Что думают об этом ульмены?
Тогда, посреди всеобщего молчания, встал один из прежних токи, почтенный старец, славившийся своей опытностью и мудростью.
— Бледнолицые прехитрый народ, — сказал он. — Они лукавы, как лисицы, и свирепы, как ягуары. Это письмо хитрость. Белые думают, что аукасы поверят ему и оставят занимаемую ими удобную местность. Но аукасские воины мудрый народ, они посмеются над затеями гуников и останутся у брода через Биобио. Успех войны зависит от этого. Сообщения белых между собою прерваны. Они теперь что змея, разрубленная топором. Они не могут соединиться, как ни стараются. Аукасы должны остаться на том месте, где засели. Я сказал. Хорошо ли я говорил, сильные мужи?
Эта речь, сказанная твердым голосом одним из самых уважаемых предводителей, произвела некоторое действие на собрание.
— Предводитель хорошо говорил, — подтвердил генерал, который желал, чтоб его план вторжения в чилийскую область был исполнен. — Я совершенно согласен с ним.
Тогда встал другой предводитель и начал говорить в свою очередь.
— Правду сказал мой отец, — начал он, — белые прехитрый народ. Эти трусливые лисицы умеют только умерщвлять жен и детей и бегут при виде аукасского воина. Но это письмо говорит правду, так именно они и думают. То, как попало к нам в руки это письмо, как оно написано, и человек, с которым оно послано, — все это говорит в пользу того, что письмо настоящее. Надо послать разведчиков во все стороны, разузнать, что делают бледнолицые. Подождем, пока вернутся посланные, станем действовать согласно известиям, какие они привезут нам. Тогда и увидим, правда ли написана в письме или нет. Предводители! У всех у нас есть жены и дети, и мы должны позаботиться об их безопасности. Нельзя нам нападать на неприятельскую землю, оставив друзей и родных без защиты. Притом тайна нашего предприятия известна врагам. Будем мудры, предводители, чтобы нам самим не попасть в яму, которую готовим врагам. Я сказал, пусть мои братья размыслят. Хорошо ли я говорил, сильные мужи?
Предводитель сел. Его речь произвела большое впечатление. Многие склонились к его мнению. Арауканцы народ чадолюбивый. Мысль, что их дети и жены останутся без защиты, сильно обеспокоила их. Генерал Бустаменте жадно следил за ходом прений. Он понимал, что, если вместо того, чтобы вторгнуться в Чили, арауканцы пойдут назад, — его дело пропало. А потому он поспешил вставить свое слово.
— То, что сказал мой брат, — начал он, — справедливо, но это только предположение. У белых не такое сильное войско, чтобы они посмели вторгнуться в арауканскую землю. Они поспешат на помощь богатым провинциям, которым грозит война. Пусть мои братья оставят тут тысячу воинов для защиты брода, а сами, как настанет ночь, смело перейдут через Биобио. Я ручаюсь за успех: они дойдут до Сант-Яго, гоня перед собою испуганную толпу. Я уверен, что письмо, отнятое у шпиона, ложное и что генерал Фуэнтес не знает, что мы так близко. Успех зависит от быстроты движения. Станем медлить, повредим себе, вернемся — все потеряем, пойдем вперед — и победа наша! Я сказал. Хорошо ли я говорил, сильные мужи?
— Мой брат опытный воин, — сказал Антинагуэль. — План, который он предлагает, доказывает его опытность. Как и он, пока не будет новых доказательств, я думаю, что письмо ложное. А потому, не думая о слабом и далеком неприятеле, который позади нас, мы должны сегодня же ночью вторгнуться в чужую землю.
Генерал вздохнул, он выиграл дело. Все предводители, кажется, готовы были согласиться с мнением Антинагуэля. Вдруг пришел товарищ токи, Черный Олень. Он был весьма взволнован и напрасно старался скрыть свое волнение.
— Что случилось? — спросил его токи.
— Прискакали гонцы, — отвечал Черный Олень.
— Ну! С какими вестями? — нетерпеливо спросил токи.
— Они говорят в один голос, что значительные силы с пушками вторглись в Арауко.
При этих словах всколыхнулось все собрание.
— Это еще не все, — продолжал Черный Олень.
— Пусть мой брат говорит, — сказал Антинагуэль, подавая знак, чтоб все замолчали.
— Слушайте, — мрачно сказал Черный Олень. — Илликюра, Бороа, Нагтольтен сожжены, жители умерщвлены. Другой отряд вторгся в равнины и опустошает их, как первый приморскую область. Вот какие вести привезли гонцы. Я сказал.
Теперь ульмены взволновались не на шутку. Раздались крики мести и отчаянья. Напрасно Антинагуэль пытался восстановить порядок. Наконец все само собой успокоилось и затихло. Тогда взял слово предводитель, который уже советовал воротиться.
— Чего вы ждете, предводители аукасов? — громко вскричал он. — Иль вы не слышите воплей ваших жен и детей? Они зовут вас на помощь. Иль вы не видите пламени, истребляющего ваши дома и нивы? К оружию, воины, к оружию! Теперь не время вторгаться в чужую землю, надо защищать свою. Медлить нельзя, пролитая кровь вопиет о мщении! К оружию, к оружию!
— К оружию! — закричали все, вскакивая. Невозможно описать шума и гама, возникшего во всем войске. Бустаменте печально пошел в тольдо. Антинагуэль — за ним и, обращаясь к донье Розарио, сказал:
— Моей сестре нельзя тут оставаться. Стан снимается. Она отправится с мозотонами, которым я прикажу защищать ее.
Девушка, не возражая, последовала за ним. Через несколько минут стан снялся, и аукасы оставили место, столь удачно выбранное их предводителем. По настоятельному требованию Бустаменте Антинагуэль оставил в засаде восемь сотен избранных воинов, под начальством Черного Оленя, для защиты брода в случае, если чилийцы вздумают перейти реку. При последних лучах солнца арауканские силы удалились, подымая густые облака пыли. Антинагуэль спешил по направлению к долине Кондарканки, куда он надеялся прийти раньше чилийцев и разбить их наголову, не дав им времени построиться в боевые порядки.
Черный Олень был мудрый воин, он понимал всю важность местности, которую ему поручили защищать. Как только настала ночь, он расставил по берегу стражу для наблюдения за действиями неприятеля. Он сам стоял за то, чтоб воротиться, под влиянием известий, привезенных гонцами. Но теперь, поразмыслив, склонялся к тому, что это была военная хитрость, что белые недолго останутся в Араукании, а поспешат на защиту своих провинций. Между одиннадцатью и полночью разъезды донесли, что длинная колонна всадников идет по чилийскому берегу, направляясь к броду. Взошла луна, и уже не стало сомнения в правдивости этого известия. Вдали светился ряд длинных чилийских копий. У Черного Оленя было всего двести пятьдесят воинов, вооруженных ружьями. Он поставил их на берегу в первом ряду, а за ними расположил копейщиков. Но если при свете луны ему были видны неприятельские передвижения, то и неприятелю были видны его.
Когда чилийцы подъехали на ружейный выстрел, индейцы дали залп. Несколько человек упало. В это мгновение четыре пушки, скрытые на том берегу, выстрелили картечью, сея смерть и ужас между индейцами. Напрасно они старались сомкнуться. Второй залп снова опустошил их поредевшие ряды. А между тем сильный отряд чилийцев перешел реку вброд и яростно бросился на аукасов. Бой был неравный. Аукасы, несмотря на все усилия, принуждены были отступить, оставив на месте двести трупов. Напрасно несколько раз они пытались сомкнуться и дать отпор врагу. Их повсюду встречали чилийцы, и скоро отступление аукасов превратилось в совершенное бегство. Черный Олень дрался, как лев, но ничего не мог поделать. Его воины бросились во все стороны, и чилийцы остались победителями.
План дона Тадео удался вполне. Отряд генерала Фуэнтеса, отбив брод, вторгся в арауканскую землю. Таким образом, благодаря хитрости диктатора аукасы вместо того, чтобы напасть на неприятельскую страну, вынуждены были защищать свою. Война была перенесена в Арауканию. Теперь успех ее зависел от результата одного-единственного сражения.
Отряд, которым командовал генерал Фуэнтес, состоял из двух тысяч пехоты, восьми сотен конницы и шести пушек. Это значительная сила для этих стран, где малое народонаселение и где часто стоит больших трудов собрать ополчение вдвое меньшее. После того как войско перешло брод, а аукасы обратились в бегство, генерал разбил стан, чтоб дать солдатам отдохнуть, а затем отправиться на соединение с доном Тадео. Когда, отдав последние приказания, генерал хотел войти в свою палатку, перед ним возник индеец.
— Что вы хотите, Жоан? — спросил он.
— Так как Жоан больше не нужен великому предводителю, то он вернется к тому, кем был послан.
— Как хотите, мой друг. По-моему, вам лучше идти вместе с войском.
Индеец покачал головою.
— Я обещал моему отцу вернуться немедленно, — сказал он.
— Отправляйтесь с Богом! Я не смею и не хочу вас удерживать. Вы расскажете дону Тадео все, чему были свидетелем. Письмо может повредить вам, если вы попадетесь в плен.
— Я сделаю по приказанию великого предводителя.
— Прощайте! Желаю вам счастья! Главное, будьте осторожнее, не попадитесь в руки неприятеля.
— Жоан не попадется.
— Ну, прощайте! — и генерал вошел в палатку.
Жоан воспользовался этим позволением, чтоб тотчас же оставить стан. Ночь была темная, безмесячная. Индеец с трудом пробирался во мраке. Часто ему приходилось возвращаться и далеко обходить те места, которые казались ему опасными. Так он шел ощупью до утра. При первых лучах зари он пополз, как змея, в высокой траве, поднял голову и невольно содрогнулся. В темноте он забрел как раз в середину арауканского стана. Здесь стояли остатки отряда Черного Оленя, составлявшие сторожевой полк войска Антинагуэля, костры которого видны были вдали.
Но Жоан был не таков, чтобы растеряться. Он видел, что часовые не заметили его, и надеялся выбраться живым и здоровым из западни, в которую попал. Он нимало не обманывал себя насчет опасности своего положения. Но смотрел на дело хладнокровно и решился приложить все усилия, чтобы спастись. Поэтому, подумав немного, он стал ползти по направлению, противоположному тому, которого держался до сих пор, останавливаясь по временам и прислушиваясь. Несколько минут все шло благополучно. Нигде ничто не шевелилось, все было тихо в стане. Жоан вздохнул свободнее. Еще несколько шагов, и он был бы вне опасности. К несчастью, Черный Олень объезжал в это время стражу. Товарищ токи направил лошадь прямо к нему.
— Мой брат, должно, устал, — сказал он насмешливо. — Давно он ползет по траве, словно гадюка, пора бы ему пойти как-нибудь иначе.
— А вот увидишь, как я пойду, — отвечал Жоан хладнокровно.
Как пантера, вскочил он на хребет лошади и схватил предводителя, прежде чем тот успел что-либо сообразить.
— На помощь! — громко закричал Черный Олень.
— Еще слово, и я убью тебя! — пригрозил Жоан. Но было уже поздно. Крик предводителя был услышан, толпа всадников бросилась ему на помощь.
— Трусливая собака! — сказал Жоан, видя, что пропал, но еще не отчаиваясь. — Вот же тебе!
И он ударил его в спину отравленным кинжалом и сбросил предводителя на землю, где тот умер почти мгновенно. Жоан решил прорвать кольцо, ударил лошадь коленями и пустился во всю прыть навстречу тем, которые хотели задержать его. Это было просто безумие. Один из всадников выстрелил из ружья, и пуля попала в голову лошади. Та пала, увлекая за собою Жоана. Двадцать воинов бросились и связали его по рукам и по ногам. Нечего было и думать о сопротивлении. Ему удалось, однако, спрятать кинжал, которого индейцы и не искали, полагая, что он бросил свое оружие, в то время как это было оружие убитого.
Смерть Черного Оленя, одного из самых знаменитых воинов своего народа, навела ужас на арауканцев. Один из ульменов тотчас принял на себя командование отрядом. Жоан и чилийский солдат, захваченный в схватке у брода, были отправлены в стан Антинагуэля. Токи был сильно опечален смертью Черного Оленя. Он потерял не только друга, но важного помощника свою правую руку. Переход чилийцев через Биобио навел ужас на арауканцев. Антинагуэль, чтоб пробудить в них мужество, приказал принести пленников в жертву Гекубу, злому духу. Подобное жертвоприношение все реже и реже совершается арауканцами.
Но иногда они прибегают к нему, чтобы устрашить своих врагов и показать им, что будут драться не на живот, а на смерть. Время не терпело, нужно было немедленно идти в поход. Антинагуэль приказал тотчас совершить ритуальный обряд.
На некотором расстоянии от стана главнейшие ульмены стали в кружок, в средине которого была воткнута секира токи, знак его предводительства. Были приведены пленники. Они не были связаны, но в знак презрения посажены на безухих и бесхвостых лошадей, Жоана, как главного виновника, должны были казнить последним. Сначала пусть полюбуется, какая смерть ожидает его. Но и в эту роковую минуту храбрый индеец не пал духом и не терял надежды спастись.
Пленный индеец был бравым солдатом, который знал арауканские нравы и представлял, какой род смерти ожидает его. Он решил умереть бесстрашно. Его поставили подле секиры, лицом к чилийской границе, чтобы он сильнее почувствовал горечь утраты своей родины, которой ему уж не видать больше. Ему дали в руки пучок прутьев и заостренный кол. Колом он рыл ямки и втыкал в них постепенно прутья, называя по именам убитых им арауканских воинов. Произнося каждое имя, солдат насмехался над своими врагами. На эти насмешки индейцы отвечали страшными проклятиями. Когда все прутики были воткнуты, Антинагуэль подошел к пленнику и сказал:
— Гуинка храбрый воин. Пусть он засыплет ямки землею, чтобы слава и доблести, совершенные им в продолжение жизни, были погребены здесь.
— Ладно, — отвечал солдат, — но скоро, на беду свою, вы узнаете, что в Чили много солдат похрабрее меня.
И он зарыл ямки землею. Затем токи знаком приказал ему стать подле секиры. Солдат повиновался. Антинагуэль поднял свою булаву и раздробил ему череп. Несчастный упал. Жизнь еще не совсем покинула его, и тело солдата подергивали судороги. Два колдуна бросились на него, распластали ему грудь, вынули еще трепещущее сердце и поднесли токи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30