли. И хотя сложилось впечатление, что Блюмкин вовсе не ищет своих обидчиков, было решено подержать Аглаю в безопасном месте еще какое-то время. В поезде Петр по приказу Артемьева весь день отсыпался, но ночью ему пришлось снова бодрствовать – слишком важные, бумаги они везли, чтобы можно было пренебречь мерами безопасности.
– Дамы и господа, поезд прибывает на станцию Севастополь! – объявил проводник, проходя по вагону.
– Точно по расписанию, – заметил полковник, взглянув на часы.
Он надел фуражку, взял портфель и направился к выходу. Шувалов последовал его примеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36