Много их, думаю, в городе быть не может, это не
ларешники со "Сникерсами". Итак: профессор медицины Иван Севастьянович
Бруевич, собирает только старинные шахматы; скульптор Огановский Борис
Никитич - восточная резьба по кости; художник-реставратор Манукян Давид
Ованесович - старые офорты, в основном на библейские темы; Жадан Святослав
Юрьевич, кандидат искусствоведения, сотрудник Фонда имени Драгоманова -
интересуется бронзовым литьем до XX века; пианистка, лауреат международных
конкурсов Надежда Николаевна Всесвятская - ее интересы ограничены нотами
храмовой музыки XVII-XIX веков, понятно, оригиналами; Павел Павлович
Клюев, генерал в отставке, собиратель старинной мебели; Чаусов Алексей
Ильич собирает дореволюционные и современные публикации о Фаберже и
Диомиди, кандидат искусствоведения, сотрудник Фонда имени Драгоманова. И,
наконец, Вяльцева Клавдия Васильевна, художник-модельер из Дома моделей,
увлечена собиранием старинных кружев и бисерным шитьем, - Кира отложила
бумажку.
- Солидный списочек, - покачал головой Щерба, - но отрабатывать его
надо. Как вы собираетесь это делать?
- Я бы посоветовал по возрастному цензу, по каким-то другим
признакам, чтоб просеять, кого-то отбросить, - сказал Войцеховский.
- Я тоже так думаю, - согласилась Кира. - Тут, видимо, Агрбе придется
помочь мне с минимальными анкетными данными этих людей.
"Ну да, я же совсем безработный", - Агрба усмехнулся про себя.
- Что еще у вас, Кира Федоровна? - спросил Щерба.
- Пожалуй, все... Есть, правда, копия докладной Гилевского на имя
директора музея. Но это сугубо служебный документ.
- Прочитайте-ка, - попросил Щерба.
- Я ее даже к делу не приобщала, - из отдельной папки она достала
страницу, прочитала: "...Отмечать 100-летие со дня рождения Диомиди
безусловно надо, однако издание юбилейного сборника о нем считаю нелепой
затеей. Что в нем можно опубликовать, кроме выдумок Чаусова, если у нас
н_и_ч_е_г_о _н_е _с_у_щ_е_с_т_в_у_е_т_? Ни переписки, ни дневников..."
- Думаю, эту бумажку можно похерить. Сейчас во всяком случае, -
сказал Щерба. - Она только будет путаться под ногами.
- Фамилия Чаусов есть в списке собирателей антиквариата, который
добыл Джума, - заметил Войцеховский. - Там он фигурирует, как собиратель
публикаций о Фаберже и Диомиди.
- Ладно. На этом закончим, - сказал Щерба.
Кира и Джума вернулись в ее кабинет.
- Джума, у нас восемь человек в списке, которых вам надо искать.
Кроме того, нужно установить, кто такая наследница - Людмила Леонидовна
Долматова. Поэтому я предлагаю еще раз пройтись по списку, отсеять
какие-то фамилии вообще, затем кого-то поставить в первую очередь, а
кого-то во вторую, - сказала Кира.
- Сразу же можно отодвинуть двоих - женщин: Вяльцеву и Всесвятскую, -
согласился Джума.
- В первую очередь мы поставим Жадана и Чаусова - оба кандидаты
искусствоведения, работают в Фонде имени Драгоманова. А ведь это тоже
музей, только называется Фондом. Затем скульптор Огановский,
художник-реставратор Манукян. Я иду по близости их профессий к Гилевскому.
И в последнюю очередь можно поставить генерала в отставке Клюева и
профессора Бруевича, он доктор медицинских наук, если мне не изменяет
память, заведует кафедрой сосудистой хирургии. Полагаю и Клюев, и
профессор - люди в возрасте. А нам сперва нужны те, кто помоложе. Вы меня
понимаете?
- А что ж тут не понимать? Беготни хватит.
- Что поделать, - смутилась Кира. - Такая у нас с вами профессия.
- Дай Бог до пенсии дожить.
- Доживем, Джума. Мне ведь больше, чем вам осталось.
- Ладно, не будем подсчитывать...

7
В субботу в семье Щербы завтракали обычно поздно, он позволял себе
поспать лишний час. В эту субботу у них ночевал старший внук: у младшего
начался грипп, подхватил в садике, поэтому, чтоб уберечь старшего, дедушка
с бабушкой забрали его к себе.
- Не шуми, - все время одергивала жена Щербу, - дай ребенку
поспать...
Щерба побрился новым станком "Шик", который ему подарили сын и
невестка в день рождения. Потом завтракали втроем. Затем Щерба спустился в
подъезд вытащить из почтового ящика газеты.
- Дед, иди ко мне, - позвал внук из другой комнаты.
Щерба вышел.
- Посиди со мной, - попросил мальчик.
- Что мы будем делать? - спросил Щерба.
- Давай поговорим.
- Давай, - согласился Щерба.
Оба умолкли.
- Почему же ты не говоришь, я жду, - сказал внук.
И Щерба с тоской подумал, что не знает, о чем говорить с мальчиком.
Он готов был отвечать на вопросы, но не быть лидером в разговоре с
ребенком. "Сукин ты сын, Миня", - сказал он себе, а внуку вдруг предложил:
- А что если мы пойдем с тобой в город?
- И в магазины?
- Можем и в магазины. Иди к бабушке, пусть оденет тебя...
В центр города они пошли пешком. Мальчик останавливался у каждого
ларька с богатым ассортиментом жвачки, шоколадок, напитков. Потом пошли в
магазин игрушек. К жвачке и шоколадке "Марс" прибавилась заводная
машинка-модель. Погода была хорошая, и они проболтались по городу почти
два часа...
- Пойдем на трамвай, устал, небось, - предложил Щерба.
- Пойдем, - согласился внук.
Они ждали трамвая. Рядом находилась центральная гарантийная часовая
мастерская. Щерба прошелся вдоль больших окон-витрин, сквозь которые были
видны столы мастеров и их склоненные головы с зажатыми в одном глазу
лупами. И тут в одном из мастеров он, хотя и с трудом, узнал Арончика.
Надо сказать, что Щерба, всю жизнь проживший в этом городе, имел
постоянного сапожника, парикмахера, слесаря-сантехника и часового мастера.
Арончика он знал уже более тридцати лет. Сейчас тому было, наверное,
далеко за семьдесят, с молодых лет его все звали не по фамилии, которую,
возможно, и не ведали, ни по отчеству, а просто - Арончик. "Часы
остановились, уронил вчера", - говорил иногда кто-нибудь из сотрудников
или знакомых. "Сходи к Арончику, мастерская на углу Первомайской. Скажи,
что от меня", - советовал в таких случаях Щерба.
Он постучал в витрину, старик поднял голову, увидел, узнал, жестом
показал - зайди, мол. Вместе с внуком они вошли в мастерскую. Арончик
подошел к ним.
- Маленький прокурор, - кивнул старик на мальчика.
- Не дай Бог, - засмеялся Щерба. - А ты все еще работаешь? Глаза
поберег бы.
- Уже беречь нечего. Я на пенсии давно, но дома сидеть не могу. А тут
за столом из окна людей видишь, суету. А ты как, прокурор?
- Что я? Тоже ведь уже пенсионер, и тоже вкалываю.
- Тоже мне пенсионер! Мальчишка! Я ведь старше тебя лет на
пятнадцать. Никого из старых мастеров не осталось. Ни портных, ни
ювелиров, ни часовых мастеров, ни скорняков. Все разъехались - одни в
Америку, другие в Израиль, третьи на тот свет, - он вздохнул.
И тут мелькнула какая-то мысль, и Щерба спросил:
- А где Канторович?
- Лейба? В Израиле, в Хайфе.
- Жив?
- Жив. Второй инфаркт перенес. Он старше меня на восемь лет.
- Пишет?
- Редко... Ах, какой мастер был! Художник!
- Арончик, у тебя адрес его есть?
- Конечно, переписываемся ведь. Хочешь написать?
- А почему бы нет!
- Правильно, старому еврею приятно будет, - одобрил Арончик, не зная,
какая мысль засверлила Щербу. - Я адрес тебе дам, прокурор, у меня тут в
ящике его последнее письмо, ребятам читал, подожди минутку. - Он ушел в
подсобку, где висел пиджак, и вернувшись, протянул Щербе конверт. - Будешь
писать, сообщи, что адрес его тебе дал я.
- Хорошо. Ну, будь здоров, Арончик. Рад был повидать.
- Заходи почаще, поболтаем. А то когда-нибудь придешь, спросишь
Арончика, а тебе скажут: "Арончик?! Так он уже год, как на еврейском
кладбище поселился..."
Вечером, когда ребенка накормили-напоили, искупали, Щерба сел к
письменному столу, достал лист бумаги и задумался, словно брал разгон.
"Риску никакого, - уговаривал он себя. - Ну, не ответит, или вообще затея
моя дурацкая. Что потеряю? Истрачусь на почтовые расходы?" Он хорошо
помнил Льва Исааковича Канторовича. Это был самый опытный, самый знающий,
самый старый в городе ювелир. Воистину художник, как говорят, золотых дел
мастер. Попасть к нему можно было только по блату, он не брался за что
попало, а только за ту работу, которая приносила наслаждение, как
живописцу, ловящему и поймавшему вечно ускользающий зеленый луч. Много лет
прокуратура приглашала Канторовича, когда требовалась квалифицированная
экспертиза. Щерба знал его, пожалуй, не меньше четверти века...
"Уважаемый Лев Исаакович! - начал писать Щерба. - Пишет Вам Миша
Щерба из прокуратуры. Надеюсь, не забыли меня, хотя прошло много лет, как
мы не виделись, за это время я стал пенсионером, однако еще работаю, тяну
лямку, иначе дома от безделья можно досидеться до умопомрачения. Адрес мне
Ваш дал Арончик, просил кланяться, последнее Ваше письмо он получил. О
нашей жизни распространяться не буду, полагаю, что из писем, которые вы
получаете не от одного Арончика, представление о ней имеете. Буду честным,
пишу Вам с некоторым шкурным расчетом, поскольку специалистов Вашего
класса уже не осталось. У нас в прокуратуре сейчас появилось одно дело,
упоминается в нем американский ювелир Кевин Шобб. Если вы что-либо слышали
о таком, хотелось бы получить от Вас подробную информацию о нем, может она
нам чем-либо пособит, поскольку речь, между нами говоря, идет об убийстве
человека, работника одного из музеев. Буду Вам очень признателен. Здоровья
Вам и благополучия. Искренне Ваш М.Щерба. Вот мой адрес..."
Закончив писать, Щерба перечитал, вставил две пропущенные запятые и
подумал: "Да жив ли он? Ведь перенес два инфаркта, а ему за восемьдесят.
Впрочем, что теряю", - утешил он себя, достал конверт, вложил письмо,
провел языком по полоске клея и запечатал...

8
День был жаркий. Как обычно, в субботу на барахолке народу была тьма.
В толчее, в беспорядочности, в верчении толпы трудно было понять, кто
продавец, а кто покупатель. Но это для неопытного взгляда, а для тех, кто
посещал барахолку систематически, тут был свой порядок: обувью торговали в
одном месте, запчастями для автомашин - в другом, куртками - в третьем,
всякой печатной продукцией - в четвертом, прочим хламом, старьем,
разложенным прямо на земле, на газетах - в пятом.
Они ходили почти регулярно на барахолку первую и последнюю субботы
месяца - кандидат искусствоведения Святослав Юрьевич Жадан и кандидат
искусствоведения Алексей Ильич Чаусов. Оба - ровесники, коллеги, оба
работали в Фонде имени Драгоманова. И оба страстные собиратели. Было им по
сорок два года.
Встретились на конечной трамвайной остановке, дальше пошли вместе - в
гору к стадиону, вокруг которого и кипела барахолка.
- Помнишь, я купил в мае бронзовый светильник в виде фигуры атлета со
светильником в руке? - спросил Жадан. - Я все же нашел в каталоге, что это
такое. Оказалось Петербург, 1912 год. Мне предлагают за него бронзовые
часы: кусок черного гранита, внутрь вделаны часы, внизу бронзовое ложе, на
нем Хроном, указующий перстом на циферблат. Середина XIX века.
- Будешь меняться? - спросил Чаусов.
- Хочется, конечно заиметь такую вещицу. Но ты же знаешь мой принцип:
менять только дубли. А так - какой смысл? Приобретаешь одно, теряешь
другое.
- Почему ты не пошел на поминки?
- У меня была лекция, две пары в институте декоративного и
прикладного искусства. Народу много было? - спросил Жадан.
- Нет. Вообще странные похороны. Я полагал, у старика при огромной
известности должен быть соответствующий круг знакомых. А там человек
двадцать было: музейные и несколько наших, - сказал Чаусов. - Один автобус
даже оказался лишним.
- Видно, он всем хорошо досадил. Мерзкий характер, гордыня,
деспотичный.
- Да уж... Следствие ведет какая-то молодая особа. Мне Ребров сказал.
- Ни рыба, ни мясо, этот Ребров, - заметил Жадан.
- Да нет, он мужик неплохой, не злобный во всяком случае, - заметил
Чаусов. - Да, следствие сейчас начнет загребать широко, потянут
допрашивать всех, кто хоть краем имел дело со стариком. И нас с тобой тоже
могут.
- От нас толку мало, - сказал Жадан, - мы с тобой можем придумать
себе алиби, - засмеялся он.
- Какое? - спросил Чаусов.
- В тот день, в то время мы были с тобой вместе.
- И где же мы были? - спросил Чаусов.
- Скажем, на выставке старинной мебели в историческом музее, -
засмеялся Жадан.
- Неплохо, - ответил Чаусов, увлеченный этой игрой. - Итак, мы
созвонились за день и условились около шести вечера встретиться у музея.
Осмотрели выставку и...
- И пошли ко мне смотреть мою новую бронзу. И сколько мы пробыли у
меня?
- Скажем, до девяти вечера, - ответил Чаусов.
- А кто из нас кому звонил с предложением сходить в музей? - спросил
Жадан.
- Я смотрю, ты уже вошел в роль следователя, - улыбнулся Чаусов. -
Скажем, я тебе звонил.
- Откуда? - спросил Жадан.
- Из дому.
- Плохо. Банально, - ответил Жадан. - Давай так: вечером ты ходил за
хлебом, была очередь, рядом телефон-автомат, ты отошел, позвонил мне и мы
уговорились на завтра.
- Нелогично, гражданин Жадан. Вы с гражданином Чаусовым работаете в
одном музее, в одном помещении. Почему же днем тогда не договорились.
- Гражданин следователь, в тот день я Чаусова не видел, у меня
четверг творческий день. Я не работал в музее. А был в институте: отчитал
три пары, - Жадан, пригнувшись, хохотал, держась за живот...
Они поднялись к стадиону, перед ними открылась толпа, она колыхалась,
шевелилась как муравейник. Тут они расстались, уговорившись через полтора
часа снова встретиться у конечной остановки трамвая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19