Он отделился от отряда и поспешил к тому месту, где лежал дон Антонио, чтобы помочь ему и сделать своим должником, но не успел. Доминик опередил его. Зато позднее дон Мельхиор помог дону Антонио бежать из пещеры, куда велел его поместить дон Хаиме. Антонио не оставался в долгу и всегда платил тем же. Дон Антонио знал всю подноготную дона Мельхиора, дон Мельхиор не знал об Антонио ничего. Этот человек был для него загадкой… Однако дон Мельхиор не терял надежды эту загадку когда-нибудь разгадать. После того как дон Антонио вырвал своего друга из рук масонов, дон Мельхиор стал неоплатным его должником. Но то ли из деликатности, то ли еще почему-то дон Антонио никогда не напоминал об этом своему сообщнику. Возвратившись в Пуэбло, дон Мельхиор первым долгом отправился в монастырь, где держал в заточении свою сестру, но, как он и предчувствовал, ее там не оказалось. Дон Антонио, выслушав эту новость, сказал:
— Только мертвые не могут убежать! Дон Мельхиор промолчал. Да и что мог он сказать? Поиски в Пуэбло не дали никаких результатов, настоятельница молчала, будто в рот воды набрала или же онемела.
— Поедем в Мехико, — сказал дон Антонио, — она там, если еще жива.
Неизвестно, каким образом, но уже на третий день их пребывания в городе дон Антонио обнаружил убежище девушки.
Но оставим пока дона Антонио и его друга и расскажем о том, как освободили донью Долорес.
Дон Мельхиор поместил сестру в монастырь Кармелиток и, подкупив настоятельницу, добился того, что к девушке никого не пускали, письма на ее имя и написанные ею самой перехватывали. Таким образом, для доньи Долорес ее крошечная келья стала настоящей тюрьмой. У девушки не оставалось ни малейшей надежды на освобождение. Впрочем, брат ей прямо сказал, что она должна принять постриг. Только в этом случае он мог рассчитывать на наследство.
Однако для пострига необходимо было либо согласие девушки, либо особое распоряжение свыше, и тут ему пришел на помощь Диего Исагирре, секретарь губернатора, и донья Долорес была доставлена в монастырь с предписанием губернатора.
Вечером того дня, когда дон Мельхиор попал в руки своего пленника, дона Адольфо, часов около девяти, трос укутанных в плащи всадников подъехали к воротам монастыря.
На стук вышла привратница, открыла окошечко в воротах, окинула взглядом прибывших, шепотом переговорила с одним из них и впустила его в ворота. Остальные остались ждать.
Привратница проводила незнакомца до кельи настоятельницы и доложила:
— Дон Диего Исагирре, доверенный секретарь его превосходительства господина губернатора!
После обмена приветствиями дон Диего передал настоятельнице какой-то пакет. Та вскрыла его, пробежала глазами и сказала:
— Очень хорошо! Я к вашим услугам!
— Не забудьте, пожалуйста, что вы обязаны хранить тайну. Никто не должен знать, каким образом донья Долорес покинула монастырь.
— Будьте покойны, никто не узнает.
— Если станут допытываться, скажите: «Сбежала». А теперь я вас попрошу предупредить обо всем донью Долорес.
Настоятельница тотчас же отправилась за доньей Долорес.
Молодой человек, оставшись один, изорвал в клочья привезенный приказ и бросил в камин.
— В один прекрасный день губернатор мог бы узнать, что есть некто, мастерски подделывающий его подписи, и позавидовал бы такому искусству. Но мне все равно. Пусть горит, — и он насмешливо улыбнулся.
Через четверть часа настоятельница вернулась вместе с девушкой.
— Вот донья Долорес де ля Крус. Имею честь сдать вам ее с рук на руки!
— Весьма признателен вам, и, надеюсь, вы сможете убедиться в том, что Его Превосходительство не забывает тех, кто беспрекословно исполняет его приказы.
Настоятельница низко поклонилась.
— Готовы ли вы, сеньорита? — обратился дон Диего к девушке.
— Да! — ответила донья Долорес.
— Тогда я прошу вас следовать за мной! Девушка закуталась в плащ и, даже не попрощавшись с настоятельницей, вышла.
Настоятельница проводила их до самых ворот, низко поклонилась и, заперев ворота, вернулась обратно.
— Сеньорита, — очень вежливо обратился к девушке дон Диего, — будьте любезны сесть на коня!
— Сеньор, — ответила девушка, — я — беззащитная сирота и должна вам повиноваться, всякое сопротивление с моей стороны бесполезно, но…
— Донья Долорес, — сказал один из всадников, — нас послал за вами дон Хаиме.
— Неужели? — вскричала девушка.
— Успокойтесь, сеньорита, и садитесь скорее на коня, надо торопиться!
Девушка легко вскочила в седло.
— Теперь, господа, я вам больше не нужен, — сказал дон Диего, — прощайте, счастливого пути!
Они тронулись в путь и скоро скрылись в темноте.
«Они так мчатся, что вряд ли дон Мельхиор их догонит», — подумал дон Диего и, завернувшись поплотнее в плащ, пошел во дворец губернатора.
Донья Долорес вместе с Домиником и Лео Карралем, а это были они, скакали всю ночь. Лишь с восходом солнца они достигли заброшенного ранчо, где их дожидались дон Хаиме, граф и еще несколько друзей, к великой радости доньи Долорес.
Все вместе они отправились в Мехико, в небольшой домик, где все было приготовлено для встречи. Донья Долорес буквально упала в объятия доньи Марии и ее дочери. Дон Хаиме и остальные удалились, оставив женщин одних, чтобы они могли вволю наплакаться и наговориться. Граф снял себе жилье неподалеку и предложил Доминику поселиться вместе с ним. Решено было как можно реже посещать дом, где жила донья Долорес, чтобы не привлекать к нему внимания.
Дон Хаиме снова начал свою бродячую жизнь, лишь изредка, и то ночью, навещая молодых людей.
Лео Карраль, считая графа женихом своей госпожи, взял на себя управление домом, и граф предоставил ему полную свободу действий. Дон Хаиме во время своих редких посещений вел разговоры о самых обыденных вещах, но при прощании всякий раз просил друзей следить за соседним домом.
Так прошло несколько дней. Донья Долорес снова расцвела, и веселые голоса ее и Кармен звенели на весь дом.
Даже донья Мария заражалась этой беспечной веселостью, и на ее печальном лице изредка появлялась улыбка.
Граф и его друг вносили некоторое разнообразие в жизнь добровольных затворниц. Они боялись выйти на улицу и были отрезаны от внешнего мира. Друзья же, несмотря на предостережение дона Хаиме, посещали девушек все чаще и надолго задерживались.
Как-то вечером граф и Доминик сели от скуки играть в шахматы, но игра их мало интересовала, и каждый думал о своем. Вдруг раздался сильный стук в дверь.
— Какого дьявола принесло в столь поздний час? — вскричали друзья.
— Ведь уже далеко за полночь! — сказал Доминик.
— Если это не дон Хаиме, то я, право, не знаю, кто бы это мог быть? — произнес граф.
— Да, это, без сомнения, он, — заметил Доминик. Дверь отворилась, и на пороге появился дон Хаиме.
— Здравствуйте, господа! Вы не ожидали меня в такой поздний час?
— Вы всегда для нас желанный гость!
— Благодарю. Вы позволите мне распорядиться, — и он обернулся к сопровождавшему его слуге: — Принеси мне, пожалуйста, ужин, Рембо!
Слуга поклонился и вышел.
Дон Хаиме положил свою шляпу и опустился на стул, обмахиваясь платком.
— Я умираю с голоду, друзья мои!
ГЛАВА XXIII. Ужин
Молодые люди смотрели на дона Хаиме с нескрываемым удивлением. Рембо еще с кем-то принес уже накрытый стол и поставил возле дона Хаиме.
— Рембо просто молодец, господа, — весело сказал дон Хаиме, — он догадался накрыть на троих в надежде, что и вы не откажетесь разделить со мной трапезу. Очнитесь от ваших дум и садитесь за стол.
— С большим удовольствием! — ответили молодые люди.
Дон Хаиме был очень оживлен и ел с большим аппетитом, сыпал шутками, анекдотами. Остроты, разные истории не сходили с его уст.
Молодые люди изумленно переглядывались и не могли понять, что происходит с доном Хаиме, тем более что лицо его под маской веселости выдавало тревогу.
Но вскоре сомнения их рассеялись, и они, забыв обо всех заботах, отдались веселью. Смех, остроты и шутки прерывались лишь звоном стаканов и стуком ножей и вилок. Когда слуги были удалены, дон Хаиме сказал, откупоривая бутылку шампанского:
— Господа! Что может быть лучше ужина! Недаром наши предки так любили вечернюю трапезу. Увы! Нынче ужин, как и прочие хорошие традиции, постепенно утрачивает свое значение. Это огорчает меня.
Он наполнил стаканы.
— Позвольте, — сказал дон Хаиме, — выпить за ваше здоровье этого вина, ваша страна славится им. — Он чокнулся со всеми и залпом осушил свой бокал.
Бутылки и бокалы опорожнялись с удивительной быстротой.
После вина подали ром и ликеры. Все изрядно захмелели, закурили сигары. Позы стали непринужденными, и завязался откровенный разговор.
— Да! — вдруг воскликнул Доминик, откидываясь на спинку кресла. — Жизнь прекрасна! Дон Хаиме, услышав это, расхохотался.
— Браво! Вот это настоящий философ! Как говорится, без роду, без племени, вырос, как божья трава, ни денег не имеет, ни друзей, не считая меня, а доволен жизнью. Желал бы я знать, как он докажет, что прав.
— Ничего нет легче, — не задумываясь, ответил молодой человек, — разве плохо, что я без роду, без племени, как вы говорите? Зато вся земля — моя родина, все люди — мне братья. Родители бросили меня, тем самым избавив от сыновнего долга, у меня один единственный друг, но многие ли могут даже этим похвастаться? Тем более друг надежный и верный, готовый разделить со мной и радость, и горе. Что денег нет — тоже не беда. Есть здоровье и силы, а их ни за какие деньги не купишь. Работаю я не хуже других, а может, и лучше, никому не завидую и доволен судьбой. Как видите, мой друг, не зря я сказал, что жизнь прекрасна. Докажите вы, скептик, обратное!
— Ваши доказательства, с первого взгляда неоспоримые, не так-то трудно опровергнуть, но я не стану этого делать и позволю себе лишь заметить, что никогда не был скептиком, правда, немного разочаровался в жизни.
— Объясните же, в чем дело, дон Хаиме! — разом вскричали молодые люди.
— Стоит ли объяснять! Я хочу предложить вам другое, и, надеюсь, вы согласитесь. Ночь на исходе, скоро рассвет, но спать почему-то не хочется. Не побеседовать ли нам до утра?
— С удовольствием, — промолвил граф, — ничего лучше не придумаешь.
— Совершенно с вами согласен, — сказал Доминик. — О чем же мы будем говорить?
— Если позволите, я расскажу вам одну историю, которую нынче слышал от своего друга, за достоверность ручаюсь, поскольку мой друг сам был ее участником.
— Лучше рассказали бы какой-нибудь случай из собственной жизни, — промолвил граф. — Ведь у вас было столько интересных приключений!
— Вы ошибаетесь, дорогой граф! Ничего особенного в моей жизни не было, как и у любого контрабандиста. Надеюсь, вы знаете, что это мое занятие. Все мы стараемся перехитрить таможенников, а те нас. Бывают, конечно, баталии, но кровопролитием они редко кончаются. Вот и все, что я могу рассказать о себе.
— В таком случае, я отказываюсь от своей просьбы, — сказал граф.
— Итак, мы слушаем вас, — произнес Доминик. Дон Хаиме осушил бокал каталонского ликера и, постукивая по столу ножом, начал:
— Слушайте же, господа! Прежде всего, мне придется извиниться за некоторые пробелы и неточности в моем рассказе, но я передаю лишь то, что сам слышал, и при всем желании не смогу дополнить или объяснить того, что очевидец, случайно или в силу каких-то своих соображений, утаил. Во всяком случае, история, уверен, вас заинтересует. В какой стране происходили события, не имеет значения, допустим, в Германии. Люди везде люди и подвержены одинаковым порокам. Очевидно лишь, что действие происходит в прежние времена, в чем вы сами убедитесь. Итак, в Германии жила богатая и очень знатная семья, принадлежавшая к древнейшему роду. Вы, без сомнения, знаете, что немецкая аристократия, пожалуй, самая старинная в Европе и сохранила до настоящего времени почти все свои традиции. Члена этой семьи, князя, назовем его Оппенгейм фон Шлезвиг и скажем, что у него было два сына, один года на два, на три старше другого. Оба были хороши собой, наделены талантами и прекрасно воспитаны. В Германии, в отличие от Америки, уклад жизни до сих пор патриархальный, и авторитет отца непререкаем. Мальчики росли, и с годами стало ясно, что они совершенно разные. Старший был добрым, послушным, не забывал о доме, старался не запятнать чести старинного рода. Младший же посещал сомнительные заведения, не гнушаясь даже самыми гнусными притонами. Отец все это видел и не раз строго отчитывал сына. Тот обещал исправиться, но обещания так и оставались обещаниями.
В это время Франция объявила Германии войну. Князь Оппенгейм фон Шлезвиг одним из первых откликнулся на призыв императора и стал под знаменем Германской армии, сыновья последовали за ним в качестве адъютантов, совершая свой первый поход. Вскоре по прибытии их на место вышел приказ командующего отправиться на фуражировку. В схватке с неприятельскими фуражирами князь упал с коня. Когда к нему подоспели на помощь, он был уже мертв. И тут выяснилось одно странное обстоятельство: он был убит выстрелом в спину.
Дон Хаиме умолк, потом попросил Доминика наполнить бокал. Доминик наполнил бокал пуншем, дон Хаиме залпом выпил, отер пот с лица и продолжал:
— Сыновья были недалеко и тотчас поспешили к убитому отцу. Трудно описать их горе. Старший замкнулся в себе, младший же бурно выражал свои чувства, плакал, кричал и никак не мог успокоиться. Так и не удалось выяснить, каким образом князь, любимый солдатами, мог погибнуть от пули в спину.
Молодые люди вернулись домой. Старший принял родовой титул и стал главой семьи. В Германии существует право старшинства, поэтому младший полностью зависел от старшего, но последний, не желая ущемлять брата, предоставил в его распоряжение все состояние матери стоимостью в два миллиона и дал ему титул маркиза.
— Вы хотите сказать, герцога? — уточнил граф.
— Совершенно верно, — согласился дон Хаиме. — Мы, республиканцы, почти не знакомы со всякими титулами, попросту пренебрегаем ими.
— Дальше, дальше!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31