- Обком для тебя никто!
Я нарушил золотое правил о службы и уже пожинал плоды этой оплошности. Было бы куда дипломатичнее, если бы, перед тем как закрыть установку, я бы пришел к директору со словами извинения:
- Вынужден! Пойми правильно. Жмут на меня! И Кудреватых понял бы!
- Я не обижаюсь... - Подумав, он, может, пригласил бы меня на свадьбу своего сына. Судя по всему, там должна была собраться вся восточнокаспийская элита.
А вместо этого! Оскорбленный и униженный, вернувшись, я поднял трубку и неожиданно для себя позвонил Мурадовой. Она была на месте.
- Я не буду называть себя. Интересно, узнаете ли вы, кто вам звонит...
- Уже узнала! - Я почувствовал, что ей приятен мой звонок, она ждала его.
- Как вы смотрите, если мы вместе пообедаем, конечно, если вы не избавились от этой неудобной привычки...
- Представьте, не успела!
- Очень хорошо.
- ...Взять, к примеру, рыбкомбинат! - Чистые пухлые пальцы Согомоныча бегали по моему лицу, не причиняя никаких неудобств. - Рыбкомбинат никогда не выполнял плана, а всегда был с наваром... - Он не мог работать молча.
- Как? А очень просто. Бегут в обком. Так и так... "Конец квартала, а рыба не идет..." Оттуда звонок Сувалдину: "Пустите рыбкомбинат в заповедник! В порядке исключения!"
До меня не сразу дошел смысл долгого его монолога, но, подытожив, я понял: Согомоныч и какая-то группа людей, близких ему, связывали свои надежды на оздоровление обстановки с моим появлением. Предполагалось, что водная прокуратура и я лично можем поставить предел ведомственному беззаконию.
Я спросил:
- Вам кажется, что рыбинспекция работает неэффективно?
На мгновение бритва в руках Согомоныча дрогнула, но в следующую секунду она так же ровно и легко поползла по моей намыленной физиономии...
- Стараются... - Он кивнул за окно, на призыв расстрелять убийцу Умара Кулиева. - Скоро тут такое начнется! Каждую весну у них настоящая война на море. Автоматы, вертолеты... Сами увидите. Главное, все равно никого не поймают. А если поймают - то мелкую сошку. Не знаю, как это там у них выходит, но крупная никогда не попадается. Может, с вашим приходом что-то изменится...
Я прервал его философствование:
- А если конкретно?
Согомоныч обтер свою раздвижную опасную бритву о белый листочек, вздохнул и категорически отрезал:
- Я думаю, большего вам никто не скажет.
- Может, и скажет. Кроме того, существует уголовная ответственность для тех, кто знает о совершенном преступлении и молчит.
Согомоныч пожал плечами. Мы были вдвоем. К его уютной частной лавочке никто нас не слышал.
- Дай-то бог... Но не думаю. У нас не Сицилия, но длинный язык могут отрезать в два счета...
- Бывают и такие случаи?
- О, сколько хотите! - Согомоныч предпочел переменить тему. - А вы, оказывается, не только на воду смотрите! Освежить? Тонкая туалетная вода "О'жен", Франция! Совершенно необходима мужчине" - Он заговорщицки на меня взглянул, словно уже все знал обо мне и Анне Мурадовой.
Я-то полагал, что по крайней мере еще неделю мы можем встречаться совершенно спокойно.
- Спасибо, - сказал я, кладя на стол художника его гонорар. - Сейчас, правда, мне предстоит свидание не с женщиной. Я бы сказал, с одним из наиболее мужественных мужчин города. Кстати, когда свадьба у сына Кудреватых?
- В субботу. На той неделе.
Бала ждал меня в кабинете вместе с болезненной, средних лет блондинкой, которую я видел на похоронах Пухова, - она разговаривала тогда с Анной Мурадовой.
Когда я вошел, женщина испуганно оглянулась.
- Это Татьяна Ивановна, вдова Ветлугина, - представил ее Бала. - Мы только начали(tm) Значит, в ночь, когда это случилось, дома вы не ночевали? - спросил мой помощник у Ветлугиной.
- Я работала. А кроме того... Видите ли... У нас две квартиры. Мы жили то у него, то у меня. А иногда каждый уходил к себе...
Я сел. Ветлугина тревожно взглянула на меня, снова обернулась к Бале.
- ...Сходились, расходились. Одно время Саша страшно пил. Его направляли в ЛТП, он давал мне слово не пить, не выдерживал...
- А в последнее время перед его гибелью?
- Последнее время держался... Но я боялась оставлять его одного, когда у меня были ночные дежурства. Соседи и прочее. Он у меня не прописан...
- Тогда он ночевал у себя?
- Да. Ивтуночьтоже. Япришлаутром, была в уверенности, что он дома. И вдруг приходит его приятель... Садык...
- Баларгимов Садык, - пояснил мне Бала.
- Все его зовут Садык. Сказал: поехали они на качкалдаков. Саша стал давать ему прикурить, перевернул лодку. Произошел выстрел... Там все записано. - Она показала на уголовное дело, лежавшее на столе перед Балой.
Мы помолчали все трое, наблюдая, как Гезель поливает над балюстрадой цветы, что-то тихо мурлыкая под нос для своего малыша.
- Вы раньше Баларгимова знали? - спросил я.
- Видела несколько раз. - Ветлугина снова насторожилась.
- Муж дружил с ним?
- Дома он у нас никогда не был. Я вообще не любила его. компании. Ничего хорошего... Одна пьянка! Знаю, что они встречались. Саша последнее время был на инвалидности, не работал...
- Травма?
- С легкими у него было плохо. Вообще-то он подрабатывал, только в штате не состоял. У нас своя машина. Смотришь, подвезет кого-нибудь. Заплатят.
- Вообще-то он рыбак? Она замялась.
- Иногда приносил рыбу.
- Осетрину?
- Ну да... Но где брал? Этого не знаю". Я продолжал расспрашивать:
- С Касумовым вы знакомы?
- Первый раз слышу.
- Ваш муж помогал тушить ему "козлятник". Его кличка
- Мазут.
- Мазут - я слышала.
В кабинет постучали, это был Хаджинур Орезов.
- Извините, Игорь Николаевич. Я не знал, что вы не одни.
- Я скоро освобожусь.
Прежде чем дверь закрылась, я разглядел в коридоре приземистого, с черными живыми глазами мужчину, смахивавшего по одежде на рыбака, Я понял, что это Баларгимов.
- Сколько уже прошло, как он утоп? Года два? - У него был грубоватый глухой тенор, речь - простая, и я не почувствовал в нем ни робости, ни испуга ни перед нами, ни вообще перед вызовом в прокуратуру. - Небось и косточки уж давно сгнили!
Он сидел на том же стуле, что и Ветлугина, тяжело и свободно, ни разу не оглянувшись на дверь.
- Как все вышло? - спросил Бала.
- Ну, как...
Баларгимов повторил сказанное им на допросе, не путаясь и ничего не добавляя.
- ...Когда перевернулись, я отплыл немного, чувствую - дно. Кричу: "Монтер! (Кличка у Сашки такая.) Ты где?" "А темно. Мы ушли метров на сто от берега. Хоть глаза выколи... Где искать? Сам мокрый. Все утонуло. Думаю: "Козел! Сам выберешься, не мальчик. Верзила под потолок!" Потянул домой, а назавтра прихожу, спрашиваю: "Сашка приходил?"
- "Нет!.."
Я ощутил знакомую грубую манеру общения - следствие сурового жизненного опыта, непоказного презрения ко всему - к смерти, к жизни, к тому, что происходило раньше, потом, вчера, завтра.
"Странно: его фамилия ни разу не упоминалась среди браконьерских..." подумал я.
- Вы сразу заявили в милицию? - спросил Бала.
- В этот день не пошел. Подумал: нажрался после купания, спит где-нибудь! А на другой день пошел.
Баларгимов был одинаково презрителен - это чувствовалось из его рассказа - и к самому себе, и к погибшему и не собирался от нас это скрывать.
- ...В милиции объяснение написал. Потом несколько раз еще вызывали, допрашивали. Свозили на место. Я показал. Там под водой камни. Там и ружье нашли. И мой рюкзак.
- А что с вашим ружьем?
- В рюкзаке осталось. Я так и не собрал его.
- Вы член общества охотников?
- Был. Сейчас уже выбыл. Думаю снова вступить...Что? - Он показал на дверь, вслед ушедшей Ветлугиной. - На меня, что ли, бочку катит? Так, во-первых, мы с Сашкой друзья. Что нам делить? А потом: зачем бы я к ней пошел? Она и не знала, что он на охоте, и с кем - не знала! Я сидел бы дома и молчал в тряпочку.
Бала спросил:
- Вы работаете?
- Осмотрщиком кабеля. На южном участке.
- Зарплата большая?
- Какая зарплата! - Он махнул рукой. Вошел Агаев.
- Не помешаю? - Из-за неудобства помещения у нас все время гостил кто-нибудь из милиции.
- Нет, конечно. - Я тоже задал несколько вопросов Ба-ларгимову: - Как вы охотитесь на качкалдаков в темноте? Он с любопытством взглянул на меня.
- Птица ведь не видит! Подпускает совсем близко.
- А как подбираете дичь?
- Так и подбираем. Много, конечно, теряется... Начальник! - Он посмотрел на часы. - Мне на работу! Не хочу опаздывать. Назначь другое время!
- Ветлугина жалуется? - спросил Агаев, когда Баларги-мов вышел. - Она думает, что мы ей его воскресим... - В голосе звучала неприкрытая вражда. И, между прочим, никакая она ему не жена. Разбежались. Незадолго до его гибели.
- Развелись?
- Она его бросила: пил по-черному.
- Браконьер?
- Нет, по моим данным. Мы этого дела не вели. - Агаев закурил. Только отдельные поручения.
Мой бывший однокашник был раздражен. Вскоре выяснилась и причина:
- Кудреватых - крупная фигура. Вы не знаете, с кем связались. После того, что случилось, можете считать, что вам здесь не работать...
- Как знать!..
- Нельзя закрывать установку. Так не делают. Это война! Объявление войны!
Стиль самого Агаева был, без условно, иной. На его скромной должности и более работящие начальники всю службу проходили в майорских, а то и капитанских погонах.
Всю текучку Эдик Агаев передал Буракову и Хаджинуру, оставив себе обслуживание областной номенклатуры. Билеты на суда, дефицитные комфортабельные каюты, связь с аэропортами и, конечно, снабжение начальства черной икрой и красной рыбой.
"Цена полковничьей папахи..."
- Может, я поговорю с Кудреватых? - спросил Агаев. - Он простой, отходчивый. Настоящий мужик!
- Да нет. Спасибо.
- Вас, говорят, можно поздравить? - спросила Анна, когда наш заказ не вызывающие аппетита слова: "два комплекса" - был принят. - Вы успели нажить врага среди сильных мира сего?
Мы сидели за столиком в длинной череде других, расставленных вдоль стен продолговатого узкого помещения.
- Неужели об этом уже известно? - Я удивился.
- О закрытии пусковой установки? Конечно! И о том, что Сувалдин дал телеграмму...
Официантка поставила перед нами тарелку с жижицей: "луковый суп". Длинные волоконца от куриного желтка ветвились на дне.
- Вы разворошили самое гнездо...
- Время покажет, кто прав!
- А в это время убийца Сережи Пухова наслаждается свободой!
- Это недолго продлится. У меня такое чувство, что дело раскроется в целой серии здешних преступлений. Если, конечно, меня до этого отсюда не выставят...
- Будем надеяться.
- И все-таки надо бы поспешить... Раскроется в "комплексе"... - Я заметил, что единственный человек, которому я мог бы сейчас охотно рассказать о своих планах, была эта, в сущности, мало знакомая мне женщина. А отнюдь не моя жена. - Как все преступления, совершенные устойчивой группой.
- Вы считаете, Пухова убила устойчивая группа?
В отличие от Анны, разговаривая, моя жена быстро все смекала и быстро-быстро задавала вопросы мне, словно стремилась поскорее освободить меня от необходимости продолжать. Я укладывался в короткие, отведенные для ответов секунды, но после разговоров с нею я часто чувствовал себя так, словно мою душу поспешно и не очень деликатно обыскали.
- Да, так мне кажется. Многое тут странно.
- Странно? - Светло-синие под черными длинными ресницами глаза смотрели ласково-любопытно. Анна не торопила меня. Мы словно много лет знали друг друга.
- Я встречался с женой Умара Кулиева... Она сейчас в Москве. Кулиева могла бы многое рассказать.
- Только она вряд ли решится. - Как в каждой женщине, в Анне жил природный следователь, сыщик от бога.
- И все-таки одну вещь Кулиева сказала. Мазут переправлял записку из тюрьмы от ее мужа...
- От приговоренного к смерти? И такое бывает?
Анна качнула плечами, поправила висевшую на спинке стула сумочку движения ее были удивительно гибки, мне доставляло удовольствие наблюдать за ней.
- Ты лучше знаешь здешнюю жизнь... - сказал я, вглядываясь в желтоватые волокнистые растения на дне тарелки.
- Знаю только, что она не скажет тебе всей правды. У нас все разуверились. Человек жалуется утром должностному лицу на мерзавца, а вечером тот, на кого он жалуется, уже в курсе дела. И расплата грядет.
- Я, честно, не очень-то в это верю. Хотя многие говорят то же. Ну, хоть один пример у тебя есть?
- Но ведь и у меня только одна жизнь... - Она улыбнулась.
Официантка снова приблизилась. Она принесла что-то рыбноконсервное, выловленное в чужих морях и привезенное за тысячи верст. Свежую рыбу нашего моря достать к столу можно было только из-под прилавка.
- Хоть один пример! - напомнил я, когда официантка удалилась.
- Ты видел, когда хоронили Пухова, на кладбище... Со мной стояла женщина. С черным бантом...
- Вдова Ветлугина?
- Ты с ней знаком? - Анна удивилась. - Она, кстати, здесь, в ресторане. Не оборачивайся. Третий столик за твоей спиной... - Мы незаметно перешли на "ты".
- У нее муж погиб на охоте, самопроизвольный выстрел из охотничьего ружья...
- Ерунда! - Она отложила ложку. - Никакой это не несчастный случай. Ее мужа убили. Закатили в лоб полный заряд дроби. Днем! Принародно!
- Наверняка нашлись бы свидетели!
- Они есть! Человек десять, а может, пятнадцать! Но они тоже ничего не скажут!
- Откуда все это известно? И про свидетелей, и про дробь? Ты вскрывала его?
- Это было до меня. Но всем это известно! Все знают!
- В том числе и вдова Ветлугина?
- Конечно!
- Вот ты и попалась. - Я легко хлопнул ладонью Анну по руке. - Я час назад с ней разговаривал. Она и слова не сказала о том, что ее мужа убили!
Анна улыбнулась.
- Господи! Да она боится! Я именно от нее и слышала, что его убили.
Я сидел, сбитый с толку.
- Поэтому я и говорю: вы ничего не знаете о здешних трагедиях! Сколько людей гибнет! И все тихо! Все списывают на несчастные случаи! Не молчат у нас только мертвые.
Я снова вспомнил жену: речь ее была удивительно образной. Сложись обстоятельства иначе, Лена могла стать популярным телеобозревателем или видным общественным деятелем. Видит бог, я испытал бы чувство удовлетворения и гордости за нее. Мне же для жизни требуется, видимо, простая женщина. Как Анна Мурадова.
- Не знаю. - Я замолчал. - Для начала мы должны снова вместе поужинать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27