— Что касается вас, то я все понимаю, вы мужчина и везде сумеете выбраться из беды. Но вот вашу жену и дочь вы осуждаете на очень печальное и бедственное существование.
— Долг жены следовать за мужем, — ответила миссис Брайт с легким укором. — Я счастлива везде, где бы мы ни находились, лишь бы мне быть с ним.
— Это прекрасно, я благоговею перед вашими чувствами, миссис Брайт, но позвольте возразить вам.
— Говорите, сэр.
— Разве необходимо было уходить в такую даль, чтобы найти удобное место для поселения?
— Конечно, нет, но тогда мы подвергались бы опасности, что рано или поздно владельцы вспаханной нами земли выгнали бы нас с нашего нового места и вынудили бы приняться немного дальше за устройство новой плантации…
— Тогда как здесь, — продолжал Джон Брайт, — нам опасаться нечего, земля не принадлежит никому.
— Мой брат ошибается, — ответил вождь, который до той поры не произнес ни слова, — вся земля на десять дней хода во все стороны принадлежит мне и моему племени; бледнолицый находится на охотничьих землях кайнахов.
Джон Брайт посмотрел на индейца в смущении.
— Ну, так мы пойдем еще дальше, жена, — сказал он спустя минуту, словно примирившись с неудачей.
— Куда может идти бледнолицый, где земля не принадлежала бы никому? — строго возразил индейский вождь.
Тут американец не знал, что возразить. Девушка, никогда еще не видевшая индейца вблизи, рассматривала его с любопытством и страхом. Граф улыбался.
— Вождь прав, — сказал Меткая Пуля, — прерии принадлежат краснокожим.
Джон Брайт в унынии опустил голову на грудь.
— Что же делать? — пробормотал он.
Серый Медведь положил руку на его плечо и сказал:
— Откройте уши, мой брат, вождь будет говорить. Американец взглянул на него вопросительно.
— Эта земля нравится моему брату? — спросил индеец.
— Не вижу причины скрывать, что это отличнейшая земля, какую мне приходилось встречать, — в двух шагах река, сзади огромный девственный лес. О! Разумеется, это великолепная местность и — клянусь Богом! — я устроил бы тут великолепную плантацию.
— Я уже говорил моему бледнолицему брату, — продолжал вождь, — что эта страна принадлежит мне.
— Да, говорили, вождь, и я не отрицаю этого.
— Итак, если бледнолицый желает, он может приобрести столько земли, сколько ему понадобится, — решительно сказал Серый Медведь.
При таком предложении, которого американец вовсе не ожидал, он мигом навострил уши, в нем сказалась натура скваттера.
— Как же я могу приобрести землю, когда у меня ничего нет? — спросил он.
— Это все равно, — ответил вождь.
Все изумились и с любопытством взглянули на индейца; разговор вдруг принял серьезный оборот, которого никто не ожидал.
Джон Брайт не поверил такой уступчивости.
— Вероятно, вы не поняли меня, вождь, — сказал он. Индеец тряхнул головой.
— Бледнолицый не может купить землю, потому что ему нечем заплатить, — ответил он, — ведь он так сказал?
— Так, вождь, и вы мне возразили, что это все равно.
— Да, это мои слова.
Всеобщее любопытство было возбуждено еще сильнее, всякое недоразумение исключалось, эти два человека выразили свою мысль точно и ясно.
«Тут кроется какая-то чертовщина, — пробормотал про себя Меткая Пуля, — индеец не даст и битого яйца, если не рассчитывает взамен получить быка».
— К чему вы клоните, вождь? — откровенно спросил граф Серого Медведя.
— Сейчас я все объясню, — ответил тот. — Мой брат принимает участие в этом семействе, не так ли?
— Ну да, — сказал молодой человек, удивляясь все больше, — вам это известно.
— Если мой брат обязуется сопровождать меня в течение двух лун, не спрашивая отчета в моих действиях, и согласится оказывать мне помощь, когда я попрошу его, то этот человек получит от меня столько земли, сколько пожелает, чтобы поселиться, и впредь ему нечего будет опасаться — ни преследований краснокожих, ни того, что его вытеснят белые, потому что я действительно единственный владелец земли и никто другой не имеет на нее права.
— Позвольте! — вскричал Меткая Пуля, вставая. — Я не допущу, чтобы господин Эдуард принял подобное условие при мне. Кто покупает вещь, не посмотрев на нее хотя бы раз? Просто безумие подчинить свою волю прихоти другого человека!
Серый Медведь нахмурил брови, молния гнева сверкнула в его глазах.
— Собака-бледнолицый! — вскричал он, вскочив со своего места. — Берегись, раз я уже пощадил тебя!
— Я не боюсь твоих угроз, проклятый краснокожий, — твердо возразил канадец. — Ты лжешь, что жизнь моя в твоей власти! Она зависит только от Бога, и ни один волос не упадет с моей головы без Его воли.
Индеец схватился за нож, охотник мгновенно последовал его примеру, и оба очутились лицом к лицу, сверля друг друга взглядом, готовые вступить в бой.
Женщины вскрикнули, Уильям и его отец стали перед ними, собираясь вмешаться в ссору, если понадобится.
Но граф мгновенно бросился к противникам и крикнул повелительным голосом:
— Остановитесь, я требую это!
Невольно подчинясь ему, черноногий и канадец отступили на шаг, сунули ножи за пояс и ждали.
Граф поглядел на того и на другого и протянул руку охотнику.
— Спасибо, друг, — сказал он с чувством, — спасибо, но ваша помощь мне не нужна.
— Ладно, ладно, — ответил Меткая Пуля, — вы знаете, господин Эдуард, что я вам предан телом и душой; отложу все выяснения до первого же случая.
И честный канадец беспечно сел.
— Что касается вас, вождь, — продолжал молодой человек, — то вашего предложения я принять не могу — надо быть сумасшедшим, чтобы согласиться на него, а я, надеюсь, еще не дошел до этого. Пожалуй, я сообщу вам, что прибыл в прерии с единственной целью поохотиться; предполагаемый мной срок уже на исходе, важные дела требуют моего присутствия в Соединенных Штатах. Несмотря на все мое желание быть полезным этим добрым людям, я только съезжу с вами, как и обещал, в ваше селение и затем буду вынужден распроститься с вами, я надеюсь, навсегда.
— Что мне будет крайне приятно, — заключил Меткая Пуля.
Индеец оставался неподвижен.
— Однако, — продолжал граф, — нет ли другого средства покончить с этим делом к всеобщему удовольствию? Земля не может быть дорогой в этих местах; назначьте мне цену, и я заплачу вам за нее немедленно долларами или чеками на нью-йорского или бостонского банкира.
— Правда, — подтвердил охотник, — остается еще это средство.
— О, благодарю вас, сэр! — вскричала миссис Брайт. — Но мой муж не может принять подобного предложения.
— Почему же, любезная миссис Брайт, если мне оно удобно и вождь согласен?
Джон Брайт, надо отдать ему справедливость, только знаками подтверждал слова жены; достойный скваттер, как истый американец, остерегся вымолвить слово.
Диана, плененная бескорыстием и очарованная изысканным обращением знатного вельможи, смотрела на графа взором, исполненным горячей благодарности, не осмеливаясь высказать вслух все то, что она думала про себя при виде этого прекрасного молодого человека, такого благородного и великодушного.
Серый Медведь поднял голову.
— Я докажу моему брату, — спокойно промолвил он с вежливым поклоном, — что краснокожие так же великодушны, как и бледнолицые; я продаю ему восемьсот акров земли, где бы он ни вздумал взять их по берегу реки, за один доллар.
— Один доллар! — вскричал молодой человек в изумлении.
— Да. Таким образом я получу плату и мой брат не будет мне ничем обязан; если он останется некоторое время со мной, то только по собственной воле и потому, что сам пожелает быть вместе со своим искренним другом.
Все остолбенели при этой неожиданной развязке сцены, которая грозила закончиться кровопролитием.
Один только Меткая Пуля не поверил сговорчивости вождя.
«Что-то здесь нечисто, — проворчал он про себя, — но я дремать не буду, и этот дьявол, как ни хитер, а меня не проведет!»
Граф де Болье пришел в восторг от бескорыстия, которого не ожидал.
— Вот, вождь, — сказал он, подавая ему доллар согласно уговору, — теперь мы квиты, но знайте, что я не останусь у вас в долгу.
Индеец вежливо поклонился.
— Теперь я попрошу вас еще об одной услуге, — продолжал граф.
— Мой брат имеет право требовать от меня всего.
— Помириться с моим стариком, Меткой Пулей.
— Очень охотно, если мой брат желает этого, — ответил вождь, — а в знак примирения я прошу его принять этот доллар, который я получил от вас.
Первым движением охотника было отказаться, но он передумал, взял доллар и аккуратно спрятал его в карман на своем поясе.
Джон Брайт не знал, как выразить графу свою признательность. Благодаря ему он наконец сделался настоящим собственником.
В тот же день американец в сопровождении сына отправился выбирать землю для плантации.
Граф де Болье составил на листке своей записной книжки вполне законный акт о продаже, Ивон и Меткая Пуля подписались свидетелями, и Серый Медведь кое-как нарисовал знамя своего племени и животное с претензией на сходство с медведем.
Индейский вождь вполне мог бы подписаться, как остальные, если бы захотел, но он тщательно скрывал свое хорошее образование, которым был обязан Белому Бизону.
Джон Брайт благоговейно положил купчую между листами семейной Библии и сказал графу, стиснув его руку так, что чуть не раздавил ее:
— Помните, граф, что в шкуре Джона Брайта есть человек, который пойдет за вас в огонь и в воду.
Диана ничего не сказала, но бросила на молодого человека взгляд, который вполне вознаграждал его за все, что он сделал для ее семейства.
— Держи ухо востро! — шепнул Ивону охотник, когда они остались наедине. — Теперь ты должен тщательно оберегать своего господина, ему грозит страшная опасность.
ГЛАВА XII. Степная Волчица
Около четырех или пяти часов после различных событий, о которых мы рассказали в предыдущих главах, всадник на сильной лошади в индейской сбруе — украшенной перьями и расписанной яркими красками — переправился через узкий ручей, неизвестный приток Миссисипи, и поскакал в глубь прерий по направлению к девственному лесу, о котором мы уже упоминали несколько раз.
Однако странно было то, что лошадь, точно фантастический конь из баллады, скорее скользила по земле, чем бежала.
Она мчалась во весь опор — ее длинная грива развевалась по ветру, из ноздрей валил пар; но напрасно стали бы прислушиваться к ее топоту по каменистой почве.
Всадник, в одежде воина черноногих индейцев, в котором по орлиному перу, воткнутому над правым ухом, легко было узнать вождя, то и дело наклонялся к шее лошади, взмахом руки принуждая ее мчаться еще быстрее.
Была ночь — одна из тех американских ночей, полных благоухания и таинственного шепота, когда черное небо усеяно мириадами блестящих звезд, луна заливает серебристыми лучами местность и обманчивым полусветом придает окружающим предметам печать нереальности, даже фантастичности.
По-видимому, все спало в прерии. Огромные деревья стояли тихо, не шелохнувшись; дикие звери, сходив к реке напиться, вернулись в свои скрытые от постороннего глаза логовища.
Один лишь всадник неслышно мчался во мраке.
Порой он поднимал голову, точно сверяя свой путь со звездами, но после минутной остановки снова несся во весь опор.
Так прошло много часов, а всадник все не думал останавливаться.
Наконец он добрался до места, где деревья росли так густо и настолько тесно переплетались между собой непроницаемой сетью лиан, что путь ему вдруг преградила настоящая живая стена.
Он внимательно осмотрелся вокруг в надежде отыскать какую-нибудь щель или отверстие, куда мог бы проскользнуть, но тут же убедился, что всякая попытка с его стороны бесполезна, и после минуты колебания сошел с лошади.
Он понял, что попал в заросли, где только топор или огонь могут проложить дорогу.
Индейцы — философы-реалисты, они не унывают, когда поставлены лицом к лицу с невозможностью; напротив, они покоряются ей без ропота и полагают, что случай либо время позаботятся и выведут их из западни.
Краснокожий вождь привязал лошадь к стволу дерева, положил перед ней охапку травы и побегов гороха и, спокойный насчет того, что его добрый конь не будет терпеть нужды ни в чем в эту длинную ночь, больше им не занимался.
Теперь он должен был подумать о себе. Прежде всего он срезал своим ножом на довольно большое расстояние вокруг места, где находился, кусты и растения, которые мешали ему расположиться так, как он того хотел. Затем, с ловкостью обитателя прерий, он разложил костер из хвороста, чтобы приготовить себе ужин и отпугнуть диких зверей, если случайно кому-нибудь из них вздумалось бы подойти к нему во время его сна. В собранном им хворосте он тщательно отобрал и удалил ветки кустарника, который мексиканцы называют вонючим деревом — его сильный запах выдал бы его присутствие каждому индейцу на десять миль вокруг, а всадник, по-видимому, принимал все меры, чтобы оставаться незамеченным; уже одно то, что он обвязал ноги лошади кожаными мешками с мокрым песком, чтобы заглушить стук копыт, служило тому достаточным доказательством.
Когда огонь, разложенный в таком месте, что его нельзя было бы заметить на расстоянии десяти шагов, взвился кверху ярким пламенем, индеец вынул из сумки, сшитой из шкуры оленя, немного индейского проса и истолченного в порошок мяса и принялся есть с большим аппетитом, по временам пытливо вглядываясь в окружающий его мрак и прислушиваясь к неведомым звукам, которые ночью без видимой причины нарушают величественную тишину прерий.
Завершив скудную трапезу, индеец набил свою трубку табаком, раскурил ее и принялся с наслаждением пускать клубы дыма.
Однако, несмотря на кажущееся хладнокровие, в душе он беспокоился; порой он вынимал изо рта чубук, поднимал глаза и тоскливо созерцал небо через просвет в зеленом своде, который простирался над его головой.
Наконец индеец, по-видимому, пришел к какому-то решению; он приложил пальцы к губам и трижды прокричал, подражая с невообразимым совершенством крику пилюка — ночной птицы.
После этого он наклонился вперед и прислушался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40