Каталог огромен, цена порадовала
— Теперь так темно, что я, кажется, заблудился и решил остановиться на ночлег под этим деревом.
— Не особенно удобный ночлег, — отвечал, покачав головой, незнакомец.
— Да, не удобный, — отвечал я. — Но, за неимением лучшего, приходится удовольствоваться им. Я умираю от голода, лошадь моя страшно устала, и мы оба предпочитаем лучше отдохнуть здесь, чем ночью, в темноте, разыскивать приют, которого нам, по всей вероятности, и не удастся найти.
— Гм! — сказал незнакомец, взглянув на моего мустанга, который опустив голову, старался поймать кончиками губ несколько сухих травинок. — У вас, как кажется, очень породистая лошадь. Может она, несмотря на усталость, проехать еще мили две?
— Она в состоянии проехать и два часа, если нужно, — улыбаясь, ответил я.
— В таком случае, следуйте за мной, — весело проговорил незнакомец. — Обещаю вам обоим приют и сытный ужин.
— Очень рад и благодарю вас, — отвечал я, пришпоривая лошадь.
Она, казалось, поняла, в чем дело, и пошла довольно крупной рысью.
Мой спутник был человеком лет сорока, с умным открытым лицом. На нем был костюм землевладельца. Широкополая фетровая шляпа его была украшена широким золотым галуном; плащ спускался с плеч и закрывал круп лошади; на ногах были ботфорты с толстыми серебряными шпорами, а на левом боку, как и у всякого мексиканца, висел кинжал.
Между нами завязался живой разговор. Не прошло и получаса, как на некотором расстоянии от нас выплыло из темноты большое, величественное здание. Это была асиенда, в которой, по словам моего проводника, я мог рассчитывать на радушный прием и хороший ужин.
Моя лошадь заржала и прибавила шагу, а я мысленно возблагодарил свою счастливую звезду.
При нашем приближении какой-то всадник, стоявший на карауле, окликнул нас, а семь или восемь чистокровных ищеек бросились к моему спутнику и с громким лаем и радостным визгом запрыгали около него.
— Это я! — крикнул он караульному.
— А, Весельчак! Наконец-то! — отвечал тот. — Вот уже больше часа, как вас ждут.
— Скажите хозяевам, Черный Лось, что со мной приехал путешественник. — Да не забудьте прибавить, что он француз.
— Как вы узнали это? — спросил я несколько обиженно: мне казалось, что по выговору меня не отличишь от испанца.
— Черт возьми! — воскликнул мой спутник. — Да ведь мы почти соотечественники.
— Каким же это образом?
— Я канадец. Как же мне было не узнать вашего акцента?
Разговаривая, мы подъехали к асиенде, около дверей которой толпились люди.
Как кажется, известие о том, что я француз, произвело некоторое впечатление.
Двенадцать слуг стояли с факелами, при свете которых я увидел человек семь или восемь мужчин и женщин, спешивших к нам навстречу.
Хозяин асиенды, высокий мужественный человек лет пятидесяти, со смелым энергичным лицом, подошел ко мне. На его руку опиралась дама, которая в молодости была, наверное, замечательной красавицей; даже и теперь, несмотря на то, что ей было около сорока лет, она поражала своей красотой. Около них, с любопытством разглядывая меня, остановилось несколько прелестных детей.
Немного позади стояла дама лет семидесяти и почтенный, уже совсем седой старик.
Я одним взглядом окинул эту семью; в ней было что-то патриархальное, возбуждающее невольное сочувствие и уважение.
— Я очень счастлив, сеньор, — сказал хозяин, беря мою лошадь под уздцы и помогая мне сойти с нее, — что мой друг Весельчак убедил вас приехать ко мне.
— Должен сознаться, сеньор, — улыбаясь, отвечал я, — что это удалось ему без большого труда. Я не отговаривался и с глубокой признательностью принял его предложение.
— Теперь уже поздно, и вы утомлены, — продолжал хозяин. — Если вы позволите, я проведу вас в столовую. Мы собирались ужинать, когда нам сказали о вашем приезде.
— Благодарю вас, сеньор, — отвечал я, наклонив голову. — При таком радушном приеме я совсем забыл о своей усталости.
— Сразу видна французская вежливость! — сказала, улыбаясь, хозяйка.
Я предложил ей руку, и мы вошли в столовую, где на огромном столе стоял обильный ужин, аппетитный запах которого напомнил мне, что я постился в продолжение двенадцати часов.
Все уселись вокруг стола; нас было, по меньшей мере, человек сорок.
Вместе с хозяевами ели и слуги. На асиенде еще соблюдался этот старинный, уже выходящий из употребления обычай.
Когда все немного подкрепили свои силы, разговор, вначале довольно вялый, заметно оживился.
— Ну что же, Весельчак? — спросил седой патриарх моего спутника, который сидел рядом со мной и энергично работал ножом и вилкой. — Выследили вы ягуара?
— Даже не одного, а целых двух, генерал, — отвечал Весельчак.
— Ого! И вы вполне уверены, что их два?
— Не думаю, чтобы я ошибался. Спросите хоть у Чистого Сердца. Он знает, что я пользовался довольно большой известностью в западных прериях.
— Весельчак не мог ошибиться, — сказал хозяин дома. — Он для этого слишком опытный охотник.
— В таком случае, нужно собрать загонщиков и поскорее избавиться от этих опасных соседей. Как ты думаешь, Рафаэль?
— Я уже позаботился об этом, отец, и очень рад, что вы согласны со мною. Черный Лось, должно быть, успел все подготовить.
— Да, все готово, — отвечал Черный Лось. — Можно отправиться на охоту когда угодно.
Дверь отворилась, и в комнату вошел новый посетитель. Рафаэль и его жена встали и пошли к нему навстречу.
Меня несколько удивила такая предупредительность, тем более, что гость был индеец. Я хорошо знаю краснокожих, не раз живал вместе с ними, и мне стоило только взглянуть на костюм посетителя, чтобы узнать, что он принадлежит к племени команчей.
— О! Орлиная Голова! Орлиная Голова! — радостно кричали дети, окружив его.
Он поочередно перецеловал их всех и дал им какие-то игрушки, которые так искусно умеют делать индейцы. Потом он, улыбаясь, подошел к столу, очень любезно раскланялся и сел между хозяином и хозяйкой.
— А мы рассчитывали, вождь, что вы придете до захода солнца, — дружески сказала хозяйка. — Нехорошо с вашей стороны заставлять себя ждать.
— Орлиная Голова ходил по следу ягуаров, — ответил индеец. — Теперь моей дочери нечего бояться. Они убиты.
— Как! Вы уже убили ягуаров? — воскликнул Рафаэль.
— Да, мой брат может взглянуть на них. Шкуры очень хороши, они лежат во дворе.
— Вы, должно быть, всегда будете нашим Провидением, вождь! — сказал дон Рамон, протягивая ему руку.
— Мой отец говорит хорошо, — отвечал Орлиная Голова. — Владыка жизни вложил в его уста эти слова. Семья моего отца — моя семья.
После ужина Рафаэль проводил меня в прекрасную комфортабельную спальню. Я лег в постель и тотчас же заснул.
На другой день хозяева стали уговаривать меня отложить на время мое путешествие и погостить у них. Нужно сознаться, что я очень охотно согласился исполнить их просьбу. Уже не говоря о том, что мне жаль было расстаться с людьми, так радушно принявшими меня, мое любопытство было возбуждено всем виденным накануне, и мне очень хотелось пробыть на асиенде еще несколько дней.
Прошла целая неделя.
Рафаэль и все его семейство были ко мне необыкновенно внимательны, и я чувствовал себя прекрасно в их мирном доме. Но любопытство, возбужденное во мне в первый день приезда, не уменьшилось, а увеличилось.
Мне почему-то казалось, что окружавшие меня люди были далеко не всегда так счастливы, как теперь, что каждому из них пришлось многое пережить и перестрадать.
Почему на их лицах появляется иногда такое скорбное выражение? Откуда взялись эти глубокие морщины? Наверное, их провело не время, а какое-нибудь тяжелое горе.
Эта мысль преследовала меня и, несмотря на все усилия, я никак не мог отделаться от нее.
Прошло еще некоторое время, и я стал близким человеком в этой милой семье. Все полюбили меня, горячо принимали к сердцу мои дела и откровенно говорили со мною о своих. Но интересовавший меня вопрос до сих пор остался неразрешенным. Несколько раз собирался я задать его и — не смел. Я боялся быть нескромным, боялся разбередить еще незажившие раны.
Раз вечером я и Рафаэль возвращались с охоты. Мы были уже недалеко от дома, когда он вдруг остановился и положил руку мне на плечо.
— Что с вами, дон Густавио? — спросил он. — Вы выглядите таким мрачным и озабоченным. Может быть, вы скучаете в нашем обществе?
— Вы, конечно, и сами не верите тому, что говорите, — отвечал я. — Напротив, никогда в жизни не был я так счастлив, как теперь!
— Так оставайтесь с нами! — воскликнул он. — У нашего очага всегда найдется место для друга.
— Благодарю! — отвечал я, крепко пожимая ему руку. — Очень бы желал остаться, но не могу. Я похож на Вечного Жида. Какой-то голос постоянно твердит мне: «Иди! Иди!» И я покоряюсь своей участи.
— Послушайте, дон Густавио! — сказал он. — Скажите мне, что тревожит вас? Мы все заметили это, но не осмеливались напрашиваться на вашу откровенность. А теперь я наконец решился и прошу вас объяснить мне, в чем дело.
— Извольте, я исполню ваше желание, — ответил я. — Верьте только, что не пустое любопытство, а глубокое участие к вам руководит мною.
— Смелее, смелее, — улыбаясь, сказал он. — Исповедуйтесь мне, и я заранее обещаю вам полное отпущение грехов.
— Мне и самому гораздо приятнее высказать вам все.
— Говорите. Я слушаю.
— Мне почему-то кажется, что вы не всегда были так счастливы, как теперь; что это счастье куплено ценой долгах страданий!
Печальная улыбка показалась у него на губах.
— Простите меня! — воскликнул я. — Вот этого-то я и боялся! Ради Бога, прекратим этот разговор и забудьте о моей нескромности!
Я был страшно недоволен собою.
— Нет, — отвечал Рафаэль, — ваш вопрос не кажется мне нескромным. Вы сделали его из участия к нам, и ваша проницательность доказывает, что вы любите нас. Вы не ошиблись, мой друг: мы все перенесли много горя. Если желаете, я расскажу вам все, и вы убедитесь, что счастье досталось нам очень дорого. А теперь пойдемте домой; нас, наверное, уже ждут.
После ужина Рафаэль велел поставить на стол бутылку с вином и ящик с сигаретками. Слуги приготовили все и ушли.
— Ну, мой друг, — сказал он, — вы сейчас узнаете все. Мой отец, мать, моя дорогая жена, Весельчак, Черный Лось и Орлиная Голова участвовали в той ужасной драме, которую я расскажу вам. Если я что-нибудь забуду, они помогут мне.
И Рафаэль рассказал мне все, что вы прочитали в этой книге.
Страшные, потрясающие события, которые передавал мне человек, сам игравший в них такую выдающуюся роль, в высшей степени заинтересовали меня. На вас, читатель, они, конечно, не могли произвести такого сильного впечатления. Они много потеряли в моем изложении: в них нет той живости, которая составляла их главное достоинство.
Через неделю после этого я распрощался с моими радушными хозяевами. Но вместо того, чтобы отправиться в Гуаймас, как и предполагал раньше, я принял участие в экскурсии, которую задумал Орлиная Голова, и уехал вместе с ним. Много интересного видел я во время пути и, если вы не очень скучали, читая мою книгу, я, может быть, когда-нибудь расскажу вам и об этой поездке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Не особенно удобный ночлег, — отвечал, покачав головой, незнакомец.
— Да, не удобный, — отвечал я. — Но, за неимением лучшего, приходится удовольствоваться им. Я умираю от голода, лошадь моя страшно устала, и мы оба предпочитаем лучше отдохнуть здесь, чем ночью, в темноте, разыскивать приют, которого нам, по всей вероятности, и не удастся найти.
— Гм! — сказал незнакомец, взглянув на моего мустанга, который опустив голову, старался поймать кончиками губ несколько сухих травинок. — У вас, как кажется, очень породистая лошадь. Может она, несмотря на усталость, проехать еще мили две?
— Она в состоянии проехать и два часа, если нужно, — улыбаясь, ответил я.
— В таком случае, следуйте за мной, — весело проговорил незнакомец. — Обещаю вам обоим приют и сытный ужин.
— Очень рад и благодарю вас, — отвечал я, пришпоривая лошадь.
Она, казалось, поняла, в чем дело, и пошла довольно крупной рысью.
Мой спутник был человеком лет сорока, с умным открытым лицом. На нем был костюм землевладельца. Широкополая фетровая шляпа его была украшена широким золотым галуном; плащ спускался с плеч и закрывал круп лошади; на ногах были ботфорты с толстыми серебряными шпорами, а на левом боку, как и у всякого мексиканца, висел кинжал.
Между нами завязался живой разговор. Не прошло и получаса, как на некотором расстоянии от нас выплыло из темноты большое, величественное здание. Это была асиенда, в которой, по словам моего проводника, я мог рассчитывать на радушный прием и хороший ужин.
Моя лошадь заржала и прибавила шагу, а я мысленно возблагодарил свою счастливую звезду.
При нашем приближении какой-то всадник, стоявший на карауле, окликнул нас, а семь или восемь чистокровных ищеек бросились к моему спутнику и с громким лаем и радостным визгом запрыгали около него.
— Это я! — крикнул он караульному.
— А, Весельчак! Наконец-то! — отвечал тот. — Вот уже больше часа, как вас ждут.
— Скажите хозяевам, Черный Лось, что со мной приехал путешественник. — Да не забудьте прибавить, что он француз.
— Как вы узнали это? — спросил я несколько обиженно: мне казалось, что по выговору меня не отличишь от испанца.
— Черт возьми! — воскликнул мой спутник. — Да ведь мы почти соотечественники.
— Каким же это образом?
— Я канадец. Как же мне было не узнать вашего акцента?
Разговаривая, мы подъехали к асиенде, около дверей которой толпились люди.
Как кажется, известие о том, что я француз, произвело некоторое впечатление.
Двенадцать слуг стояли с факелами, при свете которых я увидел человек семь или восемь мужчин и женщин, спешивших к нам навстречу.
Хозяин асиенды, высокий мужественный человек лет пятидесяти, со смелым энергичным лицом, подошел ко мне. На его руку опиралась дама, которая в молодости была, наверное, замечательной красавицей; даже и теперь, несмотря на то, что ей было около сорока лет, она поражала своей красотой. Около них, с любопытством разглядывая меня, остановилось несколько прелестных детей.
Немного позади стояла дама лет семидесяти и почтенный, уже совсем седой старик.
Я одним взглядом окинул эту семью; в ней было что-то патриархальное, возбуждающее невольное сочувствие и уважение.
— Я очень счастлив, сеньор, — сказал хозяин, беря мою лошадь под уздцы и помогая мне сойти с нее, — что мой друг Весельчак убедил вас приехать ко мне.
— Должен сознаться, сеньор, — улыбаясь, отвечал я, — что это удалось ему без большого труда. Я не отговаривался и с глубокой признательностью принял его предложение.
— Теперь уже поздно, и вы утомлены, — продолжал хозяин. — Если вы позволите, я проведу вас в столовую. Мы собирались ужинать, когда нам сказали о вашем приезде.
— Благодарю вас, сеньор, — отвечал я, наклонив голову. — При таком радушном приеме я совсем забыл о своей усталости.
— Сразу видна французская вежливость! — сказала, улыбаясь, хозяйка.
Я предложил ей руку, и мы вошли в столовую, где на огромном столе стоял обильный ужин, аппетитный запах которого напомнил мне, что я постился в продолжение двенадцати часов.
Все уселись вокруг стола; нас было, по меньшей мере, человек сорок.
Вместе с хозяевами ели и слуги. На асиенде еще соблюдался этот старинный, уже выходящий из употребления обычай.
Когда все немного подкрепили свои силы, разговор, вначале довольно вялый, заметно оживился.
— Ну что же, Весельчак? — спросил седой патриарх моего спутника, который сидел рядом со мной и энергично работал ножом и вилкой. — Выследили вы ягуара?
— Даже не одного, а целых двух, генерал, — отвечал Весельчак.
— Ого! И вы вполне уверены, что их два?
— Не думаю, чтобы я ошибался. Спросите хоть у Чистого Сердца. Он знает, что я пользовался довольно большой известностью в западных прериях.
— Весельчак не мог ошибиться, — сказал хозяин дома. — Он для этого слишком опытный охотник.
— В таком случае, нужно собрать загонщиков и поскорее избавиться от этих опасных соседей. Как ты думаешь, Рафаэль?
— Я уже позаботился об этом, отец, и очень рад, что вы согласны со мною. Черный Лось, должно быть, успел все подготовить.
— Да, все готово, — отвечал Черный Лось. — Можно отправиться на охоту когда угодно.
Дверь отворилась, и в комнату вошел новый посетитель. Рафаэль и его жена встали и пошли к нему навстречу.
Меня несколько удивила такая предупредительность, тем более, что гость был индеец. Я хорошо знаю краснокожих, не раз живал вместе с ними, и мне стоило только взглянуть на костюм посетителя, чтобы узнать, что он принадлежит к племени команчей.
— О! Орлиная Голова! Орлиная Голова! — радостно кричали дети, окружив его.
Он поочередно перецеловал их всех и дал им какие-то игрушки, которые так искусно умеют делать индейцы. Потом он, улыбаясь, подошел к столу, очень любезно раскланялся и сел между хозяином и хозяйкой.
— А мы рассчитывали, вождь, что вы придете до захода солнца, — дружески сказала хозяйка. — Нехорошо с вашей стороны заставлять себя ждать.
— Орлиная Голова ходил по следу ягуаров, — ответил индеец. — Теперь моей дочери нечего бояться. Они убиты.
— Как! Вы уже убили ягуаров? — воскликнул Рафаэль.
— Да, мой брат может взглянуть на них. Шкуры очень хороши, они лежат во дворе.
— Вы, должно быть, всегда будете нашим Провидением, вождь! — сказал дон Рамон, протягивая ему руку.
— Мой отец говорит хорошо, — отвечал Орлиная Голова. — Владыка жизни вложил в его уста эти слова. Семья моего отца — моя семья.
После ужина Рафаэль проводил меня в прекрасную комфортабельную спальню. Я лег в постель и тотчас же заснул.
На другой день хозяева стали уговаривать меня отложить на время мое путешествие и погостить у них. Нужно сознаться, что я очень охотно согласился исполнить их просьбу. Уже не говоря о том, что мне жаль было расстаться с людьми, так радушно принявшими меня, мое любопытство было возбуждено всем виденным накануне, и мне очень хотелось пробыть на асиенде еще несколько дней.
Прошла целая неделя.
Рафаэль и все его семейство были ко мне необыкновенно внимательны, и я чувствовал себя прекрасно в их мирном доме. Но любопытство, возбужденное во мне в первый день приезда, не уменьшилось, а увеличилось.
Мне почему-то казалось, что окружавшие меня люди были далеко не всегда так счастливы, как теперь, что каждому из них пришлось многое пережить и перестрадать.
Почему на их лицах появляется иногда такое скорбное выражение? Откуда взялись эти глубокие морщины? Наверное, их провело не время, а какое-нибудь тяжелое горе.
Эта мысль преследовала меня и, несмотря на все усилия, я никак не мог отделаться от нее.
Прошло еще некоторое время, и я стал близким человеком в этой милой семье. Все полюбили меня, горячо принимали к сердцу мои дела и откровенно говорили со мною о своих. Но интересовавший меня вопрос до сих пор остался неразрешенным. Несколько раз собирался я задать его и — не смел. Я боялся быть нескромным, боялся разбередить еще незажившие раны.
Раз вечером я и Рафаэль возвращались с охоты. Мы были уже недалеко от дома, когда он вдруг остановился и положил руку мне на плечо.
— Что с вами, дон Густавио? — спросил он. — Вы выглядите таким мрачным и озабоченным. Может быть, вы скучаете в нашем обществе?
— Вы, конечно, и сами не верите тому, что говорите, — отвечал я. — Напротив, никогда в жизни не был я так счастлив, как теперь!
— Так оставайтесь с нами! — воскликнул он. — У нашего очага всегда найдется место для друга.
— Благодарю! — отвечал я, крепко пожимая ему руку. — Очень бы желал остаться, но не могу. Я похож на Вечного Жида. Какой-то голос постоянно твердит мне: «Иди! Иди!» И я покоряюсь своей участи.
— Послушайте, дон Густавио! — сказал он. — Скажите мне, что тревожит вас? Мы все заметили это, но не осмеливались напрашиваться на вашу откровенность. А теперь я наконец решился и прошу вас объяснить мне, в чем дело.
— Извольте, я исполню ваше желание, — ответил я. — Верьте только, что не пустое любопытство, а глубокое участие к вам руководит мною.
— Смелее, смелее, — улыбаясь, сказал он. — Исповедуйтесь мне, и я заранее обещаю вам полное отпущение грехов.
— Мне и самому гораздо приятнее высказать вам все.
— Говорите. Я слушаю.
— Мне почему-то кажется, что вы не всегда были так счастливы, как теперь; что это счастье куплено ценой долгах страданий!
Печальная улыбка показалась у него на губах.
— Простите меня! — воскликнул я. — Вот этого-то я и боялся! Ради Бога, прекратим этот разговор и забудьте о моей нескромности!
Я был страшно недоволен собою.
— Нет, — отвечал Рафаэль, — ваш вопрос не кажется мне нескромным. Вы сделали его из участия к нам, и ваша проницательность доказывает, что вы любите нас. Вы не ошиблись, мой друг: мы все перенесли много горя. Если желаете, я расскажу вам все, и вы убедитесь, что счастье досталось нам очень дорого. А теперь пойдемте домой; нас, наверное, уже ждут.
После ужина Рафаэль велел поставить на стол бутылку с вином и ящик с сигаретками. Слуги приготовили все и ушли.
— Ну, мой друг, — сказал он, — вы сейчас узнаете все. Мой отец, мать, моя дорогая жена, Весельчак, Черный Лось и Орлиная Голова участвовали в той ужасной драме, которую я расскажу вам. Если я что-нибудь забуду, они помогут мне.
И Рафаэль рассказал мне все, что вы прочитали в этой книге.
Страшные, потрясающие события, которые передавал мне человек, сам игравший в них такую выдающуюся роль, в высшей степени заинтересовали меня. На вас, читатель, они, конечно, не могли произвести такого сильного впечатления. Они много потеряли в моем изложении: в них нет той живости, которая составляла их главное достоинство.
Через неделю после этого я распрощался с моими радушными хозяевами. Но вместо того, чтобы отправиться в Гуаймас, как и предполагал раньше, я принял участие в экскурсии, которую задумал Орлиная Голова, и уехал вместе с ним. Много интересного видел я во время пути и, если вы не очень скучали, читая мою книгу, я, может быть, когда-нибудь расскажу вам и об этой поездке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29