Не исключено, что дантист лично поддерживал связь с неуловимой радиостанцией, работа которой не давала Гейбелю спокойно спать.– Что значит «должен был»? – раздражённо спросил он Бруннера. – Или, может быть, вам Бруннер, надоела спокойная жизнь в этом городе? Соскучились по Восточному фронту? Кто вас научил, Бруннер, так бездарно работать? Снимать объект после трехчасового наблюдения – это про сто идиотизм!– Прошу вас, господин оберштурмбанфюрер, выслушать меня! Другого выхода не было. Мои люди засекли слепого музыканта, который нередко появлялся во дворе этого дома. Они наблюдали за ним из будки сторожа, который проболтался, что этот слепой музыкант приходит сюда два или три раза в день в сопровождении какого-то парнишки. Он играл на аккордеоне и что-то пел, из окон ему бросали завёрнутые в бумагу монеты. Чаще бросали из одного окна. Наши люди скрытно последовали за ним, чтобы выяснить, куда он пойдёт. Агент Руге справедливо предположил, что на листочках бумаги, в которые завёртывались монеты, могла быть зашифрована агентурная информация. Однако парень, сопровождавший слепого старика, заметил, что за ними следят. Тогда он вытащил из кармана старика какую-то бумажку и, делая вид, что прикуривает папиросу, поджёг её… Руге решил, что ждать больше нечего, и арестовал дантиста…– Если всё это происходило на улице, то зачем было трогать дантиста?– Видите ли, господин оберштурмбанфюрер, тот парень быстро исчез. Он убежал в соседний двор, а там был выход на соседнюю улицу. Его и след простыл. На том месте, где они стояли, мы подобрали полусгоревший клочок бумаги, тщательно осмотрели его. И что вы думаете?… Это действительно была агентурная информация, на которой сохранилось только несколько слов: «J-23» докладывает, что транспорт… танковой дивизии…» Теперь вы понимаете, оберштурмбанфюрер, что иного выхода у нас не было. Тот парень обязательно предупредил бы его. Не могли же мы ждать, пока дантист скроется!– А музыкант? Он-то, надеюсь, от вас не убежал? А может ваш агент Руге позволил скрыться и ему?– Когда начали стрелять по тому парню, старик что-то крикнул ему, когда же Руге подбежал, слепой был уже мёртв.– Пойдёмте, Бруннер, – сказал Гейбель. – Разберёмся до конца в том, что вы натворили…Ирмина Кобас не задерживала их. Она не стала напоминать Гейбелю о своей приятельнице графине, а Бруннеру – о его обещании пригласить к ней в дом симпатичного обер-лейтенанта Клоса.– Нечего сказать, Бруннер, – недовольно ворчал Гейбель, захлопывая дверцу «мерседеса», – отличились вы. Как вы могли позволить сбежать тому щенку и прикончить старика, который нам очень пригодился бы?!Бруннер молчал. Он хорошо знал своего шефа, возражать которому было бесполезно. Это могло ещё больше разозлить Гейбеля, и неизвестно, чем всё кончилось бы для Бруннера. 5 Клос не мог сосредоточиться. Он смотрел на шахматную доску, но, вместо того чтобы обдумать дальнейший ход игры с сидевшим напротив инженером Мейром, невольно старался подвести в памяти итоги прошедшего дня.Прежде всего, совещание у Гейбеля. Перспектива потерять несколько часов в душном, прокуренном кабинете шефа гестапо не слишком-то радовала его. Но это на первый взгляд обычное совещание оказалось весьма полезным – он узнал об опасности, которая нависла над радиостанцией подпольной организации.Из слов Гейбеля следовало, что СД удалось забросить его агента в группу обеспечения. Клос решил, что Филиппа он должен обязательно предупредить. Пусть даже ценой роспуска всей группы необходимо избавиться от гестаповского агента, который действует где-то вблизи от радиостанции. Только благодаря этой радиостанции опасная работа Клоса имела какой-то смысл.Добытые с трудом, а иногда и с риском для жизни разведывательные данные передавались в Центр, а там сопоставление их с информацией, поступившей из других источников, позволяло определить обстановку на том или ином участке фронта, наличие сил и намерения противника. Случалось иногда, что возникала необходимость срочно передать по радиостанции добытые сведения. Так было и теперь, когда Клосу удалось узнать точные сроки испытаний модели нового тяжёлого танка инженера Мейера.Необходимо было немедленно сообщить Филиппу о том, что эти мощные танки после испытания на полигоне демонтируют, не более суток они пробудут на заводских складах, а потом их отправляют вглубь Германии на доработку или в Рурский бассейн на военные заводы для серийного производства. И только массированный налёт советской авиации в указанное время может уничтожить все образцы этих танков вместе с документацией.Время для радиопередачи было установлено – полночь. Значит, командованию оставались ещё целые сутки для подготовки к нанесению массированного бомбового удара, даже если бы испытания новых танков закончились сегодня. Филипп должен был успеть передать все эти данные в Центр. При своевременной информации Центра год упорной работы целого коллектива научных сотрудников, инженеров, военных специалистов под руководством Мейера пойдёт насмарку. А может быть, под бомбёжкой погибнет и сам создатель этого бронированного чудовища, ведь заводская гостиница размещается поблизости от заводских корпусов.Клос ничего не имел простив Мейера. Этот сорокадвухлетний инженер, сгорбленный, как шестидесятилетний старец, не вызывал у Клоса антипатии, а, напротив, даже возбуждал сожаление. Его незаурядный талант был поставлен на службу войне, сумасбродным планам нацистов покорить весь мир. Мейер (могло случиться и так) был противником всего этого, но, создавая новое оружие, укреплял фашизм, даже если сам и не был фашистом…– Ваш ход, господин обер-лейтенант, – прервал мысли Клоса Мейер.– Думаю, – ответил Клос. – Кажется, я попал в тяжёлое положение, придётся отдать фигуру.– Скажите честно, Клос, – спросил Мейер, – вы думали сейчас о шахматах? Ваши мысли были где-то далеко-далеко. Семья?– Что-то в этом роде, – ответил Клос, удивлённый проницательностью этого бледнолицего немца.– Закончим игру ничьей? – предложил Мейер, убирая фигуры с шахматной доски. – Мне тоже трудно сейчас сосредоточиться. А когда-то играл на первой доске.– Ну что же, – согласился Клос, – пусть будет по-вашему, Мейер. После такого успеха… Генерал будет восхищён вашим детищем. Если и дальше всё пойдёт так хорошо, то через несколько месяцев ваш новый танк перестанет быть только образцом и его запустят в серийное производство. Вы должны быть счастливы, дорогой Мейер.– Я был бы счастлив, если бы знал, что это приблизит конец войны хотя бы на один день.– Вы хотели сказать, – Клос уголками рта изобразил какое-то подобие улыбки и пододвинул инженеру пачку сигарет, – вы хотели сказать, господин Мейер, «если мой танк приблизит хотя бы на один день нашу победу»?– А разве конец войны – это не победа?– Вы правы, господин Мейер. Конец войны может означать только нашу победу.Мейер испытующе посмотрел на Клоса, затянулся сигаретой и прищурил левый глаз.– Если бы я не узнал и не полюбил вас за эти несколько дней, Ганс, я готов был подумать, что вы меня…– Проверяю? Или как там у вас говорят среди инженеров, испытываю? Нет! – искренне рассмеялся Клос. – Таких специалистов, как вы, господин Мейер, проверяет другая служба. Наилучшая рекомендация вашей преданности нашему общему делу – ваш новый танк.– Да? – с иронией спросил Мейер. – А если бы я проектировал тракторы для нужд сельского хозяйства или портовые краны?– Да-да, ведь портовые краны Мейера…– Тридцать второй год! Как давно это было! Вы, Клос, интересовались портовыми кранами?– В сорок первом году я должен был защищать диссертацию в политехническом институте в Гданьске.– Хотели защитить европейскую цивилизацию? – В голосе инженера прозвучала недвусмысленная насмешка. И вдруг он спохватился: – Я хотел бы просить вас, Ганс… Могли бы вы кое-что сделать для меня?– Постараюсь, если это в моих силах.– Прошу вас сказать мне… но только правду. Вы служите в абвере, вам многое известно, вы знаете значительно больше, чем пишут в газетах. Скажите честно, что было в Гамбурге? Это для меня очень важно: мои жена с ребёнком и родители живут в этом городе.– Вчера, – ответил Клос, – на Гамбург был налёт авиации противника. Я слышал об этом налёте, но, к сожалению, не знаю подробностей. У нас в Гамбурге отличная зенитная артиллерия – костяк нашей противовоздушной обороны, так что нет оснований о чём-то беспокоиться. – «Боишься, наверняка боишься, – подумал он с удовлетворением. – Твоя жена. Твои родители… А что было в тридцать девятом, когда фашисты бомбили Варшаву? Или в сороковом, когда они разрушали Лондон? Или в сорок первом, когда они уничтожали города и сёла России? Там тоже были чьи-то жёны, дети и родители. Тогда господин Мейер, видимо, также не любил войны, но только сейчас он почувствовал страх за своих близких…»Клос не мог сказать Мейеру о своих родных, близких, могилы которых невозможно будет даже разыскать. У него было желание потрясти этого немца, постучать кулаком по его затуманенной геббельсовской пропагандой голове. А ведь этот ум породил много научно-технических идей, смелых проектов, он мог бы служить мирному, созидательному труду так же, как служит сейчас войне.Ему было жаль этого человека, попавшегося в паучью сеть фашизма, из которой нелегко выбраться.Вместе с тем Клос испытывал удовлетворение, что сейчас немцы почувствовали страх и смертельную опасность. Вера многих из них во всемогущество нацистской Германии пошатнулась.– Вы не хотите сказать мне правду… – нарушил тишину Мейер. – Один унтер-офицер в нашей столовой, он тоже родом из Гамбурга, сказал мне по секрету, что было там. Девять часов продолжался непрерывный массированный налёт… Начали его ночью англичане, а закончили днём американцы. Наш дом находится невдалеке от порта. Вчера целый день телефон не отвечал. Видимо, нарушена связь в городе.«Что я могу ему сказать? – подумал Клос. – Надо ли утешать его? Унтер-офицер, видимо, имеет информацию, слушает зарубежные радиопередачи. Каждому немцу вдалбливают, что это пораженческая информация. За слушание лондонского радио этому унтер-офицеру грозит Восточный фронт, а это наверняка претит его желанию».Клос многое сделал бы, чтобы помочь тому унтер-офицеру, который перестал верить гитлеровской пропаганде. Он родом из Гамбурга – города рабочих. Там гитлеровцы всегда проигрывали – гамбуржцы голосовали за социалистов и коммунистов.Сегодня утром Клос просматривал армейский бюллетень с грифом «Совершенно секретно» и знал, что в результате налёта английской и американской авиации город Гамбург превратился в руины.– Может быть, действительно прервана линия связи, – ответил Клос, – но это ещё не значит, что ваш дом не уцелел. Скажите мне ваш адрес в Гамбурге, имена родителей, жены и ребёнка. Попробую дозвониться через армейскую линию связи.Мейер написал несколько слов на листке бумаги, вырванном из блокнота, и подал его обер-лейтенанту.«Сегодня в полночь, – подумал Клос, – Филипп передаст по рации в Центр добытые сведения о новом тяжёлом танке немцев, а результатом этой передачи будет массированный налёт советской авиации на испытательный полигон и заводские ангары».Уничтожение многомесячных трудов немецких специалистов во главе с Мейером по производству нового оружия было в тот период главной задачей Ганса Клоса.– Проклятая война, – сказал Мейер, глубоко вздохнув. Потом, немного успокоившись, начал перебирать свои бумаги на письменном столе. И когда Клос был уже у выхода, он услышал дрожащий голос Мейера: – Вы должны, Клос, сказать мне правду! Только правду, умоляю вас!.. 6 Паренёк плакал, не стыдясь слёз.– Останусь здесь, – говорил он, вытирая рукавом щеки.– Хорошо, останешься, – успокаивал его Бартек. – Пока останешься, а потом что-нибудь придумаем. Ешь, – пододвинул он ему тарелку горячего супа.– Если бы я сразу прибежал к лавке, а не мотался по улицам, то предупредил бы Филиппа, а так…– Иначе ты поступить не мог, – сказал Бартек. – Хорошо, что успел предупредить часовщика.– Он выставил в витрине паяца, – сказал паренёк. – но разве это теперь поможет Филиппу?– Перестань хныкать, – оборвал его Флориан, тот самый кудрявый мужчина, который принимал донесения от слепого старика в лавке.Этот на вид суровый человек хотел своей строгостью помочь парнишке, на плечи которого легла непомерная тяжесть.– Выспись, – сказал Бартек парнишке, бросив на деревянный сундук кожух.В соседней избе, самой большой в лесничестве, в которой они находились уже третий месяц, радиотелефонистка Анка готовилась к передаче.– Прежде всего передай последнюю информацию Филиппа, ту, от «J-23», – сказал Бартек.– Постараюсь передать всё. – Анка начала уверенно постукивать телеграфным ключом.Бартек какое-то время приглядывался к девушке, как будто хотел ещё что-то сказать, потом осторожно пододвинул два стула к окну, сел и указал место Флориану.– Молодец! Успел нас предостеречь, – сказал он. – Арест Филиппа никак не связан с операцией, которую готовят немцы против партизан. В противном случае… – Он замолчал на полуслове.– Ты имеешь в виду «J-23»? – спросил Флориан. – Кто он на самом деле?Бартек пристально посмотрел на Флориана. Вопрос этот насторожил его. В рапорте Филиппа ясно сказано: «Не исключено, что в отряде действует провокатор, агент гестапо». А если это так, то у провокатора было достаточно возможностей, чтобы сообщить гестапо об отряде и выдать всех товарищей. Однако пока что ничего подобного не произошло. Что же означало предостережение Филиппа? Подозревал ли он кого-нибудь конкретно? К сожалению, Филипп больше ничего не скажет.Под пристальным взглядом Бартека Флориан немного смутился. Хорошо знакомым Бартеку жестом он взъерошил кудрявую голову.– Извини, Бартек, – сказал он, – глупо было спрашивать, кто такой «J-23»…Эти слова Флориана успокоили Бартека.– Сегодня, – сказал он, – Филипп должен был получить от «J-23» информацию о более точном времени бомбардировки испытательного полигона.
1 2 3 4 5 6 7 8