На сцене стояли двое: один наблюдал за движением транспаранта, второй, глядя на первого, заметно нервничал.
Через три часа пока еще пустые и темные ряды кресел заполнят шумные, аплодирующие толпы людей, в большинстве своем людей крупных, сильных и энергичных. Здесь соберутся те, кто укрощает мощь огромных автотрейлеров, и те, кто руководит этими людьми. Съезд – всегда этапное событие в жизни профсоюза. В этом году в борьбе за право принять делегатов Чикаго одержал верх над Майами и Лас-Вегасом.
Профсоюзный делегат традиционно любит сорить деньгами, и многие недоумевали, почему съезд всего за два месяца до открытия был перенесен из славящихся широким выбором и размахом развлечений городов в ничем не примечательное место, типичное для Среднего Запада. Многие делегаты были недовольны. И они знали, кто стоит за этим.
Но их эмоции, равно как и нервозность его заместителя, не беспокоили руководителя региональной организации номер восемьсот семьдесят три из Нэшвилла, штат Теннесси. Он был занят проблемой воздушных течений под потолком зала.
– Интересно, откуда берется этот ветерок? – размышлял вслух Юджин Джетро. – Наверное, транспарант раскачивают какие-то внутренние силы, о которых мы не имеем понятия.
Джетро выглядел лет на двадцать с небольшим. Длинные золотистые локоны ниспадали на ворот пиджака зеленого бархатного костюма. Говорили, что он слишком молод, чтобы руководить региональным отделением. Говорили, что он слишком большой модник. Говорили, что он слишком неопытен. Однако Джетро находился в этом зале, и его имя должно было войти в список кандидатур на пост президента Международного братства водителей.
– Джин, что тебе дался этот транспарант? Через три часа откроется съезд, и нас с тобой сожрут живьем, – сказал заместитель Джетро, Зигмунд Негронски, крепкий, почти квадратный человек, с запястьями, напоминающими кегли. – Перед нами только два пути: или победить на съезде, или прямо отсюда отправиться в тюрьму.
Юджин Джетро в раздумье взялся за подбородок.
– А может быть, достаточно лишь силы мысли, чтобы заставить колыхаться этот транспарант. Наш разум господствует над самой сутью вещей.
– Джин, ты перестанешь или нет? Давай еще раз обсудим нашу стратегию.
– Все уже обдумано и решено.
– Я боюсь. Я правда боюсь. Мы потратили деньги, которые нам нечем компенсировать, мы заключили соглашения, которые не можем выполнить, мы связались с очень крутыми людьми. Если ты не станешь президентом, нас посадят. Ежели повезет.
– Везение здесь не при чем, Зигги, – сказал Джетро и улыбнулся своей уже ставшей знаменитой немного мальчишеской улыбкой, которая так нравилась фотокорреспондентам и вызывала раздражение коллег по профсоюзной работе. Ее считали слишком похожей на улыбку Кеннеди, чересчур политической. Водители грузовиков – твердые орешки, свой хлеб зарабатывают тяжким трудом. Их не обманешь ни раскованными манерами, ни красноречием. У Юджина Джетро было и то, и другое. Всего за три месяца он стал видным профсоюзным деятелем общенационального масштаба. Он обладал загадочным умением доводить до конца все, за что бы ни брался.
Нелады с законом у профсоюзного работника в Бербанке, штат Калифорния? Позвоните Джетро в Теннесси, он все уладит за пару часов. Проблемы при погрузке грузовиков? Позвоните этому парню из Аппалакии, он все устроит. У друга трудности с паспортом? Свяжитесь с Юджином Джетро.
– Уж не знаю, как, но все ему удается! – такова была типичная реакция его коллег. – И все равно он слишком молод для высокого поста.
Джетро подозвал своего заместителя поближе к трибуне.
– Представь себе: перед нами две тысячи делегатов. Крики. Аплодисменты. А я стою здесь, и все они у меня в руках. Потом – следующий этап.
– Будет и следующий, Джин?
– Всегда есть следующий.
– А как насчет теперешнего? Насчет президентства? Если мы его не добьемся, то сядем. Взять хотя бы это здание, ведь мы построили его на профсоюзные деньги.
– По-твоему, я об этом не подозреваю, мой дорогой тупой поляк?
– Перестань! Знаешь, Джин, ты мне всегда нравился, мне казалось, что у тебя есть перспектива. Лет через двадцать ты мог бы оказаться на самом верху. И народу ты был симпатичен. Но что произошло с тобой за последнее время? Милую барышню ты променял на эту полураздетую потаскушку, из скромной квартиры переехал в апартаменты с бассейном. Ты стал странно говорить, странно думать, и мне иногда кажется, что я перестаю тебя узнавать.
– На самом деле ты меня никогда и не знал, дурачок.
– Тогда отправляйся в тюрьму один!
– Нет, Зигги, вдвоем. Вдвоем с тобой.
– Никаких «вдвоем». Это твоя идея. Я ничего не делал, только уступил тебе свое место в региональной организации.
– И это все, Зигги?
– Ну, еще дочка лечится теперь на этой машине – «искусственной почке». Так я же благодарен тебе за это!
– И это все, Зигги?
– Ну, еще новый диван… И машина, и появились деньжата, чтобы содержать подружку.
– И это все, Зигги?
– Все. Это, конечно, не пустяк, я прекрасно понимаю. Но садиться из-за этого в тюрьму – чересчур.
Джетро засунул руки в карманы зеленых расклешенных брюк, повернулся к выключенному пока микрофону и обратился к воображаемой аудитории.
– Друзья! Делегаты восемьдесят пятого ежегодного съезда Международного братства водителей! Вот перед вами мой заместитель. Он патриот союза. Он не покинет вас ни в беде, ни в радости, ни в жару, ни в стужу. Я хочу объяснить, почему он никогда вас не предаст…
– Кончай дурачиться, Джин!
– Сейчас объясню. У него есть очень важная причина…
– Хватит, Джин.
– Он не захочет превратиться в грязную лужицу!
Кровь отхлынула от лица Зигмунда Негронски, его губы моментально пересохли, он с опаской оглянулся кругом.
– Тебе нравится делать людям больно, – сказал Негронски.
– Очень!
– Раньше ты был другим. Что произошло?
– Я получил бассейн, автомобиль «Ягуар», роскошную любовницу, слуг и достаточно власти, чтобы заставить наш союз плясать под свою дудку. А когда-нибудь, думаю, что довольно скоро, я заставлю плясать всю страну. Как приходится плясать тебе, мой недалекий толстый поляк!
Зигмунд Негронски молчал. Это он помог Джетро, начинавшему простым водителем, подняться по ступеням карьеры профсоюзного деятеля. Но месяца три назад парень начал меняться. Сначала – почти незаметно; затем появилась раскованность, а потом и жестокость. Больше всего Негронски беспокоило то, что когда Джин улыбался, то против воли вызывал к себе симпатию, хотя надо было бы возненавидеть его за все обиды и оскорбления, которые он нанес старшему товарищу. Его надо было бы просто растоптать, уничтожить, но, несмотря ни на что, он вызывал у Негронски добрые чувства. Такая двойственность порождала недовольство собой.
Негронски перевел взгляд с микрофона на Джетро и повторил:
– Нас спасет только победа на выборах.
По пустому залу эхом разнеслись шаги – поступь крупных мужчин с тяжелой и уверенной походкой, идущих почти в ногу. Негронски вгляделся в темноту, скрывающую ряды кресел, уходящие в даль пахнущего дезинфицирующим препаратом зала.
– Джетро, сукин ты сын, вот и я! Сегодня ты наконец получишь свое! – Сильный грубый голос принадлежал Энтони Маккалоху, президенту профорганизации номер семьдесят три из Бостона. Он прибыл в сопровождении своих делегатов – рослых здоровяков, сложением напоминающих профессиональных футболистов.
Сам Маккалох был ростом под два метра и весил около ста тридцати килограммов, это Негронски знал совершенно точно, так как в прошлом году после совместной выпивки они поспорили, сможет ли Негронски угадать вес каждого с точностью до двух килограммов. Все по очереди взвесились, и Негронски выиграл пари.
Маккалох – в подпитии общительный и дружелюбный – в профсоюзном движении восточных штатов пользовался авторитетом, с его мнением считались. Если Джетро всерьез рассчитывал на президентство, ему необходимо было заручиться поддержкой таких ключевых фигур, как Маккалох.
– Привет, Зигги, – поздоровался Маккалох. – Кто же этот твой «голубой» приятель?
– Привет, Тони, – ответил Негронски.
– А, Энтони Маккалох. Спасибо, что пришли, – сказал Джетро.
– Пришли, но не для того, чтобы тебя поддерживать! Нам все известно об этом здании на окраине города.
Джетро улыбнулся.
– Ах, Энтони, Энтони. – Он вздохнул. – Ну почему вы всегда делаете именно то, что я от вас ожидаю? Почему мне с вами так легко, никакого настоящего соперничества?
Маккалох поднял глаза на трибуну, а затем оглянулся на своих компаньонов. Среди них Негронски заметил нескольких региональных профсоюзных лидеров и других активистов, пользующихся репутацией крутых ребят. Реплика Джетро их озадачила. «Если бы она содержала угрозу, они бы просто рассмеялись», – подумал Негронски. Но такое нахальство их слегка смутило, ведь они не воспринимали Джетро всерьез и не предполагали, что он может представлять опасность.
– Парень, – сказал Маккалох, – это на суде ты будешь рассказывать, что, мол, психически болен и не отвечаешь за свои поступки, но с нами этот фокус не пройдет. Ты украл у союза деньги, наши деньги, и выстроил какой-то дом. Без согласия совета, без письменного разрешения казначея ты крупно подставил наш союз, нагрел его на несколько миллионов – мы пока даже не знаем точно, на сколько. Финансисты еще не сосчитали.
– Так вы встречались с казначеем? – поинтересовался Джетро.
– Да, у нас был разговор, – ответил Маккалох.
– И как поживает казначей?
– К осени он, возможно, встанет на ноги, чего нельзя с уверенностью сказать о тебе. Перед тобой, мальчик, люди, которых не купишь, которых тебе не удастся облапошить. Мы прищучили тебя, парень, и вышвырнем твою задницу из нашего союза к чертовой матери.
Пришедшие с Маккалохом поддержали его речь одобрительными восклицаниями: «Так его! Правильно!» В зале, еще не нагретом дыханием толпы, было прохладно, однако лоб Негронски покрылся испариной, и ему пришлось вытереть платком выступившие капельки пота. Опять пересохли губы, и он не знал, куда девать руки.
– Ты с ним заодно, Зигги? – спросил Маккалох.
Негронски посмотрел на носки своих ботинок, затем на Маккалоха, потом на Джетро, склонившегося над микрофоном, словно рок-певец, и, наконец, опять уставился в пол.
– Ты за него, Зигги? – повторил вопрос Маккалох.
Негронски что-то пробормотал.
– Не слышу, – сказал Маккалох – Ты можешь слезть с крючка, Зигги. Мы знаем, что ты неплохой парень.
– Я с ним заодно, – тихо сказал Негронски.
– Что? – переспросил Маккалох.
– Я с ним! Я с ним! – заорал Негронски.
– Мне грустно слышать это, Зигги, – сказал Маккалох. – Мне тебя жаль.
Джетро рассмеялся и любовно погладил микрофон.
– Хотите увидеть, на что пошли деньги? – спросил он язвительно.
– Не слушайте этого фрукта, ему нельзя доверять, – обратился Маккалох к спутникам. – И он еще хочет стать президентом нашего союза!
Все захохотали.
Но сорока минутами позже, когда их «кадиллаки» подъехали к сверкающему стеклом и алюминием зданию на Нуич-стрит, устремленному в безоблачное небо, они больше не смеялись. Солнцезащитные стекла в окнах, сияющие бронзовые арки – от такого зрелища у многих раскрылись рты.
Не смог удержаться даже Рокко Пигарелло по кличке «Боров» из Нью-Джерси, известный своей силой и жестокостью в разборках с конкурентами.
– Во здорово! – сказал он. – Во здорово-о-о!
– Вам должно понравиться, ведь вы за это заплатили, и заплатили в три раза дороже из-за скорости, с которой велось строительство.
– Здорово-о-о! – снова протянул Боров.
– Нам эта красота нужна не больше, чем лейкемия. К чему все это? Деньги истрачены на то, что нам вовсе не нужно, – сказал Маккалох.
– Ага, не нужно, – сказал Боров. – Во здорово-о-о!
– Это только внешний вид, а вы взгляните, что там внутри, – предложил Джетро. Так представители Новой Англии стали первыми делегатами, посетившими дом на Нуич-стрит.
Рокко-Боров по подсчетам Тимми Райана, Джо Волцыза и Прага Коннора произнес «Во здорово-о-о!» еще сто сорок семь раз.
– Слушай, Боров, – не выдержал наконец Коннор, – если ты еще раз прогундосишь свое «Во здорово-о-о», то останешься без зубов.
– Ага, – отвечал Боров, – а ты останешься без башки.
– Перестаньте, хватит, – вмешался Маккалох, – не ссорьтесь! Сперва разберемся с этим фруктом.
Негронски удалось незаметно спрятать под пиджаком обрезок трубы. Надвигалась развязка.
– Зайдем ко мне в кабинет все сразу, или вы предпочитаете беседовать один на один? – спросил Джетро.
– Сначала поговорю с тобой я. Потом никому это уже не понадобится. Боров, Прат, Тимми! Приглядите за Зигги, ребята, – сказал Маккалох.
– Заходите в лифт и поднимемся ко мне, – предложил Джетро.
– Разберемся прямо здесь, – ответил Маккалох.
– Мой кабинет – самый большой сюрприз, – настаивал Джетро.
– А что, давайте поглядим, – сказал Боров. – Ничего плохого от этого не будет.
Маккалох бросил на Борова сердитый взгляд.
– Ладно, поехали. Посмотрим, что это за кабинет, где все так «здорово-о-о!».
Его спутники засмеялись.
Разместить в кабине лифта, рассчитанной на двенадцать человек нормального сложения, девять бывших и настоящих водителей грузовиков оказалось так же непросто, как засунуть в шляпную картонку шестикилограммовый окорок. Из-за тесноты немедленно была обнаружена свинцовая труба, спрятанная за пазухой у Негронски, и извлечена оттуда довольно неучтиво, при этом был содран кусочек кожи с подбородка Зигги. По шее потекла кровь. Негронски ничего не сказал. «Все кончено», – думал он.
– Зигги, малыш, кто это тебя? Запомни этого человека, мы после разберемся. Я никому не позволю обижать моих людей, – послышался голос Джетро.
Негронски не мог в этой компании разглядеть своего шефа, тот был ниже всех ростом, и его не было видно, хотя Джетро должен был быть где-то рядом, раз он заметил, что произошло с Зигги. В поисках Джетро Негронски попытался повернуть голову, но пощечина вернула ее в прежнее положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22