Кирстен А. Сивер
Сага о Гудрид
К ЧИТАТЕЛЮ
Источники о плаваниях викингов в Новый Свет немногочисленны и весьма своеобразны. Летописных свидетельств о посещениях скандинавами Америки нет, и главный источник – саги, запись устной многовековой традиции.
Плавания в Америку, по сагам, совершали гренландцы – потомки норвежцев и исландцев. Вероятно, поиски леса, топлива, мехов, железной руды привели гренландских колонистов к берегам Нового Света.
Около 986 года исландец Бьярне Хеллюланд отплыл на Гренландию, и его корабль буря отнесла на запад. Бьярне увидел какую-то землю, но не пристал к ней. Через несколько лет отплыл из Гренландии Лейв сын Эрика Рыжего, гренландского первопоселенца. Лейв открыл берега новых земель – «Землю плоских камней», «Лесную землю» и «Виноградную страну».
Так произошло открытие викингами Северной Америки. Датировать это событие точно немыслимо. Можно допустить, что оно произошло около 1000 года.
Локализация Винланда – предмет поисков и гипотез на протяжении столетий. Нет недостатка и в многочисленных фальсификациях о Винланде, упомянем здесь лишь о Кенсингтонским камне, открытом в 1898 году, и о нашумевшей «Карте Винланда», опубликованной в США в 1965 году.
Нет недостатка и в самых фантастических определениях местонахождения Винланда, который помещают на Кубе, в Мексике, Парагвае, Полинезии и на Аляске.
Поэтому неудивительно, что открытие Северной Америки викингами стало материалом для многочисленных романов.
В очередном томе нашей серии Вас ждут увлекательные произведения, посвященные одной из величайших загадок истории.
Счастливого плавания на викингских драккарах!

Посвящается Паулю С. Сиверу, моему мужу и верному спутнику по Гренландии, Исландии, Норвегии и Северной Америке

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НЕСБЫВШИЕСЯ МЕЧТЫ

На хуторе Хеллисвеллир в этих серых предрассветных сумерках царила суматоха. Вьючные лошади, фыркая, нетерпеливо били копытом; тишину рассвета нарушали выкрики людей и собачий лай, прислуга сновала по двору с узлами и тюками, мешками да бочками.
Сухими, усталыми глазами следила Гудрид за тонкой полоской на востоке, возвещавшей о восходе солнца; она пыталась не прислушиваться к людскому шуму. Девушка так и не уснула в свою последнюю в Исландии ночь, в отличие от домоправительницы отца, храпевшей рядом с ней: ведь той предстоял самый обычный рабочий день. Жизнь будет течь на хуторе своим чередом, словно Гудрид и ее отца здесь и не бывало. Словно так и надо, что тридцать человек, живущих по соседству, увязывают узлы и грузят свои пожитки и скот на корабль, чтобы отправиться в неизвестность.
Гудрид в смущении думала о том, что ей хочется снова войти в дом и побыть там немного среди знакомых, привычных вещей, – даже теперь, когда они лишились и подушек, и латунных ламп, и тугих дорогих вещиц, – всего, что отец отныне утратил или продал брату вместе со всем хутором. Едва повернувшись к дому, Гудрид услышала у себя за спиной оклик старой Торкатлы:
– Не входи туда, Гудрид, а то случится беда. Нельзя возвращаться назад, раз вещи твои вынесены из дома! Разве твоя приемная мать не говорила тебе об этом?
Торкатла протискивалась в дверь, держа в обеих руках объемистые узлы. Гудрид подхватила у служанки один узел.
– Тяжело тебе это, Торкатла. Неужели их не мог взять кто-нибудь из мужчин?
Торкатла сердито взглянула на девушку.
– Думаешь, я доверю кому-нибудь нашу лучшую кухонную утварь? Нет уж, мне хочется, чтобы она была довезена до Гренландии в целости и сохранности! Здесь и сырные формочки твоей матери… А разве я брошу на произвол судьбы резную маслобойку? Твоя мать любила красивые вещи, да она и сама была красавицей – поистине женщиной прекрасной и разумной.
Служанка торопливо заморгала покрасневшими глазами.
Гудрид знала, что бесполезно торопить Торкатлу, раз уж она вспомнила о своей молодой хозяйке, которая вот уже много лет покоится в земле. Халльвейг была из тех, кому радуются люди. И приемная мать Гудрид, суховатая и расчетливая Халльдис из Арнастапи, светлела лицом, когда заговаривала о Халльвейг:
– Твоя мать была красавицей, дитя мое, она была самой умной и умелой из всех на Мысе Снежной Горы. У нее всегда хватало запасов на зиму. Ты очень похожа на мать, только от отца у тебя эти серо-зеленые глаза. Берегись, чтобы не оказаться в жизни столь же расточительным, как он. Когда-то Торбьёрн был богат…
Гудрид знала, что она во многом похожа на отца, и она росла в твердой уверенности в том, что лучи щедрости, красоты и достоинства отца падают и на нее. Торбьёрн сын Кетиля в свои сорок шесть лет был таким же стройным и тонким, как в молодости, и такими же каштановыми оставались его пышные волосы и борода. Прежде чем взять Халльвейг в жены, он побывал в чужих землях и вернулся из викингского похода покрытый славой и с большим богатством. Он сделался хёвдингом и поселился в большом доме на хуторе Хеллисвеллир. Каждое лето, когда он отправлялся на альтинг, он ехал в сопровождении многочисленных воинов и родичей.
Но чем больше училась Гудрид у своей приемной матери Халльдис вести хозяйство, тем больше она понимала, что все сотрапезники просто жили за счет Торбьёрна, не утруждая себя рыболовством. И когда она наконец уразумела, что к чему, было уже поздно. На последнем весеннем пиру отец объявил, что он намерен продать все, чем владеет, и уехать в Гренландию, к Эрику Рыжему и его сыну Лейву.
Торбьёрн пока еще оставался хозяином Хеллисвеллира, и он был таким же щедрым и гостеприимным, как прежде, и на прощание оделял гостей подарками. Гудрид радовалась тому, что они с отцом не вызывают у людей чувства жалости. Жалеть их не нужно. Но едва последний гость уехал со двора, как Торбьёрн сказал, что Гудрид поедет с ним, так как ему надо кое-что сказать ей. Гудрид замерзла, хотя этой ранней весной было не особенно холодно. Может, отец заключил брачную сделку с кем-то из гостей, чтобы больше не беспокоиться о своей дочери…
Гудрид и Торбьёрн скакали прямо на запад, не произнося ни слова. Они миновали крутой Купальный Берег, и их взору открылась рельефная пустыня: то там, то сям она поросла мхом, и мох этот, перемежаясь с песком, лежал перед ними, виднеясь у самой кромки воды. Догорающий солнечный диск низко висел над морем в розовой дымке. Они остановились, и Торбьёрн все покашливал, поглаживая своему жеребцу гриву, пока наконец не промолвил:
– Вот перед нами лежит море, а за ним – Гренландия… Я надумал поселиться в новых местах, у Эрика Рыжего, как ты уже знаешь. Не желаю жить в Исландии нищим! Да и о твоей судьбе надо позаботиться.
Гудрид смотрела на море, а в горле застрял комок. Она старалась не моргать, чтобы из глаз не брызнули слезы. Никогда еще она не чувствовала себя такой обездоленной.
А отец продолжал:
– В Гренландии тебе будет хорошо, Гудрид. На новом месте, как там, не так-то много женщин со сноровкой, а мужчины не запросят большого приданого, если будут брать в жены разумную девушку из хорошего рода. У Эрика, кроме Лейва, есть еще два славных сына, и насколько я знаю, оба они холостые. Для тебя это был бы выгодный брак – с сыном хёвдинга из Братталида!
Гудрид почувствовала облегчение, услышав, что отец не собирается отдавать ее дикарю. Это будет всего лишь незнакомый гренландец. И все же! Придется расстаться с тайными мечтаниями о широкоплечем юноше с тонким лицом и серьезными синими глазами, который посматривал на нее год назад на альтинге.
В конце концов Гудрид взяла себя в руки и повернулась к отцу.
– Мы возьмем с собой Снефрид? – спросила она.
– Нет, жеребята занимают на корабле меньше места: их мы возьмем. Но если потомство Снефрид будет таким же крепким, как ее жеребенок прошлым летом, то мы увезем их с собой. Я уверен, что Ингвилль охотно купит твою кобылку – уж я позабочусь о том, чтобы братец заплатил мне серебром за нее, и деньги эти я приберегу для твоего приданого.
Гудрид всегда любила дочь брата своего отца, но внезапно в ней вспыхнула ненависть – ведь у той были отец и мать, и она остается в Исландии, да еще получит ее Снефрид в придачу. Красивую белую кобылку, которую подарил Гудрид ее приемный отец Орм из Арнастапи, когда она превратилась в девушку. Снефрид, как обычно, почуяла, о чем думает Гудрид, а та вспомнила о двух сумасшедших неделях в прошлом году, летом, когда Торбьёрн взял свою дочь на выданье с собой, чтобы показать ее людям на альтинге.
Помимо резвого вороного жеребенка, которого спустя несколько месяцев произвела на свет Снефрид, на корабль брали лишь двух лучших годовалых телок, упитанного барашка, козлят и поросят. Все остальные перейдут к брату, вместе с хутором, проданным Торбьёрном. Надсмотрщик прежнего хозяина, вольноотпущенник по имени Гандольв, муж Торкатлы, отбирал животных для поездки в Гренландию.
В день отъезда Торбьёрн стоял перед хлевом и пересчитывал скот. Рядом с ним находился Гандольв, оценивая опытным глазом каждое животное, чтобы убедиться, что больные на корабль не попадут.
Торкатла и Гудрид, неся узлы, приблизились к мужчинам. Торбьёрн даже не заметил их, но Гандольв коротко сказал, не поворачивая головы:
– Не мешай мне, жена. Если тебе надо помочь, попроси об этом других: на дворе топчется много прислуги.
– Ни в чем нет порядка! – кисло ответила Торкатла и двинулась к двум рабам Торбьёрна, которые отправлялись вместе с хозяевами в Гренландию. Они были заняты мешками из дерюги, набитыми шерстью, но увидев, что к ним идут Гудрид с Торкатлой, остановились и заулыбались.
Чтобы опередить служанку и не дать ей выместить свое раздражение на рабах, Гудрид поспешно заговорила первая:
– Раудери, не погрузишь ли ты кухонную утварь? Только осторожнее с этими узлами…
– Потом не ругайся на меня, если что разобьется, – проворчала Торкатла и подвязала покрепче свой платок. – А то я не знаю, что из этого выйдет: мужчины вечно думают, что с посудой можно обращаться так же, как со шкурами и мехом. Поди-ка, посмотри, как они разгружают на берегу Будира торговые шхуны из Норвегии и Ирландии…
– Я видела это, – примиряюще ответила Гудрид. – Много раз! Моя Снефрид знает дорогу к пристани наизусть.
При мысли о кобылке в груди у нее кольнуло: она вспомнила, как теплая, сильная спина лошади двигалась под ней. Гудрид мысленным взором видела перед собой дорогу на восток, вдоль Мыса Снежной Горы, через плодородные земли, на альтинг, где разрешались тяжбы и споры и каждому воздавалось по заслугам. Там же люди торговали своим товаром, обменивались новостями, а некоторые девушки впервые встречали на альтинге своего суженого. В Гудрид всегда теплилась робкая надежда, что так же будет и с ней.
Нет, она должна быть сильной и веселой! Это долг хозяйской дочери, как ей всегда говорила приемная мать. И теперь, когда девушке пошел семнадцатый год, и она уже не воспитывается у Орма и Халльдис в Арнастапи, отец ее с полным правом может ожидать, что из дочери выросла настоящая хозяйка, которая позаботится и о людях, и о скоте.
Она окинула взглядом двор и заметила, что Стейн, самый преданный помощник отца, уже приготовился отправить первую группу вьючных лошадей. Внезапно Гудрид почувствовала к нему благодарность за то, что он едет с ними в Гренландию. Это ведь Стейн научил ее ездить верхом и стрелять из лука, и он всегда скакал рядом с ней, когда они вместе с отцом направлялись на пир. Стейн был плотным, коренастым, и вел он себя твердо и уверенно, снаряжая в дорогу лошадей и выкрикивая предупреждения тем, кто будет следить за поклажей.
По двору зацокали копыта, и первые лошади потянулись с хутора. Стейн некоторое время смотрел им вслед, а затем повернулся и, сказав что-то одному из рабов, направился к Гудрид и Торкатле.
– Гудрид, я отправил Кольскегги седлать для тебя Снефрид – Торбьёрн скоро даст сигнал к отправлению.
Торкатла сердито засопела.
– Да уж, нечего сказать! Такой беспорядок я видела в последний раз только после землетрясения.
– Тебе нужно внимательно посмотреть вокруг, – сказал Стейн. – Когда лошадей уведут со двора, можно будет быстро отыскать все, что нужно. Главное для нас теперь – погрузить все на корабль и успеть отправиться в путь, пока небо ясное. Скорее всего, днем будет дуть попутный ветер, и я надеюсь, что с тобой все будет хорошо, Гудрид!
Гудрид внимательно посмотрела на тюки с домотканным сукном, а потом взглянула вниз, на свои новые кожаные ботинки. Одежда девушки была прочной; такая выдержит и ветер, и бурю на море. Ей ведь не нужно сейчас показывать всем, что она – дочь богатого человека. Другие ее вещи были заботливо упакованы в сундук, который сам Торбьёрн оковал железом. В сундуке лежали и синий плащ, в котором она ездила на альтинг, и шелковые кружева для волос, и широкий золотой браслет, подарок отца, и много других красивых вещиц, которые, может, и не пригодятся ей в далеких краях.
Словно бы прочитав ее мысли, Стейн улыбнулся и сказал:
– В Братталиде наверняка устроят пир в вашу честь, когда вы с Торбьёрном приедете туда, и тогда ты сможешь нарядиться!
– Ты думаешь, Эрик и Тьодхильд будут рады нам?
– Нехорошо будет, если люди в Братталиде не сдержат своего слова. Отец твой верно служил Эрику Рыжему, когда тот был его хёвдингом… Ты, наверное, не помнишь, что Лейв сын Эрика бывал здесь и повторял Торбьёрну приглашение Эрика. Тогда ты была еще маленькой девочкой.
Нет, подумала Гудрид, ту встречу она запомнила на всю жизнь. Она первая заметила блеск оружия и конской сбруи и людей, приближающихся с севера. В тот день она была дома у отца. Когда Торбьёрн вошел в дом с гостями, она уже приготовилась к встрече и держала в руках деревянную миску с серебряной каймой, чтобы обнести гостей по кругу и предложить им умыться. Надо показать отцу, что у Халльдис она получила хорошее воспитание. Девочка узнала старого друга отца и Эрика Рыжего, Снорри сына Торбранда из Лебединого Фьорда, но двое других были ей незнакомы – мальчик тринадцати-че-тырнадцати лет и юноша примерно двадцатилетнего возраста, высокий, сильный и загорелый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53