– Потому что я кое-что слышал о нём на пароходе, с которым возвращался в ноябре из Порт-Саида на Цейлон. Это было то же самое судно, на котором моя жена и соответчик плыли в Англию.– Что же вы слышали?– Что они проводили всё время вместе.– Довольно частое явление в плавании, не так ли?– В пределах благоразумия – да.– Вам это известно по собственному опыту?– Насколько помнится, нет.– Что ещё побудило вас возыметь подозрения?– Стюардесса сказала мне, что видела, как он выходил из каюты моей жены.– В какое время? Днём или ночью?– Перед самым обедом.– Вам по долгу службы, наверно, не раз приходилось совершать поездки морем?– Да, много раз.– И вы не замечали, что пассажиры частенько заходят друг к другу в каюты?– Замечал.– Это всегда наводило вас на подозрение?– Нет.– Не вправе ли я пойти дальше и заключить, что раньше у вас в таких случаях никогда не возникало подозрений?– Нет, не вправе.– Вы по природе человек подозрительный?– Не нахожу.– Или, что называется, ревнивый?– Не сказал бы.– Намного вы старше вашей жены?– На семнадцать лет.– Тем не менее вы не в таких годах, чтобы не знать, как непринуждённо и почти не считаясь с разницей полов держатся друг с другом молодые люди и женщины наших дней?– Если вас интересует мой возраст, то мне сорок один.– То есть практически вы принадлежите к послевоенному поколению?– Я воевал.– Тогда вам, вероятно, известно, что многое, считавшееся до войны подозрительным, давно уже не рассматривается как таковое?– Мне известно, что теперь ко всему относятся легко и просто.– Благодарю вас. Скажите, случалось ли вам подозревать в чем-нибудь вашу жену до того, как она покинула вас?Динни подняла глаза.– Не случалось.– И тем не менее такого ничтожного обстоятельства, как то, что соответчик вышел из её каюты, оказалось достаточно, чтобы вы установили за ней наблюдение?– Да. Кроме того, они всё время на пароходе проводили вместе, и я своими глазами видел, как он выходил в Лондоне из дома, где она остановилась.– Говорили вы ей, будучи в Лондоне, что, если она не вернётся к вам, все последствия лягут на неё?– Едва ли я мог употребить подобные выражения.– А какие же вы употребили?– Я сказал ей, что она имеет несчастье быть моей женой и поэтому не может вечно оставаться соломенной вдовою.– Тоже не слишком изящный оборот, правда?– Допускаю.– Итак, вы стремились воспользоваться любым предлогом и любым её знакомством, чтобы освободиться от неё?– Нет, я стремился вернуть её.– Невзирая на ваши подозрения?– В Лондоне у меня ещё не было подозрений.– Остаётся предположить, что вы дурно обращались с ней и намеревались освободиться от брачного союза, унижавшего вашу гордость.Неторопливый низкий голос вставил:– Протестую, милорд.– Милорд, поскольку истец признал…– Согласен, мистер Инстон, но кто из мужей не совершает поступков, за которые потом хочется извиниться?– Как угодно вашей милости… Во всяком случае, вы распорядились установить наблюдение за вашей женой. Когда именно?– Как только вернулся на Цейлон.– Сразу же?– Почти.– Это не свидетельствует о горячем желании вернуть её. Не правда ли?– После того что мне рассказали на пароходе, мои намерения решительно изменились.– Ах, на пароходе. А ведь выслушивать сплетни о своей жене не очень красиво. Вы не находите?– Нахожу. Но она отказалась вернуться, и я должен был внести ясность в положение вещей.– Всего спустя два месяца после её ухода от вас!– Прошло уже больше двух месяцев.– Но меньше трёх. Мне кажется, вы просто вынудили её покинуть вас, а затем использовали первую же возможность застраховать себя от её возвращения.– Неправда.– Хорошо, допускаю. Скажите, вы обратились в сыскное агентство до отъезда из Англии на Цейлон?– Нет.– Вы можете подтвердить это под присягой?– Да.– Как же вы вошли с ним в контакт?– Я поручил сделать это моим поверенным.– О, так, значит, до отъезда вы беседовали с вашими поверенными?– Да.– Невзирая на то, что у вас ещё не было подозрений?– Когда человек уезжает так далеко, он должен побеседовать со своими поверенными. Это естественно.– Вы беседовали с ними о вашей жене?– И о ней и о других делах.– Что же вы сказали им о вашей жене?Динни опять подняла глаза. Ей было всё омерзительнее видеть, как травят человека, пусть даже её противника.– По-моему, я сказал только, что она остаётся здесь у своих родителей.– И это всё?– Возможно, я прибавил, что наши отношения усложнились.– И это всё?– Помнится, я сказал ещё: "Пока что не представляю себе, чем всё это кончится".– Готовы ли вы подтвердить под присягой, что не сказали: "Я, может быть, поручу вам установить за ней наблюдение".– Готов.– Готовы ли вы присягнуть, что не сказали вашим поверенным ничего, наводящего их на мысль о желательности для вас развода?– Не могу отвечать за мысли, на которые навели их мои слова.– Попрошу не отклоняться в сторону, сэр. Упомянули вы о разводе или нет?– Не помню.– Не помните? Сложилось или не сложилось у них мнение, что вы намерены начать дело?– Не знаю. Я сказал им только, что наши отношения усложнились.– Мы это уже слышали, и это не ответ на мой вопрос.Динни увидела, как судья высунул голову.– Мистер Инстон, истец показал, что не знает, какое мнение сложилось у его поверенных. Что ещё вы хотите услышать?– Милорд, существо порученного мне дела, – я рад возможности кратко резюмировать его, – сводится к тому, что, как только истец так или иначе вынудил свою жену покинуть его, он решил развестись с ней и был готов схватиться за любой предлог, могущий послужить основанием для развода.– Что ж, вам предоставлено право вызвать его поверенного.– Ваша милость!..Этот краткий возглас прозвучал так, словно адвокат собрался пожать плечами, но передумал и переложил этот жест на слова.– Хорошо, продолжайте.Динни со вздохом облегчения уловила заключительные нотки в голосе Инстона "не-заткнёшь-за пояс".– Итак, хотя вы начали дело, основываясь только на сплетнях, и осложнили его, потребовав возмещения ущерба от человека, с которым не сказали и двух слов, вы пытаетесь внушить присяжным, что вы терпимый и благоразумный супруг, чьё единственное желание – вернуть жену обратно?Динни в последний раз подняла глаза на лицо Корвена, скрытое под ещё более непроницаемой, чем обычно, маской.– Я вовсе не намерен что-либо внушать присяжным.– Очень хорошо!За спиной девушки зашуршал шёлк мантии.– Милорд, – произнёс неторопливый звучный голос, – поскольку мой коллега придаёт этому такое значение, я вызову поверенного истца."Очень молодой" Роджер, перегнувшись к Динни, шепнул:– Дорнфорд приглашает вас всех позавтракать с ним…Девушка почти ничего не ела: она испытывала нечто вроде тошноты. Такого ощущения не вызывало у неё ни дело Хьюберта, ни расследование смерти Ферза, хотя и то и другое стоили ей гораздо больших страхов и волнений. Она впервые столкнулась с той безмерной злобой, которая сопровождает тяжбу между частными лицами. Упорное стремление уличить противника в низости, злонамеренности, лживости, проявлявшееся в каждой реплике перекрёстного допроса, тяжело сказывалось на её нервах.Когда они возвращались в суд, Дорнфорд заметил:– Я знаю, каково вам сейчас. Но не забудьте, что процесс – своего рода игра: обе стороны подчиняются одинаковым правилам, а судья присматривает, чтобы они их не нарушали. Я много раз прикидывал, нельзя ли устроить всё это по-другому, но так ничего и не придумал.– Посидев на таком процессе, перестаёшь верить, что в мире есть что-нибудь до конца чистое.– А я вообще в этом сомневаюсь.– Здесь даже Чеширский кот разучится улыбаться, – отозвалась Динни.– Здесь не улыбаются, Динни. Эти слова следовало бы высечь над входом в суд.То ли благодаря этому краткому разговору, то ли потому, что она уже притерпелась, Динни легче перенесла дневное заседание, целиком ушедшее на простой и перекрёстный допрос стюардессы и агентов частного сыска. К четырём часам допрос истца и свидетелей обвинения закончился, и "очень молодой" Роджер подмигнул Динни с таким видом, словно хотел сказать: "Сейчас суд удалится и я позволю себе взять понюшку". XXX Возвращаясь в такси на Саут-сквер, Клер долго молчала и, лишь когда машина поравнялась с Большим Бэном, вдруг заговорила:– Подумать только, Динни! Он заглянул в автомобиль, когда мы спали! А может быть, он просто приврал?– Будь это так, его показания были бы ещё убедительнее.– Разумеется, я положила голову на плечо Тони. Как же иначе? Пусть попробуют сами поспать в двухместной машине.– Удивляюсь, как он не разбудил вас своим фонарём.– Вероятно, всё-таки будил. Я припоминаю, что несколько раз просыпалась как от толчка. Нет, глупей всего я вела себя в тот вечер, после кино и обеда, когда пригласила Тони зайти ко мне и чего-нибудь выпить. Мы были до того наивны, что даже не подумали о возможной слежке. В зале было много публики?– Да. Завтра будет ещё больше.– Ты видела Тони?– Мельком.– Напрасно я тебя не послушалась. Надо было предоставить события их течению. Эх, если бы я любила его!..Динни промолчала.В гостиной Флёр они застали тётю Эм. Она подплыла к Клер и уже открыла рот, но спохватилась, пристально взглянула на племянницу и ни с того ни с сего объявила:– Всё едино! Ненавижу это выражение! От кого оно у меня? Динни, расскажи мне про судью. Он длинноносый?– Нет. Но сидит он очень низко и всё время высовывает голову вперёд.– Зачем?– Я его не спрашивала, тётя.Леди Монт повернулась к Флёр:– Можно подать Клер обед в постель? Ступай, дорогая, прими хорошую ванну, ложись и не вставай до утра. Перед таким судьёй нужно выглядеть свежей. Флёр тебя проводит, а я поговорю с Динни.Когда они ушли, леди Монт подошла к камину, где горели дрова:– Утешь меня, Динни. Как в нашей семье могла случиться такая история? Это не к лицу никому из Черрелов, кроме разве твоего прадеда, но он ведь родился раньше королевы Виктории.– Вы хотите сказать, что он был беспутным от природы?– Да. Игрок. Любил удовольствия и компанию. Его жена мучилась с ним всю жизнь. Шотландка. Очень странно!– В этом, наверно, и заключается причина того, что мы стали добропорядочными, – отозвалась Динни.– В чём?– В комбинации.– Нет, скорее в деньгах, – возразила леди Монт. – Он их промотал.– А их было много?– Да. Его отец разбогател на хлебе.– Нечестное богатство.– Почему? Во всём виноват Наполеон. У нас было тогда шесть тысяч акров, а после твоего прадеда осталось только тысяча сто.– И те большей частью под лесом.– Да, чтобы стрелять вальдшнепов. Успеет процесс попасть в вечерние газеты?– Разумеется. Джерри – человек на виду.– Надеюсь, туалета Клер не коснутся. Понравились тебе присяжные?Динни пожала плечами:– Я не умею читать чужие мысли по лицам.– Это всё равно как щупать нос у собаки: тебе кажется, что он горячий, а на самом деле она здорова. А что с молодым человеком?– Он – единственный, кого мне по-настоящему жаль.– Да, – согласилась леди Монт. – Каждый мужчина прелюбодействует, но в своём сердце, а не в автомобилях.– Людям важно не то, что есть, а то, что кажется, тётя Эм.– По мнению Лоренса, косвенные улики доказывают, что совершилось то, чего на самом деле никто не совершал. Он полагает, что так даже лучше: все равно Клер сочтут виновной в том, в чём она не виновата. Разве это справедливо, Динни?– Нет, тётя.– Ну, мне пора домой, к твоей матери. Она ничего не ест, только сидит, читает и все больше бледнеет. А Кон забыл даже про свой клуб. Флёр собирается увезти их и нас на своей машине в Монте-Карло, когда всё кончится. Она говорит, что нам будет там очень хорошо и что Ригз умеет держаться правой стороны, если не забывает об этом.Динни покачала головой:– Лучше всего у себя в норе, тётя.– Не люблю ползать, – изрекла леди Монт. – Поцелуй меня и поскорей выходи замуж.Когда тётка выплыла из комнаты, Динни отошла к окну и стала смотреть на сквер.Это становится у них навязчивой идеей! Все – тётя Эм, дядя Эдриен, её отец, мать. Флёр, даже Клер – жаждут выдать её за Дорнфорда, и поскорее!Им-то какое дело? Откуда в них инстинктивное стремление толкать людей в объятия друг друга? Раз ей нечего делать в жизни сейчас, брак ничего не изменит. Зачем он ей? "Дабы множить потомство своё", – вспомнилась ей заповедь прошлого. Жизнь должна продолжаться. Но для чего? В наши дни её никто не называет иначе как адом. А впереди – тоже ничего, кроме "прекрасного нового мира"."Или католицизма, – мысленно добавила она. – Но я не верю ни в тот, ни в другой".Она распахнула окно и облокотилась на подоконник. Вокруг девушки, жужжа, заметалась муха. Динни отогнала её, но та сейчас же вернулась. Мухи! У них тоже есть своё назначение в жизни. Но какое? Они если уж существуют, так существуют; если умирают, так умирают, но никогда не живут наполовину. Она снова отогнала муху, которая на этот раз не вернулась.За спиной Динни раздался голос Флёр:– Вы тут не простудитесь, дорогая? Ну и весна! Впрочем, я повторяю то же самое из мая в май. Пойдём выпьем чаю. Клер сидит в ванне с чашкой в одной руке и сигаретой в другой. Выглядит совершенно прелестно. Надеюсь, завтра всё кончится.– Ваш троюродный брат уверяет, что да.– Он придёт к обеду. К счастью, его супруга в Дройтиче.– Почему "к счастью"?– Ну, знаете, это такая дама!.. Если ему понадобится поговорить сКлер, я отведу его к ней: она к тому времени уже вылезет из ванны. Впрочем, вы её вполне можете заменить. Как вы думаете, Клер будет хорошо держаться во время допроса?– Разве это кому-нибудь удаётся?– Мой отец уверял меня, что я держалась хорошо, но он был лицеприятен. Да ведь и вас хвалил следственный судья, который вёл дело Ферза, верно?– Тогда не было перекрёстного допроса. Флёр. А Клер к тому же нетерпелива.– Посоветуйте ей поднимать брови и считать до пяти перед каждым ответом. Это выведет Броу из себя.– У него такой голос, что с ума сойти можно, – сказала Динни. – А паузы он делает такие, словно у него впереди целый свободный день.– Обычный приём. Вся эта церемония сильно смахивает на инквизицию. Как вы находите защитника Клер?– Будь я на другой стороне, я его возненавидела бы.– Значит, хорош.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37