Он прорвался, а перевал закрылся буквально у него за спиной. Вот так он спас мою шкуру… В другой раз модоки note 60 подловили нас в засаду у озера Кламат. Наши лошади были убиты, во мне засела пуля; и Клив в одиночку отбивался от них весь день, а ночью ушел, унося меня на спине.
Незнакомец оторопело глядел на него.
— Но тогда вы… тогда вы — Гейб Френч!
— Правильно, — сказал спокойно Гейб, поглядев вдоль улицы налево, потом направо, сошел с тротуара и двинулся через дорогу.
Клив умер, но Лилит жива, и, черт побери, если ей нужны деньги, ему известно, где она может их получить. Беда только в том, что Лилит Ван Вален — чертовски гордая женщина, страсть до чего гордая…
На улице возле дома и на короткой подъездной дороге стояло с полдюжины повозок. Гейб прошел мимо и вошел в дом, протолкавшись через кучку мужчин, беседующих у дверей.
Главная толпа собралась в холле, а на ступеньках лестницы надрывался аукционист.
— Две тысячи долларов! Это последняя цена? Леди и джентльмены, эта статуэтка выполнена из чистого золота и имеет гравировку. — Он показал надпись на золотой фигурке сбоку. — «Мистер Клив Ван Вален. Президент Железной Дороги Сан-Франциско-Канзас-Сити». Это его любимое сокровище!
Гейб оглянулся вокруг — он искал Лилит. И, когда увидел, был ошеломлен и ощутил мгновенное смятение. Он никогда не думал о Лилит, как о старой женщине, а сейчас вдруг сообразил, что ей, должно быть, уже все шестьдесят.
Она сидела в кресле, оглядывая зал, одетая в великолепное шелковое платье, с безукоризненной прической. Рядом с ней находился человек, в котором Гейб признал ее адвоката.
— Предложит ли кто-нибудь три тысячи за эту бесценную вещь?
Гейб находился достаточно близко от нее, чтобы услышать, как она сказала:
— Бесценная, ври больше! Мы ею дверь подпирали…
Аукционист снова подал голос:
— В ней одного золота на три тысячи…
— Две тысячи пятьсот!
— Продано!
Гейб пробился в задние ряды толпы. Он оказался совсем недалеко от Лилит, но чтобы добраться до нее, надо было обойти маленький зал вокруг. Наконец он тихо подошел к ней сзади.
— Печальный день, Лилит, — говорил ее адвокат.
— Печальный? Мы несколько раз делали состояние и спускали его. Что тут печального? Если бы Клив был жив, мы бы сделали еще одно состояние — и тоже просадили!
Тут к ней пробрался клерк.
— Прошу меня извинить, миссис Ван Вален…
— Что такое?
— Это кресло… Оно продано.
— Ну так забирайте! — Она встала быстрым, изящным движением. — Кончайте извиняться и забирайте. Или я должна сказать «возьмите его и будьте прокляты»? — Она мягко улыбнулась.
Клерк усмехнулся.
— Вы уж простите, мэм…
— Уматывай отсюда, — запальчиво сказала она, но смягчила свои слова улыбкой.
— Если бы существовал какой-то другой способ расплатиться с долгами, Лилит, — сказал адвокат, — мы бы его нашли.
— Плевать. У меня есть две вещи, которых вы не можете забрать — это мои воспоминания и мое ранчо в Аризоне.
— Мне не хочется сокрушать ваши надежды, но, боюсь, эта собственность практически ничего не стоит.
— Но ведь ранчо на месте?
— Да, но только скот большей частью или распродан, или разворован.
— Я могу купить скот. А если понадобится, — она усмехнулась, — так и сама сумею угнать несколько голов. Клив всегда говорил мне, что большинство крупных ранчо начинались с фальшивого клейма и быстрых лошадей.
— Вам понадобятся люди, чтоб работать на ранчо, да и управляющий какой-то.
— Есть у меня как раз такой человек.
— Кто? — с сомнением спросил адвокат.
— Мой племянник. Он служит маршалом где-то в тех местах.
— Но, в вашем возрасте, — начал возражать адвокат, — жить в этом диком краю…
— Диком? Мои отец и мать погибли, когда спускались по Огайо… они искали себе землю. Я думаю, немного прескоттовской крови во мне еще осталось.
Гейб Френч наконец решился подойти.
— Лил!
— Гейб! — В ее голосе было столько искреннего чувства, что у него навернулись слезы на глазах — пришлось неуклюже оправдываться, ссылаясь на насморк.
— Гейб Френч! Я могла бы догадаться, что вы придете. Пошли на кухню, выпьем кофе.
Она повернулась к адвокату:
— Или мой кофейник вы уже тоже продали, а?
Тот вспыхнул.
— Лилит… он был частью комплекта. Мы продали серебро, вы ведь знаете. За очень хорошую цену, могу вам сказать.
— Ой, да подите вы с вашим серебром! Я имела в виду старый черный кофейник!
Адвокат вздохнул с облегчением.
— О, конечно! Этот еще на месте. Боюсь, на него пока что нет спроса.
— Он хочет сказать, — объявила Лилит Гейбу, — что на такое старье никто не позарится. Это тот самый кофейник, в котором мы с Кливом варили кофе всю дорогу через прерии… и еще долго после того. Фактически, он был наш общий с Агатой, вашей женой.
— В нем хороший кофе получается, — сказал Гейб, — лучшего я в жизни не пил.
Они прошли в кухню и поставили кофейник на огонь. Потом Лилит села за стол и посмотрела на Гейба, сидящего напротив.
— Мне так жалко Агату… вы уж простите, что мы не пришли на похороны. Клив всю жизнь терпеть не мог похорон, да и я почти так же. Мне всегда хотелось помнить людей живыми. Я не видела Агату в гробу, и поэтому она для меня по-прежнему здесь, живая… Вам повезло с женой, Гейб. Вам досталась замечательная женщина.
— Думаете, я не знаю? Да она мне с самого начала понравилась там, в этом караване, только я не надеялся, что она на меня внимание обратит.
Он опустил голову и уставился на свои большие квадратные лапы.
— Я слышал, как вы там говорили насчет ранчо в Аризоне. Лили, если есть что-то, что вам нужно… неважно, сколько оно стоит, вы только скажите мне. Вы ведь знаете, не было в жизни такого случая, чтобы Клив не выручил меня из беды, он это сто раз делал…
— И наоборот. — Лилит положила ладонь ему на руки. — Гейб, я ни в чем не нуждаюсь. Когда все это кончится, у меня будет достаточно, чтобы добраться до Аризоны, а там приедет Зеб Ролингз и поможет мне управляться с ранчо. Но все равно, я вам благодарна.
— Будь я хоть на несколько лет моложе…
— Не беспокойтесь. Зеб все может. Сейчас он там маршал, а раньше служил в армии. Прошел Гражданскую Войну, потом воевал с индейцами…
— Я слышал о нем. — Он задумался, потом поднял на нее глаза. — Это не он убил Флойда Ганта?
— Да — и хорошо сделал.
— Мне приходилось сталкиваться с Гантом. Он несколько раз нападал на наши торговые караваны в Неваде. А его братец Чарли был еще похлеще. Что с ним сталось, с Чарли?
— Не знаю. Я вообще не знала, что у Флойда есть брат.
Какое-то время они сидели молча. Сюда не доносились голоса сверху — кухня была в нижнем этаже, окна ее смотрели на другую улицу. Всего несколько шагов вниз по склону — и вы в Чайнтауне note 61.
— Хорошие это были времена, Гейб, — неожиданно сказала Лилит, — самые лучшие. Тогда никто об этом вслух не говорил, но все мы чувствовали, что делаем какое-то большое дело, создаем что-то…
— Я знаю. Говорил я как-то с одним пишущим человеком, из Бостона. Он расспрашивал меня о переходе через равнины и заметил, что очень многие — самые простые люди — писали тогда вроде как путевые журналы, дневники и всякое такое. Как будто всем им казалось, что они переживают что-то такое, что может никогда уже не повториться. Он все пытался разыскать эти дневники, пока они не затерялись.
— Я сама начинала пару раз. Клив никогда этого не делал. Но думал он так же, как и вы. Я слышала это от него.
Она снова посмотрела на Гейба.
— Я никогда не жалела, Гейб. Ни разу не пожалела, что вышла за Клива. Мы прожили хорошую жизнь.
Гейб ничего не ответил — просто кивнул. Он слушал голос огня в печи, а потом, когда Лилит разлила кофе, осторожно положил ногу на ногу. Да, никому никогда деньги не приносили больше радости, чем Кливу и Лилит.
— Помню, на жиле Комсток… — начала Лилит и тут же перебила себя: — Нет, сначала мы сделали большие деньги на Материнской Жиле, а вот когда она истощилась, Клив поехал в Неваду и вошел в дело на жиле Комсток note 62… с самого начала. Пожалуй, не было такого бума, чтобы мы туда не мчались, когда верхом, когда в повозке. Никогда не забуду эту шахту вблизи Гамильтона, в Монтане. Клив добыл серебра на три миллиона долларов из ямы в земле размерами семьдесят на сорок футов, глубиной пятнадцать футов, и когда появился какой-то человек и предложил за этот разрез еще три миллиона, Клив рассмеялся ему в лицо.
— Припоминаю…
— В этой яме не осталось и трех фунтов серебра. Клив его все выгреб. А ему предлагали три миллиона за яму в земле размером с подвал!
Гейб переменил позу. В последнее время, если приходилось слишком долго сидеть в одной позе, у него начинала ныть спина.
— Если бы я знал, — сказал он, — я бы появился раньше. Вы бы смогли сохранить дом.
— Он мне не нужен, Гейб. Приходится быть практичной. Для меня одной он слишком велик, что я буду в нем болтаться, как последнее яблоко в бочке… Нет, лучше уж уеду я в Аризону и попробую как-нибудь устроиться на этом ранчо. Женщине в моем положении делать нечего, ей остается только сидеть как пень. Не буду… не нравится мне так. Я всю жизнь что-нибудь делала, стара я уже, чтоб меняться. А кроме того, — улыбнулась она, — я никогда не была в Аризоне.
Он допил кофе и поднялся.
— Когда будете готовы, я отвезу вас на станцию. И если я вам когда понадоблюсь, просто передайте весточку. Старый Гейб будет всегда готов помочь.
Он протянул ей руку.
— Да-а, много времени прошло с тех пор, как я перенес Клива на горбу через грязную улицу в Сент-Луисе, чтоб он смог выиграть пари…
Она пожала ему руку, а потом потянулась и поцеловала в щеку.
— Спасибо, Гейб. Вы — настоящий друг.
Он поспешил наружу, опасаясь, что она заметит влагу у него на глазах. Сентиментальный старый дурень…
Он оглянулся на кучку людей у другого выхода.
— Давайте, давайте, — сказал он вслух, — ничего вы у нее не отберете за ваши деньги… У нее и сейчас есть все, что нужно человеку…
Лилит снова наполнила свою чашку. Теперь, когда исчезли кухарка и горничная, в кухне стало тихо; в принципе это была самая уютная комната на весь большой дом. Приятно ощущать тепло, идущее от огня, вечер прохладный и сырой…
Она вынула из ридикюля фотографию Клива, сделанную в Майлс-Сити, штат Монтана, Хаффманом всего четыре года назад. Или пять?
Он был красивый мужчина, несомненно.
— Хотела бы я, чтоб Ева могла познакомиться с тобой, Клив, — сказала она про себя, — и Лайнус тоже.
Как далеко, как далеко ушла она… и как много, как много оставила позади!

Часть пятая. ВНЕ ЗАКОНА
Были среди тех, кто пришел на Запад, неугомонные души. Не для них были города, лавки, плуги, объезды стад. Они привыкли жить вольно и хотели продолжать такую же жизнь до тех пор, пока веревка или свинец не уложат их под земляной холмик. Узколицые люди со взглядом змеи и грубым нравом грабили и хватали, что смогут, пока не кончится их недолгий день, пока на Запад не придет закон и не победит их навсегда…
Глава девятнадцатая
Джетро Стьюарт очередной раз свернул в чащу и долго смотрел назад, на свой собственный след. И опять никого не увидел, но ощущение не исчезало. А когда столько лет прожил в горах, привыкаешь верить чутью.
Он твердо знал, что его преследуют. За ним по следу шел какой-то человек, прилагавший все усилия, чтобы не оказаться замеченным, и это беспокоило Стьюарта.
Сейчас, весной 1883 года, Джетро Стьюарту было шестьдесят шесть, и сорок восемь лет из них он провел в горах Запада. Место, куда он сейчас направлялся, он видел последний раз году в тридцать восьмом или около того, когда странствовал вместе с Осборном Расселом.
Они ушли из «Мехопромышленной Компании Скалистых Гор», чтобы стать вольными трапперами. Пробираясь вверх по Стинкинг-Уотер — Вонючей Реке — они нашли эту долину.
В тот раз их тоже преследовали. Только тогда это были черноногие, а с тех пор это племя давным-давно умиротворили. Насколько Джетро знал, по всему краю уже не осталось воинственных индейцев, разве что в этих дальних горах у истоков Йеллоустоуна.
Сегодня ровно неделя с тех пор, как он в последний раз видел человека. Совершенно неожиданно он наткнулся на техасскую хижину, выстроенную в маленькой долинке. Возле нее были несколько коралей, навес из жердей, а на лугу паслись дюжины две очень красивых лошадей. Одну из них он выменял и сейчас ехал на ней.
Он вышел к этому месту уже под вечер. В дверях хижины ждал человек с винтовкой на сгибе руки. Джетро остановился во дворе этого ранчо.
— Можно мне войти? Я человек мирный.
— Если бы вы не были мирным, — хладнокровно ответил человек, — так у меня нашлись бы средства сделать вас очень мирным. Но вы входите…
— Последний раз, когда я тут проезжал, мы с моими товарищами были единственными белыми людьми ближе Форт-Холла.
— Горные охотники?
— Да. Я тогда ездил с Уайэтом и с ними всеми…
— Слезайте с коня. Тут редко когда подворачивается компания, а если и случится, так большей частью это компания не из лучших.
Джетро спешился и расседлал коня. Из бревенчатой хижины вышел длинный паренек с винтовкой под мышкой. По всей видимости, на Джетро был нацелен не один ствол. Ну, что ж, так оно и должно быть. Приятно видеть, что в этих местах еще остались люди старого закала. Грустно станет, если наступит такой день, когда человек не будет готов встретить любого гостя — хорошего или плохого.
— Довольно далеко вы в одиночку забрались, — заметил человек. — И направляетесь вы в чертовски неприветливые места, должен сказать.
— Э-э, я в горах уже больше сорока лет, и больше половины этого времени — один. Жену-то я потерял.
— А дети есть?
— Дочка… она замужем. Живет в Аризоне, только я уж давненько с ней не виделся.
— А моя жена упокоилась два года тому назад. — Человек глянул на Джетро с вызовом. — Она была индианка. Из племени шошонов.
— Хорошие люди, — спокойно ответил Джетро, а потом добавил, чтобы хозяин почувствовал себя легче: — Я сам одно время жил с женщиной из племени не-персе.
За стол, кроме Джетро, сели четверо — сам хозяин, двое парнишек и девочка. Она была самая младшая — лет четырнадцати, не больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38