И ему не слишком понравилось бесцеремонное вмешательство Бонни в мужской разговор.
– Откуда тебе знать, чего Кари хочет, а чего нет? – буркнул он.
– Я знаю это лучше тебя, – холодно отрезала Бонни.
– Помалкивала бы уж. Сует нос не в свое дело, – глухо проворчал Пинки.
Вскинув голову, Бонни свысока посмотрела на Хантера.
– Розы ваши?
– Да.
Она смерила его взглядом – еще более презрительным.
– Она не слишком высокого о вас мнения. И я, честно говоря, тоже. Во всяком случае, если сведения о том, что произошло сегодня утром, соответствуют действительности.
Хантер внутренне напрягся. Откуда ей может быть известно о том, что он делал в своем кабинете? Впрочем, она, должно быть, имеет в виду только сцену в зале суда, и ничего больше. Кари никому на свете не рассказала бы о том, что они целовались.
– К сожалению, то, что вы слышали, правда. Как правда и то, что я не знал о физическом состоянии мисс Стюарт, когда вызывал ее. Надеюсь, мне все же удастся доказать и ей, и вам, что я не кровожадное чудовище.
На его губы набежала лишь тень улыбки, но и этого оказалось достаточно, чтобы заставить сердце Бонни учащенно биться. В конце концов, она была женщиной. «Удав» – это было первое слово, которое пришло ей на ум после знакомства со статным красавчиком прокурором. Смирение всегда украшает сильного мужчину. Однако Бонни была не так проста, чтобы растаять перед чьими-то широкими плечами, ослепительно белой полоской зубов и стеснительностью.
– Я не хочу, чтобы она испытала еще одно неприятное потрясение, – предупредила она серьезным тоном.
– Я сразу же уйду, стоит ей только нахмуриться. Клянусь вам.
Бонни вопросительно посмотрела на Пинки, и тот неопределенно пожал плечами. Поколебавшись, суровая дама отошла в сторону, не загораживая больше выход в коридор.
– Вторая дверь направо, – небрежно бросила она.
– Спасибо, – торопливо поблагодарил Хантер и, взяв розы, двинулся было вперед, однако, внезапно смутившись, вопросительно взглянул на Бонни. – Ничего, если я?..
– Ничего, идите. Она в постели, но еще не спит.
Собрав все свое мужество, Хантер толкнул дверь. Комната была погружена в полумрак. Лишь ночник тускло горел на стоявшем у кровати плетеном столике со стеклянной столешницей. Плетеной была и спинка кровати. Стены спальни были густого кремового цвета. Кое-где можно было заметить всплески темно-синего и красновато-коричневого. Разнообразие создавали цветные простыни, корзины с сухими цветами и восточный ковер на полу. Гигантские подушки, обтянутые грубой неотбеленной хлопковой тканью, были навалены грудой в углу перед плетеной ширмой, с которой свисали ремни, шейные платки и большая соломенная шляпа. Под потолком лениво вращались лопасти вентилятора. Комната была похожа на хозяйку – строгая и аккуратная внешне, но таящая в себе тайну.
Хантер осторожно притворил за собой дверь и шагнул внутрь спальни. Кари повернула голову на звук шагов, открыла глаза и резко села в постели.
– Что вы тут делаете? Кто вас впустил? Убирайтесь!
Она говорила хриплым шепотом, и он благодарил за это господа. Судя по выражению лица, она сейчас вполне могла бы завизжать так, будто ее режут.
Хантер успокаивающе поднял руки.
– Пожалуйста, Кари, успокойтесь. Пинки и Бонни сказали, что я могу зайти к вам на минутку. Я всего лишь хотел извиниться перед вами.
– Не нужны мне ваши извинения. Даже слушать вас не хочу! Можете извиняться хоть до второго пришествия – это все равно не изменит моего мнения о вас. А теперь извольте уйти.
Однако он упрямо качал головой, и Кари увидела, что спорить с ним бесполезно. Хантер подошел ближе и встал рядом с ее кроватью.
– Это вам, – проговорил он и положил розы на край постели. Хотя на душе у него творилось неладное: нужно быть последней сволочью, чтобы приходить к женщине с цветами, после того как сделал все, чтобы заслужить ее ненависть.
– Спасибо, – прошептала она, думая, что надо быть последней дрянью, чтобы принять цветы от мужчины, которого ненавидишь.
Поймав взгляд ее глаз, он уже не отпускал его.
– Очень сожалею по поводу вашего ребенка.
Эти тихие слова пронзили ее, как игла надувной шарик. Внезапно обессилев, она упала на подушки.
– Вам не понять чужого горя, мистер Макки. Вы не знаете, что я чувствую.
– Действительно, я не могу знать, что у вас на душе. Но мне действительно очень жаль, что я не знал о случившемся с вами, когда заставил вас сегодня утром давать показания в суде.
Она посмотрела на него. Неестественно большие глаза горели ярким огнем, что только подчеркивало бледность ее лица.
– А если бы даже и знали. Какая вам разница?
– Я не стал бы вызывать вас в суд.
– Но как же ваше дело, мистер Макки? Ведь в таком случае оно пострадало бы, – произнесла она с ироничной любезностью.
Он смущенно потупился:
– Возможно. Но незначительно.
– Вы по-прежнему уверены, что добьетесь обвинительного приговора?
Хантер плохо видел в полутьме, но ему все равно удалось перехватить настороженный взгляд ее глаз.
– Добьюсь. – Это было произнесено с твердостью, не оставлявшей никаких сомнений в его решимости бороться до победного конца. Кари взволнованно дышала. Он помнил об обещании, данном им Бонни Стрэнд, однако в эту минуту никакие силы не способны были заставить его уйти.
– Но если вы так уверены в исходе этого дела, то почему вам потребовалось нападать на Томаса и меня?
– Не на вас я нападаю. Ни в коем случае. Я с самого начала не устаю твердить вам, что у меня и в мыслях нет причинять вам страдания. Говорю это совершенно искренне.
Кари откинулась на подушки и горько рассмеялась.
– А вы не задумывались над тем, какие страдания мне причиняют ваши лживые обвинения в адрес Томаса?
«Но это не ложь!» – захотелось крикнуть ему. Однако он вовремя прикусил язык. Томас Уинн до самой смерти оставался для нее святым и после смерти таким останется. И если он низвергнет Уинна с высокого пьедестала, то ему не останется ничего иного, как ринуться следом в ту же пропасть.
– Я прилюдно обидел вас и вполне осознаю свою вину. Очень сожалею, что так вышло.
Воспоминание об утренних событиях всколыхнули в ее душе утихшую было боль, и она закусила нижнюю губу, чтобы не дать волю чувствам. Хантер быстро склонился над ней.
– Вам больно? – осведомился он.
– Нет-нет, – затрясла она головой. Вид У нее был довольно жалким. – Прошу вас, уйдите. Я не хочу, чтобы вы здесь находились.
Даже искаженное гримасой боли, ее лицо все равно оставалось прекраснее всех женских лиц, которые ему приходилось видеть. Ему нестерпимо захотелось взять это лицо в свои ладони, стереть с него маску скорби, утешить ее, успокоить. Ему захотелось снова прильнуть к ее губам. Господи, зачем ты раньше позволил ему поцеловать ее? Не знать вкуса ее губ было для него мучительно, но знать и не иметь возможности снова ощутить его стало адской мукой.
Выпрямившись, он отошел от ее постели. Ему пришлось засунуть руки в карманы, чтобы побороть в себе искушение дотронуться до нее. Ее запах был так сладок – он был слаще аромата цветов. В приглушенном свете ночника ее кожа, казалось, сама светилась матовым светом, точно жемчужина. Ее волосы казались живыми, словно длинная трава, шелестящая на ветру. У него возникла даже иллюзия, что он может расслышать их тихое шуршание. Разволновавшись, она не замечала, что одеяло сползло и обозначились очертания изящных бедер и даже – еле заметно – треугольник между ними. Ночная рубашка была простой, мягкой и облегающей. Он не видел ее грудей, но воображение услужливо рисовало их ему.
Одним словом, не в меру живое воображение доставляло ему сейчас немало неудобств. Хантер Макки чертыхнулся про себя, ощутив физические признаки растущего возбуждения. Беда заключалась в том, что душой и телом Кари принадлежала другому, как раньше, так и сейчас. Ситуация, в которой оказался Хантер, была безнадежной. Это был тупик. Судя по всему, сам вид его был для нее невыносим. Да что там, она всей душой ненавидела его.
В самом деле, какого черта он здесь делает? Зачем заставляет Кари ненавидеть его с каждой секундой все сильнее? Зачем мучит самого себя? И все же, прежде чем уйти, ему нужно было извиниться еще за одну вещь.
Чтобы сосредоточиться, Хантер отошел от нее подальше, заняв позицию возле туалетного столика. Подбирая нужные слова, он рассматривал личные вещи Кари, которыми она пользовалась каждый день, почти не думая о них. Щетка для волос. Золотые часики. Флакон духов. Его охватило желание поднести эту хрустальную бутылочку к носу, чтобы полной грудью вдохнуть их запах, однако ему и на сей раз удалось обуздать свое желание.
– Должен принести вам еще одно извинение, – прозвучал его тихий взволнованный голос.
Реакция Кари была столь болезненной, что можно было подумать, будто он в самом деле притронулся к ней. Она испуганно потянула ноздрями воздух, так что живот ее стал совсем впалым. Кари знала, к чему клонит ее гость, однако говорить с ним на эту тему казалось ей абсолютно бессмыслимым.
– Слышать ничего не хочу, – подавленно прошептала она. – Уходите!
– Простите за то, что я поцеловал вас.
Она застонала, прикрыв рот ладонью.
– Уйдите. Оставьте меня в покое…
– Если уж быть честным до конца, то прошу у вас прощения за то, что сделал это, когда вы были не в состоянии действовать сознательно. А о том, что поцеловал вас, я не жалею.
Кари вскинула голову, вглядываясь в отражение высокого мужчины в зеркале.
– Разве не достаточно вам того, что вы втоптали в грязь репутацию моего мужа? Не достаточно того, что вы выставили меня перед всем светом на позор? Что из-за вас я потеряла ребенка? – Забывшись, она гневно молотила своими маленькими кулачками по простыням. Слезы текли по ее щекам. – Но даже если забыть обо всем этом, вы в любом случае не имели права прикасаться ко мне. Более того, прикасаться так, как это сделали вы!
Лицо Хантера страдальчески сморщилось.
– Все, все понимаю…
– Но как же тогда хватило вам наглости поцеловать меня? – спросила она дрожащим от слез голосом.
И тут его словно подменили. Хантер Макки, собравшийся было уходить, круто повернулся на месте. Вина за случившееся лежала не на нем одном. Она тоже была не без греха, и он, черт возьми, вовсе не намерен был соглашаться на роль козла отпущения!
– А вот представьте себе, хватило! – Перемена его тона была столь неожиданной, что у нее от удивления мгновенно высохли слезы и перехватило дыхание. – И знаете почему? Потому что мне захотелось поцеловать вас еще тогда, когда я впервые увидел вас. С тех пор это желание не покидает меня! И можете орать, визжать, плеваться, бросаться на меня с кулаками, звать своих сторожей… Главное, что теперь вы знаете! Вот именно, мне чертовски хотелось поцеловать вас. Да и вы, кажется, не были против. Кстати, когда я хотел оставить вас в покое, вы даже удержали меня.
– Удержала?.. Вас?.. Да вы килограммов на сорок тяжелее меня!
Кажется, Хантер попал впросак. В самом деле, трудно было придумать что-либо абсурднее утверждения о том, что она оказалась физически сильнее его. И все же в словесном поединке он не собирался отступать. Снова подойдя вплотную к ее постели, он решительно выпалил:
– Но именно ваши руки обнимали меня! И ласкали! Именно вы прильнули ко мне губами. Именно вы…
– Хватит!
– …открыли рот и…
– Ни слова больше! Я запрещаю вам!
– … поцеловали меня!
Она, вытаращив глаза, хватала ртом воздух. Каждый вдох давался ей с трудом.
– Я была без сознания, мне мерещилось… Вовсе не вас я целовала тогда! Я грезила о своем муже!
Уязвленный в самое сердце, Хантер сорвал с носа очки и навис над ней всей громадой своего тела. Нагнувшись, он оперся о кровать Кари. Ее ноги, испуганно поджатые под одеялом, оказались между его расставленными ладонями.
– Что ж, в таком случае позвольте сделать вам одно признание, Кари Стюарт. Будь я вашим мужем, я не был бы настолько глуп, чтобы рисковать потерять вас.
Его намек был предельно прозрачен. Выходило, что Томас Уинн, проворовавшись, Показал себя просто недоумком.
– Убирайтесь! – злобно прошипела она.
– Можете спорить со мной или с кем-нибудь другим до хрипоты, но вы целовались со мной, и вам это очень нравилось.
– Не было этого!
Из-под полуопущенных век он пару секунд смотрел на ее дергающийся рот, а затем, наклонившись еще ниже, прошептал тихо, но убежденно:
– Было.
– Убирайтесь!!!
На сей раз ее визг был достаточно громок для того, чтобы Пинки и Бонни со всех ног бросились к ним, будто услышав сигнал бедствия. Они вбежали в спальню как раз в тот момент, когда Хантер уже направлялся к двери, надевая на ходу очки. Букет чайных роз полетел ему в спину. Однако он, судя по всему, даже не заметил этого. Пробормотав извинения, Хантер Макки бочком, мимо друзей Кари, выскользнул из комнаты, и через несколько секунд из передней раздался стук закрывшейся входной двери.
Глава 5
Процесс выздоровления был подобен для нее тюремному заключению, которое она отбыла «от звонка до звонка». И все же, побывав у доктора и получив у него разрешение выйти на работу, она должна была признать, что длительный отдых пошел ей на пользу.
Она чувствовала себя полностью обновленной. Почти пять месяцев прошло со дня гибели Томаса. Пора было заняться обустройством собственной жизни. До того как у нее случился выкидыш, Кари витала где-то в заоблачных мирах, однако теперь у нее появилась четкая цель – добиться, чтобы исполняющий обязанности окружного прокурора получил по заслугам.
Хантер Макки добился-таки обвинительного приговора членам городского совета Паркеру и Хейнсу. Хотя Томас Уинн был мертв и не мог защищаться, он был пригвожден к позорному столбу наряду с теми двоими. Этого Кари Стюарт-Уинн прокурору не могла ни забыть, ни простить.
Она проработала после болезни уже три недели, когда до нее дошел слух, заставивший ее сорваться с места и опрометью броситься к рабочему столу Пинки в главной редакции.
– Я только что услышала, что Дик Джонсон уходит от нас на Кей-эй-би-си.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34