https://wodolei.ru/catalog/mebel/na-zakaz/
Все это произошло так стремительно быстро, что никто из них даже не успел вскрикнуть.
Наташа бросилась вниз на помощь. Но сойти было тоже не так легко, и, когда она подошла к упавшим, старушка уже поднялась, охая, а Люся сидела на льду, растирая рукой ушибленную ведром коленку, и тихо плакала.
– Ну, ничего, Люсенька, – старалась ее утешить Наташа. – Вставай, я тебе помогу.
– Ничего… – Люся всхлипнула и встала, опираясь на Наташу, – мне не так больно, как обидно… Хотела помочь, а… – и она снова всхлипнула.
– Родненькая ты моя, – запричитала старушка, поднимая чайник, – силушки-то у меня не было удержаться.
Подошла Наташа.
– Ничего, бабушка. Вы обе целы, – значит, все в порядке. Теперь мы сделаем так: лезьте наверх и сторожите наши санки – вот они стоят. А чайник давайте мне, я воды вам наберу.
К проруби стояли три очереди, – с трех сторон. Люди либо становились на обледенелый край и, согнувшись, погружали в воду свою посуду, либо прямо ложились на живот, боясь соскользнуть в прорубь. Все это отнимало время, и очередь двигалась медленно. Начинало смеркаться. Совсем невдалеке, у берега, стоял вмерзший в лед корабль. Отсюда, снизу, он казался необыкновенно огромным. На корабле было тихо. только ветер, намечая, гремел каким-то железным листом. По Неве неслась мелкая, колючая поземка, и люди становились к ней спиной, стараясь вдавить голову в плечи.
Где-то далеко ухнуло орудие, и через несколько мгновений над головами раздался уже знакомый пронзительный свист.
– Началось, – проговорил кто-то.
– Где-то ляжет? – спросил другой, и в эту минуту совсем недалеко раздался взрыв.
Люди заговорили.
– В Гавани.
– Нет, ближе. В Балтийский метят, гады.
– И вчера, и позавчера, – все в одно место.
Снова далекий выстрел, и свист над головой – и разрыв.
– Ну, ясно – ближе Гавани.
Никто не ответил. Снова и снова свистели снаряды. Очередь медленно продвигалась к проруби. Сумерки сгущались.
Девочки достали по полведра поды, – больше им было не дотащить. Наташа наполнила водой и чайник, прошла несколько шагов и остановилась.
– Люся, знаешь что? Постой здесь со своим ведром и чайником. Я отнесу и вернусь за чайником. Ладно?
Бабушка сидела на санках, вся сжавшись в комочек. Она, видимо, совсем закоченела. Наташа поставила ведро рядом с ней в снег, вернулась к Люсе и притащила чайник. Он тоже уместился на санках. Домой двинулись втроем. Новая знакомая, охая и еле-еле передвигая ноги, плелась сзади. Оказалось, что она живет в соседнем с девочками доме.
На полпути остановились передохнуть. Просвистел над головой снаряд и лег где-то дальше.
– Наташа, это не там, где наши мамы? – тревожно спросила Люся.
– Что ты! Гораздо левее.
Снова свист, и через мгновенье – где-то разрыв.
– Родные, скорей бы домой! Страшно на улице-то, – пробормотала старушка и двинулась вперед. – Есть у вас кто на фронте? – спросила она.
– Мой пала, – ответила Наташа, – а еще – Вася…
– Письма-то есть?
– От папы было… От Васи нет…
– И у меня от сыночка нет, – старушка вдруг всхлипнула. – Как с первых дней ушел в армию – шофером, как в воду канул. Жив ли, нет ли… Женихом на фронт ушел, только пожениться собрались… И девушка хорошая такая, Даша… Меня уже мамашей называть стала… Тоже на фронт ушла… Постойте, касаточки… Не несут меня больше ноги…
И она вдруг осела прямо в снег.
– Бабушка, что с вами?.. – испугались девочки.
Старушка молчала, тяжело дыша, и вдруг начала медленно валиться на бок.
Девочки стояли над ней, растерянные.
– Что же нам с ней делать? – прошептала Люся.
– Бабушка! – Наташа наклонилась над ней и взяла ее под мышки, пытаясь поднять. – Постарайтесь встать, бабушка!
Старенькая пробормотала что-то невнятное.
– Давай попробуем вдвоем, – сказала Люся и бросила сани. – Бери ее с одной стороны, а я с другой. Ну же, бабушка! Ну! Вы же почти дома.
– Погодите… я повернусь… – проговорила старушка уже довольно внятно и, с трудом повернувшись, встала на четвереньки. Девочки, напрягая все силы, помогли ей подняться на ноги. Бросив сани среди пустынной сумеречной улицы, они довели ее до дома, вошли в квартиру, которая, к счастью, оказалась в первом этаже.
– Беги скорее к санкам, Люся, – сказала Наташа. – Бабушка, позвать к вам кого?
– Никого нет… Одна я в квартире… все померли…
– Я вам сейчас принесу чайник, а вы лежите. – Девочки уложили ее в кровать. – Вы завтра за водой не ходите, бабушка, – мы зайдем за вашим чайником и привезем вам воды. А то вам трудно.
* * *
День в госпитале выдался особенно тяжелый. Прибыла большая партия раненых, и весь персонал сбился с ног.
Софья Михайловна шла домой уже в потемках. Как всегда в дни прибытия новых партий, она шла переполненная впечатлениями. Ведь раненые приносили с фронта не только свои раны и свои страдания, – они приносили последние вести; они приносили настроения переднего края и чаще всего, несмотря на физическую боль, неистощимую духовную бодрость. И Софья Михайловна спешила домой – поделиться впечатлениями со всеми, кто жил сейчас в двух маленьких комнатах доктора, как одна большая дружная семья.
Но спешить было трудно. И не только из-за тьмы. Софья Михайловна отправилась утром на работу, не дождавшись Кати, ушедшей за хлебом, и за весь день съела только тарелку жидкого супу. В госпитале, поглощенная бешеной спешкой, она не чувствовала ни голода, ни усталости. Сейчас же с каждым шагом падали силы, голова кружилась, ноги становились ватными и не держали. А до дому было далеко…
Почти теряя сознание, она прислонилась к стене дома, прижимаясь к ней спиной из последних сил, чтобы не сползти вниз. Изредка медленно и бесшумно проплывали мимо нее в полной тьме светящиеся голубоватым цветом кружочки, – это шли прохожие с «блокадными брошками» на груди. «Если упаду, уже не встану», – подумала она, невольно закрыв глаза. И вдруг с поразительной ясностью увидела перед собой старый заснеженный парк в розовых лучах восходящего солнца и несчастное, растерянное лицо парнишки, которое ей трудно рассмотреть.
– Держись, Вихрашка, держись! – прозвучали в ее ушах слова покойного отца, которые он столько раз говорил ей в трудные минуты жизни.
Софья Михайловна открыла глаза. Еще чернее показалась ночь после этого яркого видения, но Софья Михайловна улыбнулась.
– Держись, Вихрашка, держись! – сказала она вслух.
И как будто это давнишнее наивное прозвище влило в нее новые силы. Она оттолкнулась от стены и почти совсем твердо побрела дальше.
Вот, наконец, и ее дом. Войдя в подъезд, она ощупью добралась до перил и, крепко вцепившись в них, стала медленно подниматься по лестнице. На повороте постояла, передохнула. Пошла дальше.
– Осторожно. На человека наступите, – раздался знакомый голос у самых ее ног. Она вскрикнула от неожиданности и остановилась.
– Яков Иванович?! Вы?!
– Софья Михайловна?
– Я! Господи, какое счастье! Мы так боялись за вас! Катя очень волнуется! Вы что, упали?
– Нет, сел отдохнуть.
– Ну, и я! – Она нащупала в темноте плечо Якова Ивановича и, опершись на него, села рядом с ним на ступеньку. – Яков Иванович, миленький! Вы целы, невредимы?
– Цел, невредим. Устал очень. Дома благополучно?
– Насколько сейчас возможно, да. Все живы. А где вы пропадали столько дней?
– Работал. Молодежь обучал…
– Обучили?
– Малость! Работы .выше горла. Сейчас самое время приналечь. А сил-то и нет… Меня начальник цеха насильно выгнал. «Не смейте, – говорит, – двое суток на заводе показываться…»
Они помогли друг другу встать и, поддерживая один другого, добрались до своей двери.
* * *
Настроение у всех было праздничное. На столе зажгли целых четыре коптилки. Якову Ивановичу Наташа с Катей принесли глубокое кресло, и он с наслаждением отдыхал в нем. Катя не спускала глаз с дедушки. Стол придвинули к тахте, на которой полулежала Софья Михайловна. Доктор стоя раскладывал суповой ложкой в глубокие тарелки какую-то сероватую студенистую массу и рассказывал:
– А я и думаю: технический желатин. Что ж, технический, а может, и его есть можно. Ведь желатин – это белок, штука питательная. Ну, решил сначала на себе попробовать. Вчера потихоньку от всех сварил немного, съел. Полную тарелку съел. Утром встал – ничего. Жив. Живот не болит. Ну, и наварил сегодня всем. Лаврового листа у вас, Софья Михайловна, нашел, перцу. Ну что, вкусно?
– Замечательно, доктор!
– Давно такого не ели!
– А можно еще?
Это был настоящий пир. Ели маленькими глотками, чуть прикусывая хлебом. В комнате было тепло, потрескивали дрова в «буржуйке», булькал кипяток в большом чайнике. Проснулся Тотик, дали желе и ему. На закуску доктор дал ему кусочек хлеба, густо смазанный глицерином. Он нашел у себя пузырек с глицерином и берег его только для Тотика.
– Вкусно! – сказал Тотик. – Еще!
Когда опустошили миску желе, стали пить кипяток. Всех немного разморило. Яков Иванович и Софья Михайловна начали подремывать, но расходиться никому не хотелось.
– А знаете, – рассказывала Наташа, – сегодня и у старушки, которой мы воду носим, праздник. Сын с фронта приехал. Нашелся! Вместе с партизанами воевал. – Наташа засмеялась. – Забавная старушка! Мы с Люсей сегодня приходим к ней, а она объявляет: «А мой жених приехал!»
– Точно это она – невеста, – расхохоталась Люся, – а сама старая-престарая!
– Да, да, – продолжала Наташа, – так все время его иначе и не называет, как «жених». Такая смешная…
– А где же его невеста? – спросила Катя.
– Тоже с ним приехала. Они вместе были.
– Вы их видели?
– Нет. Это нам все бабушка рассказала.
В прихожей раздался звонок. Все удивленно переглянулись. Задремавшая было Софья Михайловна подняла голову. Яков Иванович мирно похрапывал в кресле.
– Я открою, – сказала Катя и, взяв в руки одну из коптилок и бережно закрывая пламя ладонью, вышла из комнаты. В прихожей стукнула дверь, раздались голоса, шаги.
– Это они и есть, о ком сейчас говорили, – входя, сказала Катя. – Входите сюда, пожалуйста. – И она широко распахнула дверь.
Вошли двое – рослый, широкоплечий красноармеец и стройная, совсем молоденькая девушка, тоже в военной форме.
– Привет честной компании, – весело сказал красноармеец и улыбнулся, блеснув ослепительно-белыми крупными зубами.
– Здравствуй, жених, – первым важно ответил Тотик.
Все рассмеялись. Девушка залилась краской. Красноармеец подошел к тахте, порылся в кармане, вытащил кусочек сахару и, протягивая Тотику, спросил:
– А ты откуда знаешь, что я жених?
– Знаю, – твердо сказал Тотик.
– Вы легки на помине. Только что о вас говорили. Да вы это что же стоите? Садитесь, – и Софья Михайловна подвинулась на тахте.
– Спасибо, мы на минутку. Скоро десять часов, да и мамаша ждет, – сказал красноармеец. – Мы с Дашей зашли только вас за мамашу поблагодарить.
– Ну, что там, – смущенно забормотали девочки, – нам же не трудно…
– Как это не трудно? Мамаша нам все рассказала. И как она упала, а вы ее домой тащили, и как ей воду носите. Вот за это вам великое красноармейское спасибо, девушки дорогие.
Девочки растерялись и молчали.
– Что нового на фронте? – спросил доктор.
– Ничего, все в порядке. Потерпите, граждане, еще малость, – " продолжал «Жених». – Самую малость! Скоро легче, будет. Верьте мне на слово, – протянется скоро ниточка от нас на «Большую землю»…
– Ленинграда не отдадите? – спросила Люся.
– Ну! Какой разговор?! – удивился красноармеец.
– Пойдем, мамаша ждет, – Даша дернула его за рукав.
– И то! Пошли! Еще и еще раз спасибо за мамашу, девушки! Вы ей, может, жизнь спасли. – Он снова широко улыбнулся. – До свиданья, дорогие товарищи!
– До свиданья! Заходите еще!
– Какая милая пара! – сказала Софья Михайловна, когда Катя, проводив гостей, вернулась в комнату.
– А как его зовут, мы и не узнали, – сказала Наташа.
– Зовут Жених, – уверенно произнес Тотик.
Все засмеялись.
– Ну что ж, так и будем звать, – весело решила Софья Михайловна.
Глава XII
Возвращение из госпиталя. Погребенная под развалинами. Спасение…
Люся и Катя ушли за водой. Сегодня была очередь Наташи остаться с Тотиком. Она сидела рядом с ним на тахте, стараясь хоть чем-нибудь развеселить мальчика. Но Тотик лежал безучастный ко всему и то и дело задремывал. Наташа с почти физической болью в сердце рассматривала его крошечное и совсем прозрачное личико с провалившимися, переставшими быть детскими, глазами.
Тотик уже не просил все время кушать. Он точно понимал, что от него, маленького, который сам еще не может бороться, требуется одно: не мешать бороться старшим.
В прихожей раздался громкий, настойчивый звонок. Люся с Катей? Нет, они только недавно ушли. Наташа пошла отпирать.
В полумраке прихожей трудно было разглядеть лицо вошедшего, высокого, худого красноармейца. Но он входил решительно, как к себе домой, никого не спрашивая, – и Наташа невольно отступила перед ним в глубь прихожей.
– Здравствуй, Наташа! Не узнаешь?
– Вася!!.
– Здравствуй! – Вася схватил Наташу и, приподняв чуть-чуть с пола, крепко поцеловал.
– Вася… Вася, ты!.. – повторяла Наташа, захлебываясь от радости и не находя никаких слов.
– Мои живы?
– Живы… здоровы…
– Катя дома?
– Ушла за водой. Сейчас вернется. Входи же, Вася!..
– Вот досада! Не могу. Буквально на минуту. Внизу машина ждет. Дед на работе?
– Да, Вася. Катя же минут через двадцать…
– Нельзя. Я и так сделал крюк. На, вот это вам всем, поделите. – Он сунул в руки Наташе небольшой мешочек с сухарями. – Скажи, – дед в порядке? Держится?
– О, еще как! Сутками работает.
– Молодец дед! Ну, поехал. Наташа, моих поцелуй. А всем скажи: скоро легче станет. Ничего немцам с нами не сделать! До свиданья!
Он снова наклонился и поцеловал Наташу.
– Стой, Вася! Катя у проруби против Восьмой линии. Может, мимо поедешь, увидишь.
– Возможно. Ну, будь здорова!
И дверь за Васей захлопнулась.
Наташа стояла в темной прихожей, прижимая к себе колючий мешочек с сухарями, и улыбалась счастливой улыбкой, а по лицу ее текли слезы.
Наконец она опомнилась и пошла в комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Наташа бросилась вниз на помощь. Но сойти было тоже не так легко, и, когда она подошла к упавшим, старушка уже поднялась, охая, а Люся сидела на льду, растирая рукой ушибленную ведром коленку, и тихо плакала.
– Ну, ничего, Люсенька, – старалась ее утешить Наташа. – Вставай, я тебе помогу.
– Ничего… – Люся всхлипнула и встала, опираясь на Наташу, – мне не так больно, как обидно… Хотела помочь, а… – и она снова всхлипнула.
– Родненькая ты моя, – запричитала старушка, поднимая чайник, – силушки-то у меня не было удержаться.
Подошла Наташа.
– Ничего, бабушка. Вы обе целы, – значит, все в порядке. Теперь мы сделаем так: лезьте наверх и сторожите наши санки – вот они стоят. А чайник давайте мне, я воды вам наберу.
К проруби стояли три очереди, – с трех сторон. Люди либо становились на обледенелый край и, согнувшись, погружали в воду свою посуду, либо прямо ложились на живот, боясь соскользнуть в прорубь. Все это отнимало время, и очередь двигалась медленно. Начинало смеркаться. Совсем невдалеке, у берега, стоял вмерзший в лед корабль. Отсюда, снизу, он казался необыкновенно огромным. На корабле было тихо. только ветер, намечая, гремел каким-то железным листом. По Неве неслась мелкая, колючая поземка, и люди становились к ней спиной, стараясь вдавить голову в плечи.
Где-то далеко ухнуло орудие, и через несколько мгновений над головами раздался уже знакомый пронзительный свист.
– Началось, – проговорил кто-то.
– Где-то ляжет? – спросил другой, и в эту минуту совсем недалеко раздался взрыв.
Люди заговорили.
– В Гавани.
– Нет, ближе. В Балтийский метят, гады.
– И вчера, и позавчера, – все в одно место.
Снова далекий выстрел, и свист над головой – и разрыв.
– Ну, ясно – ближе Гавани.
Никто не ответил. Снова и снова свистели снаряды. Очередь медленно продвигалась к проруби. Сумерки сгущались.
Девочки достали по полведра поды, – больше им было не дотащить. Наташа наполнила водой и чайник, прошла несколько шагов и остановилась.
– Люся, знаешь что? Постой здесь со своим ведром и чайником. Я отнесу и вернусь за чайником. Ладно?
Бабушка сидела на санках, вся сжавшись в комочек. Она, видимо, совсем закоченела. Наташа поставила ведро рядом с ней в снег, вернулась к Люсе и притащила чайник. Он тоже уместился на санках. Домой двинулись втроем. Новая знакомая, охая и еле-еле передвигая ноги, плелась сзади. Оказалось, что она живет в соседнем с девочками доме.
На полпути остановились передохнуть. Просвистел над головой снаряд и лег где-то дальше.
– Наташа, это не там, где наши мамы? – тревожно спросила Люся.
– Что ты! Гораздо левее.
Снова свист, и через мгновенье – где-то разрыв.
– Родные, скорей бы домой! Страшно на улице-то, – пробормотала старушка и двинулась вперед. – Есть у вас кто на фронте? – спросила она.
– Мой пала, – ответила Наташа, – а еще – Вася…
– Письма-то есть?
– От папы было… От Васи нет…
– И у меня от сыночка нет, – старушка вдруг всхлипнула. – Как с первых дней ушел в армию – шофером, как в воду канул. Жив ли, нет ли… Женихом на фронт ушел, только пожениться собрались… И девушка хорошая такая, Даша… Меня уже мамашей называть стала… Тоже на фронт ушла… Постойте, касаточки… Не несут меня больше ноги…
И она вдруг осела прямо в снег.
– Бабушка, что с вами?.. – испугались девочки.
Старушка молчала, тяжело дыша, и вдруг начала медленно валиться на бок.
Девочки стояли над ней, растерянные.
– Что же нам с ней делать? – прошептала Люся.
– Бабушка! – Наташа наклонилась над ней и взяла ее под мышки, пытаясь поднять. – Постарайтесь встать, бабушка!
Старенькая пробормотала что-то невнятное.
– Давай попробуем вдвоем, – сказала Люся и бросила сани. – Бери ее с одной стороны, а я с другой. Ну же, бабушка! Ну! Вы же почти дома.
– Погодите… я повернусь… – проговорила старушка уже довольно внятно и, с трудом повернувшись, встала на четвереньки. Девочки, напрягая все силы, помогли ей подняться на ноги. Бросив сани среди пустынной сумеречной улицы, они довели ее до дома, вошли в квартиру, которая, к счастью, оказалась в первом этаже.
– Беги скорее к санкам, Люся, – сказала Наташа. – Бабушка, позвать к вам кого?
– Никого нет… Одна я в квартире… все померли…
– Я вам сейчас принесу чайник, а вы лежите. – Девочки уложили ее в кровать. – Вы завтра за водой не ходите, бабушка, – мы зайдем за вашим чайником и привезем вам воды. А то вам трудно.
* * *
День в госпитале выдался особенно тяжелый. Прибыла большая партия раненых, и весь персонал сбился с ног.
Софья Михайловна шла домой уже в потемках. Как всегда в дни прибытия новых партий, она шла переполненная впечатлениями. Ведь раненые приносили с фронта не только свои раны и свои страдания, – они приносили последние вести; они приносили настроения переднего края и чаще всего, несмотря на физическую боль, неистощимую духовную бодрость. И Софья Михайловна спешила домой – поделиться впечатлениями со всеми, кто жил сейчас в двух маленьких комнатах доктора, как одна большая дружная семья.
Но спешить было трудно. И не только из-за тьмы. Софья Михайловна отправилась утром на работу, не дождавшись Кати, ушедшей за хлебом, и за весь день съела только тарелку жидкого супу. В госпитале, поглощенная бешеной спешкой, она не чувствовала ни голода, ни усталости. Сейчас же с каждым шагом падали силы, голова кружилась, ноги становились ватными и не держали. А до дому было далеко…
Почти теряя сознание, она прислонилась к стене дома, прижимаясь к ней спиной из последних сил, чтобы не сползти вниз. Изредка медленно и бесшумно проплывали мимо нее в полной тьме светящиеся голубоватым цветом кружочки, – это шли прохожие с «блокадными брошками» на груди. «Если упаду, уже не встану», – подумала она, невольно закрыв глаза. И вдруг с поразительной ясностью увидела перед собой старый заснеженный парк в розовых лучах восходящего солнца и несчастное, растерянное лицо парнишки, которое ей трудно рассмотреть.
– Держись, Вихрашка, держись! – прозвучали в ее ушах слова покойного отца, которые он столько раз говорил ей в трудные минуты жизни.
Софья Михайловна открыла глаза. Еще чернее показалась ночь после этого яркого видения, но Софья Михайловна улыбнулась.
– Держись, Вихрашка, держись! – сказала она вслух.
И как будто это давнишнее наивное прозвище влило в нее новые силы. Она оттолкнулась от стены и почти совсем твердо побрела дальше.
Вот, наконец, и ее дом. Войдя в подъезд, она ощупью добралась до перил и, крепко вцепившись в них, стала медленно подниматься по лестнице. На повороте постояла, передохнула. Пошла дальше.
– Осторожно. На человека наступите, – раздался знакомый голос у самых ее ног. Она вскрикнула от неожиданности и остановилась.
– Яков Иванович?! Вы?!
– Софья Михайловна?
– Я! Господи, какое счастье! Мы так боялись за вас! Катя очень волнуется! Вы что, упали?
– Нет, сел отдохнуть.
– Ну, и я! – Она нащупала в темноте плечо Якова Ивановича и, опершись на него, села рядом с ним на ступеньку. – Яков Иванович, миленький! Вы целы, невредимы?
– Цел, невредим. Устал очень. Дома благополучно?
– Насколько сейчас возможно, да. Все живы. А где вы пропадали столько дней?
– Работал. Молодежь обучал…
– Обучили?
– Малость! Работы .выше горла. Сейчас самое время приналечь. А сил-то и нет… Меня начальник цеха насильно выгнал. «Не смейте, – говорит, – двое суток на заводе показываться…»
Они помогли друг другу встать и, поддерживая один другого, добрались до своей двери.
* * *
Настроение у всех было праздничное. На столе зажгли целых четыре коптилки. Якову Ивановичу Наташа с Катей принесли глубокое кресло, и он с наслаждением отдыхал в нем. Катя не спускала глаз с дедушки. Стол придвинули к тахте, на которой полулежала Софья Михайловна. Доктор стоя раскладывал суповой ложкой в глубокие тарелки какую-то сероватую студенистую массу и рассказывал:
– А я и думаю: технический желатин. Что ж, технический, а может, и его есть можно. Ведь желатин – это белок, штука питательная. Ну, решил сначала на себе попробовать. Вчера потихоньку от всех сварил немного, съел. Полную тарелку съел. Утром встал – ничего. Жив. Живот не болит. Ну, и наварил сегодня всем. Лаврового листа у вас, Софья Михайловна, нашел, перцу. Ну что, вкусно?
– Замечательно, доктор!
– Давно такого не ели!
– А можно еще?
Это был настоящий пир. Ели маленькими глотками, чуть прикусывая хлебом. В комнате было тепло, потрескивали дрова в «буржуйке», булькал кипяток в большом чайнике. Проснулся Тотик, дали желе и ему. На закуску доктор дал ему кусочек хлеба, густо смазанный глицерином. Он нашел у себя пузырек с глицерином и берег его только для Тотика.
– Вкусно! – сказал Тотик. – Еще!
Когда опустошили миску желе, стали пить кипяток. Всех немного разморило. Яков Иванович и Софья Михайловна начали подремывать, но расходиться никому не хотелось.
– А знаете, – рассказывала Наташа, – сегодня и у старушки, которой мы воду носим, праздник. Сын с фронта приехал. Нашелся! Вместе с партизанами воевал. – Наташа засмеялась. – Забавная старушка! Мы с Люсей сегодня приходим к ней, а она объявляет: «А мой жених приехал!»
– Точно это она – невеста, – расхохоталась Люся, – а сама старая-престарая!
– Да, да, – продолжала Наташа, – так все время его иначе и не называет, как «жених». Такая смешная…
– А где же его невеста? – спросила Катя.
– Тоже с ним приехала. Они вместе были.
– Вы их видели?
– Нет. Это нам все бабушка рассказала.
В прихожей раздался звонок. Все удивленно переглянулись. Задремавшая было Софья Михайловна подняла голову. Яков Иванович мирно похрапывал в кресле.
– Я открою, – сказала Катя и, взяв в руки одну из коптилок и бережно закрывая пламя ладонью, вышла из комнаты. В прихожей стукнула дверь, раздались голоса, шаги.
– Это они и есть, о ком сейчас говорили, – входя, сказала Катя. – Входите сюда, пожалуйста. – И она широко распахнула дверь.
Вошли двое – рослый, широкоплечий красноармеец и стройная, совсем молоденькая девушка, тоже в военной форме.
– Привет честной компании, – весело сказал красноармеец и улыбнулся, блеснув ослепительно-белыми крупными зубами.
– Здравствуй, жених, – первым важно ответил Тотик.
Все рассмеялись. Девушка залилась краской. Красноармеец подошел к тахте, порылся в кармане, вытащил кусочек сахару и, протягивая Тотику, спросил:
– А ты откуда знаешь, что я жених?
– Знаю, – твердо сказал Тотик.
– Вы легки на помине. Только что о вас говорили. Да вы это что же стоите? Садитесь, – и Софья Михайловна подвинулась на тахте.
– Спасибо, мы на минутку. Скоро десять часов, да и мамаша ждет, – сказал красноармеец. – Мы с Дашей зашли только вас за мамашу поблагодарить.
– Ну, что там, – смущенно забормотали девочки, – нам же не трудно…
– Как это не трудно? Мамаша нам все рассказала. И как она упала, а вы ее домой тащили, и как ей воду носите. Вот за это вам великое красноармейское спасибо, девушки дорогие.
Девочки растерялись и молчали.
– Что нового на фронте? – спросил доктор.
– Ничего, все в порядке. Потерпите, граждане, еще малость, – " продолжал «Жених». – Самую малость! Скоро легче, будет. Верьте мне на слово, – протянется скоро ниточка от нас на «Большую землю»…
– Ленинграда не отдадите? – спросила Люся.
– Ну! Какой разговор?! – удивился красноармеец.
– Пойдем, мамаша ждет, – Даша дернула его за рукав.
– И то! Пошли! Еще и еще раз спасибо за мамашу, девушки! Вы ей, может, жизнь спасли. – Он снова широко улыбнулся. – До свиданья, дорогие товарищи!
– До свиданья! Заходите еще!
– Какая милая пара! – сказала Софья Михайловна, когда Катя, проводив гостей, вернулась в комнату.
– А как его зовут, мы и не узнали, – сказала Наташа.
– Зовут Жених, – уверенно произнес Тотик.
Все засмеялись.
– Ну что ж, так и будем звать, – весело решила Софья Михайловна.
Глава XII
Возвращение из госпиталя. Погребенная под развалинами. Спасение…
Люся и Катя ушли за водой. Сегодня была очередь Наташи остаться с Тотиком. Она сидела рядом с ним на тахте, стараясь хоть чем-нибудь развеселить мальчика. Но Тотик лежал безучастный ко всему и то и дело задремывал. Наташа с почти физической болью в сердце рассматривала его крошечное и совсем прозрачное личико с провалившимися, переставшими быть детскими, глазами.
Тотик уже не просил все время кушать. Он точно понимал, что от него, маленького, который сам еще не может бороться, требуется одно: не мешать бороться старшим.
В прихожей раздался громкий, настойчивый звонок. Люся с Катей? Нет, они только недавно ушли. Наташа пошла отпирать.
В полумраке прихожей трудно было разглядеть лицо вошедшего, высокого, худого красноармейца. Но он входил решительно, как к себе домой, никого не спрашивая, – и Наташа невольно отступила перед ним в глубь прихожей.
– Здравствуй, Наташа! Не узнаешь?
– Вася!!.
– Здравствуй! – Вася схватил Наташу и, приподняв чуть-чуть с пола, крепко поцеловал.
– Вася… Вася, ты!.. – повторяла Наташа, захлебываясь от радости и не находя никаких слов.
– Мои живы?
– Живы… здоровы…
– Катя дома?
– Ушла за водой. Сейчас вернется. Входи же, Вася!..
– Вот досада! Не могу. Буквально на минуту. Внизу машина ждет. Дед на работе?
– Да, Вася. Катя же минут через двадцать…
– Нельзя. Я и так сделал крюк. На, вот это вам всем, поделите. – Он сунул в руки Наташе небольшой мешочек с сухарями. – Скажи, – дед в порядке? Держится?
– О, еще как! Сутками работает.
– Молодец дед! Ну, поехал. Наташа, моих поцелуй. А всем скажи: скоро легче станет. Ничего немцам с нами не сделать! До свиданья!
Он снова наклонился и поцеловал Наташу.
– Стой, Вася! Катя у проруби против Восьмой линии. Может, мимо поедешь, увидишь.
– Возможно. Ну, будь здорова!
И дверь за Васей захлопнулась.
Наташа стояла в темной прихожей, прижимая к себе колючий мешочек с сухарями, и улыбалась счастливой улыбкой, а по лицу ее текли слезы.
Наконец она опомнилась и пошла в комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19