Брал кабину тут, цена того стоит
многие уже не сознают, что это существенная черта человека в стране социализма. Естественное явление, иначе и быть не могло.
В те трудные годы восстановительного периода на меня особенно глубокое впечатление произвело, как держались буржуазные ученые. Они пришли к нам, один – ради своей науки, другой, так как инстинктивно чувствовал, что после уроков фашизма уже невозможно оставаться в стороне от жизни общества; некоторые сделали свой выбор под сильным впечатлением от первых недель после капитуляции. Так, наш сотрудник, прибывший из Мюнхеберга, однажды взволнованно рассказывал:
«Не только дворец Сан-суси спасли от бессмысленного уничтожения, но и наш институт. Справа и слева мимо нас двигались воинские части, но даже все оконные стекла остались целы; мы могли сразу же возобновить работу по выращиванию виноградных лоз, не поддающихся заражению филлоксерой».
Среди тех, кто к нам тогда примкнул, был деятель науки, который навсегда остался для меня образцом, с него надо брать пример; я имею в виду профессора Митчерлиха, выдающегося ученого в области почвоведения. В конце войны, в самое бедственное время, он с женой, ребенком и многими сотрудниками приехал с востока в поисках новой родины. Не теряя времени, он энергично принялся за дело: ему нужно было предоставить своим сотрудникам возможность снова заниматься своей профессией и дать им средства к существованию. Важнейшая задача заключалась в том, чтобы на втором этапе своей жизни вновь развернуть научную исследовательскую работу, широко известную и за пределами Германии. Он получил из отчужденных земель имение в Паулиненауэ и приступил там к опытам, которые он потом продолжил в Институте по агрокультуре при Германской Академии сельскохозяйственных наук. То, что теперь делают сельскохозяйственные производственные кооперативы, чтобы улучшить плодородность почвы, опирается прежде всего на труд всей жизни этого ученого. В те месяцы профессор Митчерлих думал лишь об одном: он старался энергично вести работу, строить, давать советы, восстановить с советскими специалистами тесные связи, которые были и до войны. Эта сторона его деятельности требует столь же высокой оценки, как и его заслуги в повышении урожайности нашего сельского хозяйства.
Борьба за идейную ясность
Однако я нарисовал бы неверную картину того времени, если бы умолчал о деятельности других, не имевших ничего общего с такими людьми, как профессор Митчерлих в Паулиненауэ, профессор Мюссемейр в Берлине (он был, как и я, членом ХДС), профессор Штуббе в Гетерслебене, профессор Бекер в Кведлинбурге и мой друг профессор Гоффман в Йене. Совсем других людей можно было встретить всюду, в научных институтах и в деревнях, в рядах партий, а также у нас в Главном управлении. Там оказался бывший чиновник министерства, который установил нелегальный контакт с англичанами и американцами. Был и такой сотрудник, который до обеда вел переговоры в Карлсхорсте с представителями Советской военной администрации, а после обеда подробнейшим образом информировал об этих переговорах американского офицера связи в Целендорфе. Некоторые лица были субъективно честными противниками Гитлера, но они не понимали, в чем корни фашизма; они ждали спасения от «улучшенной Веймарской республики», это не требовало отказа от враждебного отношения к коммунизму. Кое-кто выдавал себя за участника Сопротивления и под этой личиной прятал свое нацистское прошлое. Нашлись и такие, которые пробрались во вновь созданные демократические партии и пытались дезориентировать членов партий и дезорганизовать работу. Они стремились подорвать доверие между партиями, готовность к сотрудничеству между ними, созревшее понимание необходимости такого сотрудничества.
С одним из таких деятелей я познакомился еще до того, как начал работать в Главном управлении сельского и лесного хозяйства. На другой день после моего возвращения из Москвы, когда мы вместе с патером Йозефом Кайзером побывали у знакомых в западных секторах Берлина, мы посетили также Андреаса Гермеса, который, как мы узнали, был 26 июня 1945 года избран председателем ХДС в советской оккупационной зоне.
Вероятно, по мнению Гермеса, один из «офицеров Паулюса» – как он меня называл – мог оказаться и опасным посланцем коммунистического Востока, но католического патера он не решился просто-напросто причислить к такой категории людей. Поэтому мы сначала беседовали оживленно, свободно, в дружелюбном тоне. Гермес не скрывал, что не согласен с земельной реформой. Он считал, что она имеет слишком революционный характер, проводится необдуманно и, конечно, не специалистами, а некими функционерами, преимущественно из КПГ, и они, разумеется, хотят насильно установить у нас советские порядки. Да и вообще ни в коем случае нельзя расчленять крупные сельскохозяйственные предприятия, это вызовет хаос в снабжении продовольствием. Он хотел знать, что мы думаем по этому поводу.
– А вы что же, согласились или обязались в Национальном комитете проводить определенную линию в области аграрной политики?
Смысл этих слов был мне ясен, так что у меня пропало всякое желание обсуждать с Гермесом задачи, которые предстоит решать на новом поприще моей деятельности. Я ограничился замечанием, что, по моим наблюдениям, советские органы, как правило, хорошо осведомлены об обстановке в Германии. Но самое важное, добавил я, – выполнять решения Потсдамской конференции.
– Да, да, – услышал я в ответ, – это весьма поучительно. Но вам непременно надо установить связи с руководителями аграрного отдела ХДС господином Гуммелем, с графом Шметтау и с господином фон Цитцевиц-Муттрином. Они, конечно, дадут вам ценные указания. Вам нужно хорошо разобраться в положении, сложившемся в Германии; да к тому же ведь вы баварец и не знакомы с условиями, существующими здесь, в Пруссии.
Во время этой встречи 8 декабря Гермес скрыл от меня, что члены ХДС не согласны с позицией, занятой им и д-ром Шрейбером. Земельные объединения и многочисленные местные группы выразили публичный протест против его отношения к аграрной реформе и к новоселам и заставили Главное управление ХДС отозвать Гермеса и Шрейбера с занимаемых ими постов. Таким образом, организованный некоторыми правыми деятелями в руководстве партии ХДС саботаж аграрной реформы не удался, ему оказали сопротивление.
Встречи с Отто Нушке
В эти дни – пожалуй, это было еще до рождества – я познакомился с Отто Нушке, тогдашним руководителем издательства «Нейце цайт». Для меня Отто Нушке был опорой в напряженной обстановке, какая царила тогда в здании ХДС на Егерштрассе.
Примечательны были в Нушке его доброта, вдумчивый, почти созерцательно-уравновешенный характер, и особенно располагали к нему его открытый, спокойный взгляд и та четкость, с которой он ясно и честно выражал свое мнение. Именно с такими людьми мне всегда хотелось сотрудничать.
Двенадцатого февраля 1946 года я вступил в ХДС; я старался почаще беседовать с Отто Нушке, и таким образом я в дружественной обстановке сблизился с политиком, который имел большой опыт парламентской деятельности. Как все его слушатели, в том числе даже его противники, я неизменно восхищался его находчивостью, мастерством и юмором во время дискуссий, причем можно было заметить, какое ему самому доставляет удовольствие то, что он подыскал отшлифованную формулировку или обронил острое словцо. Именно Нушке выдвинул лозунг Христианско-демократического союза: Ex Oriente – рах! {90} Нушке сформулировал этот лозунг на раннем этапе существования партии, когда он, выступая на большом собрании, дал волю своему таланту к импровизации. Он возглавил тех, кто повел Христианско-демократический союз по ясному пути дружественного и построенного на доверии сотрудничества с Социалистической единой партией Германии и другими партиями.
Это был ясный путь к миру и социализму. Никто не «сделал» Нушке отцом и учителем ХДС, он сам стал им благодаря своей политической деятельности и влиянию на своих сторонников В конце 1947 года вокруг Нушке сгруппировались прогрессивные члены Главного управления ХДС и земельных объединений, среди них были Август Бах в Тюрингии, Геральд Геттинг в Саксонии-Ангальт, д-р Рейнгольд Лобеданц в Мекленбурге, пастор Людвиг Кирш в Саксонии, Ганс Пауль Гантер-Гильманс в Бранденбурге и д-р Герхардт Десчик в Берлине. Между тем Якоб Кайзер, Эрнст Леммер и д-р Фриденсбург снова попытались повернуть вспять или приостановить процесс общественного развития в тогдашней советской оккупационной зоне, процесс, который был исторически обусловлен и необходим с национальной точки зрения; они пытались взорвать антифашистско-демократический единый фронт. Эти реакционные политики рассчитывали достигнуть своих целей либо вводя в заблуждение своими политическими концепциями «наведения мостов между Востоком и Западом» или лозунгами «христианского социализма», либо создавая ложные мировоззренческие альтернативы, например «христианство или марксизм», либо, наконец, открыто выдвигая реакционные требования. В это время началась холодная война. Таким образом, политический кризис в ХДС находился в непосредственной связи с глобальной стратегией империалистов, а стратегия того времени отличалась от современной лишь своими методами, но – как свидетельствует сопоставление с прошлым – она не отличалась от современной характером лозунгов, которые тайно распространялись или настойчиво провозглашались.
Кризис в ХДС достиг высшей точки, когда в результате интриг Кайзера и Леммера была предпринята попытка саботировать первый германский Народный конгресс единства и справедливого мира. Члены ХДС решительно отвергли такое решение. Мы приняли участие в Народном конгрессе, высказались во время дискуссии по жизненным вопросам нашего народа, избрали делегатов, в том числе Отто Нушке и д-ра Рейнгольда Лобеданца: они должны были представлять интересы нашего народа на конференции министров иностранных дел в Лондоне. В какой мере реакция переоценивала свои силы в рядах ХДС, обнаружилось, когда я выступил в поддержку движения за Народный конгресс, тогда реакционеры попытались исключить меня из ХДС. Но дело не дошло даже до обсуждения такого требования, потому что инициаторы этой затеи перебежали к своим подстрекателям и покровителям после того, как Кайзер, Леммер, Фриденсбург и другие реакционеры лишились своих постов в партии. На проведенном в соответствии с уставом 3-м съезде ХДС в сентябре 1948 года Нушке был избран председателем ХДС.
Тем временем движение за Народный конгресс – позднее на его основе сформировался Национальный фронт демократической Германии – превратилось в мощную акцию, объединявшую всех честных немцев и опиравшуюся на восемь миллионов граждан, о чем свидетельствовал исход выборов на 3-й германский Народный конгресс в мае 1949 года. Этот конгресс состоялся через три недели после принятия боннской конституции Парламентским советом, а в сентябре уже образовалось западногерманское сепаратное государство; 3-й Народный конгресс утвердил разработанный германским Народным советом проект Конституции Германской Демократической Республики. 7 октября 1949 года Народный совет был преобразован во временную Народную палату, принял Конституцию и объявил о создании немецкого миролюбивого государства – Германской Демократической Республики. 10 октября генерал армии Чуйков передал Временному правительству выполнение всех функций, которые прежде, согласно Потсдамскому соглашению, входили в компетенцию Советской военной администрации. Тогда и я был среди тех, кто с величайшим волнением участвовал в этом торжественном акте, и мы стояли на том самом месте, где 8 мая 1945 года разбитые фашистские генералы вермахта подписали акт о капитуляции.
Одиннадцатого октября 1949 года на совместном заседании Временной Народной палаты и временных земельных палат избранный тогда президент Вильгельм Пик дал оценку происшедших событий в своей проникновенной речи.
«Мы можем с удовлетворением констатировать, что борьба Национального фронта, всех немцев за единство Германии и за справедливый мирный договор вступила в новую фазу благодаря образованию Германской Демократической Республики. В большей степени, чем когда-либо, мы можем с твердой надеждой на успех продолжить борьбу за наше справедливое дело. Германская Демократическая Республика не одинока. В своей борьбе за мир, единство и справедливость она может опираться на дружбу великого, могучего Советского Союза, на дружбу со всеми странами народной демократии, со всеми силами мира во всем мире».
В октябре 1949 года начался новый период в моем сотрудничестве с Отто Нушке. Мы оба стали членами правительства, Отто Нушке – в качестве заместителя председателя Совета министров, а я – в качестве министра труда и здравоохранения.
Строительство социалистического здравоохранения
Летом 1968 года я, выполняя свои служебные обязанности, в очередной раз приветствовал один из многочисленных конгрессов, происходивших в Веймаре. Находясь среди участников Германского терапевтического конгресса, я подумал: собственно говоря, на скольких конференциях и совещаниях мне пришлось участвовать после 1945 года? Сколько их было: триста, шестьсот или больше? Было их по два или по три в месяц, не считая бесед и заседаний по ходу работы?
Оглядываясь на прошедшие годы, я могу сказать, что никогда не приходилось так часто проводить конференции и совещания, как между 1949 и 1958 годами, когда я был министром здравоохранения. Такое впечатление у меня сложилось вовсе не потому, что тогда один конгресс следовал за другим, одно совещание примыкало к другому, а в силу того, что все эти конференции, совещания, заключительные беседы в больнице или на медицинском факультете да и встречи с разными людьми неизбежно приобретали характер идейной дискуссии, борьбы за каждого отдельного человека, за его эволюцию, за принятие им верного решения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
В те трудные годы восстановительного периода на меня особенно глубокое впечатление произвело, как держались буржуазные ученые. Они пришли к нам, один – ради своей науки, другой, так как инстинктивно чувствовал, что после уроков фашизма уже невозможно оставаться в стороне от жизни общества; некоторые сделали свой выбор под сильным впечатлением от первых недель после капитуляции. Так, наш сотрудник, прибывший из Мюнхеберга, однажды взволнованно рассказывал:
«Не только дворец Сан-суси спасли от бессмысленного уничтожения, но и наш институт. Справа и слева мимо нас двигались воинские части, но даже все оконные стекла остались целы; мы могли сразу же возобновить работу по выращиванию виноградных лоз, не поддающихся заражению филлоксерой».
Среди тех, кто к нам тогда примкнул, был деятель науки, который навсегда остался для меня образцом, с него надо брать пример; я имею в виду профессора Митчерлиха, выдающегося ученого в области почвоведения. В конце войны, в самое бедственное время, он с женой, ребенком и многими сотрудниками приехал с востока в поисках новой родины. Не теряя времени, он энергично принялся за дело: ему нужно было предоставить своим сотрудникам возможность снова заниматься своей профессией и дать им средства к существованию. Важнейшая задача заключалась в том, чтобы на втором этапе своей жизни вновь развернуть научную исследовательскую работу, широко известную и за пределами Германии. Он получил из отчужденных земель имение в Паулиненауэ и приступил там к опытам, которые он потом продолжил в Институте по агрокультуре при Германской Академии сельскохозяйственных наук. То, что теперь делают сельскохозяйственные производственные кооперативы, чтобы улучшить плодородность почвы, опирается прежде всего на труд всей жизни этого ученого. В те месяцы профессор Митчерлих думал лишь об одном: он старался энергично вести работу, строить, давать советы, восстановить с советскими специалистами тесные связи, которые были и до войны. Эта сторона его деятельности требует столь же высокой оценки, как и его заслуги в повышении урожайности нашего сельского хозяйства.
Борьба за идейную ясность
Однако я нарисовал бы неверную картину того времени, если бы умолчал о деятельности других, не имевших ничего общего с такими людьми, как профессор Митчерлих в Паулиненауэ, профессор Мюссемейр в Берлине (он был, как и я, членом ХДС), профессор Штуббе в Гетерслебене, профессор Бекер в Кведлинбурге и мой друг профессор Гоффман в Йене. Совсем других людей можно было встретить всюду, в научных институтах и в деревнях, в рядах партий, а также у нас в Главном управлении. Там оказался бывший чиновник министерства, который установил нелегальный контакт с англичанами и американцами. Был и такой сотрудник, который до обеда вел переговоры в Карлсхорсте с представителями Советской военной администрации, а после обеда подробнейшим образом информировал об этих переговорах американского офицера связи в Целендорфе. Некоторые лица были субъективно честными противниками Гитлера, но они не понимали, в чем корни фашизма; они ждали спасения от «улучшенной Веймарской республики», это не требовало отказа от враждебного отношения к коммунизму. Кое-кто выдавал себя за участника Сопротивления и под этой личиной прятал свое нацистское прошлое. Нашлись и такие, которые пробрались во вновь созданные демократические партии и пытались дезориентировать членов партий и дезорганизовать работу. Они стремились подорвать доверие между партиями, готовность к сотрудничеству между ними, созревшее понимание необходимости такого сотрудничества.
С одним из таких деятелей я познакомился еще до того, как начал работать в Главном управлении сельского и лесного хозяйства. На другой день после моего возвращения из Москвы, когда мы вместе с патером Йозефом Кайзером побывали у знакомых в западных секторах Берлина, мы посетили также Андреаса Гермеса, который, как мы узнали, был 26 июня 1945 года избран председателем ХДС в советской оккупационной зоне.
Вероятно, по мнению Гермеса, один из «офицеров Паулюса» – как он меня называл – мог оказаться и опасным посланцем коммунистического Востока, но католического патера он не решился просто-напросто причислить к такой категории людей. Поэтому мы сначала беседовали оживленно, свободно, в дружелюбном тоне. Гермес не скрывал, что не согласен с земельной реформой. Он считал, что она имеет слишком революционный характер, проводится необдуманно и, конечно, не специалистами, а некими функционерами, преимущественно из КПГ, и они, разумеется, хотят насильно установить у нас советские порядки. Да и вообще ни в коем случае нельзя расчленять крупные сельскохозяйственные предприятия, это вызовет хаос в снабжении продовольствием. Он хотел знать, что мы думаем по этому поводу.
– А вы что же, согласились или обязались в Национальном комитете проводить определенную линию в области аграрной политики?
Смысл этих слов был мне ясен, так что у меня пропало всякое желание обсуждать с Гермесом задачи, которые предстоит решать на новом поприще моей деятельности. Я ограничился замечанием, что, по моим наблюдениям, советские органы, как правило, хорошо осведомлены об обстановке в Германии. Но самое важное, добавил я, – выполнять решения Потсдамской конференции.
– Да, да, – услышал я в ответ, – это весьма поучительно. Но вам непременно надо установить связи с руководителями аграрного отдела ХДС господином Гуммелем, с графом Шметтау и с господином фон Цитцевиц-Муттрином. Они, конечно, дадут вам ценные указания. Вам нужно хорошо разобраться в положении, сложившемся в Германии; да к тому же ведь вы баварец и не знакомы с условиями, существующими здесь, в Пруссии.
Во время этой встречи 8 декабря Гермес скрыл от меня, что члены ХДС не согласны с позицией, занятой им и д-ром Шрейбером. Земельные объединения и многочисленные местные группы выразили публичный протест против его отношения к аграрной реформе и к новоселам и заставили Главное управление ХДС отозвать Гермеса и Шрейбера с занимаемых ими постов. Таким образом, организованный некоторыми правыми деятелями в руководстве партии ХДС саботаж аграрной реформы не удался, ему оказали сопротивление.
Встречи с Отто Нушке
В эти дни – пожалуй, это было еще до рождества – я познакомился с Отто Нушке, тогдашним руководителем издательства «Нейце цайт». Для меня Отто Нушке был опорой в напряженной обстановке, какая царила тогда в здании ХДС на Егерштрассе.
Примечательны были в Нушке его доброта, вдумчивый, почти созерцательно-уравновешенный характер, и особенно располагали к нему его открытый, спокойный взгляд и та четкость, с которой он ясно и честно выражал свое мнение. Именно с такими людьми мне всегда хотелось сотрудничать.
Двенадцатого февраля 1946 года я вступил в ХДС; я старался почаще беседовать с Отто Нушке, и таким образом я в дружественной обстановке сблизился с политиком, который имел большой опыт парламентской деятельности. Как все его слушатели, в том числе даже его противники, я неизменно восхищался его находчивостью, мастерством и юмором во время дискуссий, причем можно было заметить, какое ему самому доставляет удовольствие то, что он подыскал отшлифованную формулировку или обронил острое словцо. Именно Нушке выдвинул лозунг Христианско-демократического союза: Ex Oriente – рах! {90} Нушке сформулировал этот лозунг на раннем этапе существования партии, когда он, выступая на большом собрании, дал волю своему таланту к импровизации. Он возглавил тех, кто повел Христианско-демократический союз по ясному пути дружественного и построенного на доверии сотрудничества с Социалистической единой партией Германии и другими партиями.
Это был ясный путь к миру и социализму. Никто не «сделал» Нушке отцом и учителем ХДС, он сам стал им благодаря своей политической деятельности и влиянию на своих сторонников В конце 1947 года вокруг Нушке сгруппировались прогрессивные члены Главного управления ХДС и земельных объединений, среди них были Август Бах в Тюрингии, Геральд Геттинг в Саксонии-Ангальт, д-р Рейнгольд Лобеданц в Мекленбурге, пастор Людвиг Кирш в Саксонии, Ганс Пауль Гантер-Гильманс в Бранденбурге и д-р Герхардт Десчик в Берлине. Между тем Якоб Кайзер, Эрнст Леммер и д-р Фриденсбург снова попытались повернуть вспять или приостановить процесс общественного развития в тогдашней советской оккупационной зоне, процесс, который был исторически обусловлен и необходим с национальной точки зрения; они пытались взорвать антифашистско-демократический единый фронт. Эти реакционные политики рассчитывали достигнуть своих целей либо вводя в заблуждение своими политическими концепциями «наведения мостов между Востоком и Западом» или лозунгами «христианского социализма», либо создавая ложные мировоззренческие альтернативы, например «христианство или марксизм», либо, наконец, открыто выдвигая реакционные требования. В это время началась холодная война. Таким образом, политический кризис в ХДС находился в непосредственной связи с глобальной стратегией империалистов, а стратегия того времени отличалась от современной лишь своими методами, но – как свидетельствует сопоставление с прошлым – она не отличалась от современной характером лозунгов, которые тайно распространялись или настойчиво провозглашались.
Кризис в ХДС достиг высшей точки, когда в результате интриг Кайзера и Леммера была предпринята попытка саботировать первый германский Народный конгресс единства и справедливого мира. Члены ХДС решительно отвергли такое решение. Мы приняли участие в Народном конгрессе, высказались во время дискуссии по жизненным вопросам нашего народа, избрали делегатов, в том числе Отто Нушке и д-ра Рейнгольда Лобеданца: они должны были представлять интересы нашего народа на конференции министров иностранных дел в Лондоне. В какой мере реакция переоценивала свои силы в рядах ХДС, обнаружилось, когда я выступил в поддержку движения за Народный конгресс, тогда реакционеры попытались исключить меня из ХДС. Но дело не дошло даже до обсуждения такого требования, потому что инициаторы этой затеи перебежали к своим подстрекателям и покровителям после того, как Кайзер, Леммер, Фриденсбург и другие реакционеры лишились своих постов в партии. На проведенном в соответствии с уставом 3-м съезде ХДС в сентябре 1948 года Нушке был избран председателем ХДС.
Тем временем движение за Народный конгресс – позднее на его основе сформировался Национальный фронт демократической Германии – превратилось в мощную акцию, объединявшую всех честных немцев и опиравшуюся на восемь миллионов граждан, о чем свидетельствовал исход выборов на 3-й германский Народный конгресс в мае 1949 года. Этот конгресс состоялся через три недели после принятия боннской конституции Парламентским советом, а в сентябре уже образовалось западногерманское сепаратное государство; 3-й Народный конгресс утвердил разработанный германским Народным советом проект Конституции Германской Демократической Республики. 7 октября 1949 года Народный совет был преобразован во временную Народную палату, принял Конституцию и объявил о создании немецкого миролюбивого государства – Германской Демократической Республики. 10 октября генерал армии Чуйков передал Временному правительству выполнение всех функций, которые прежде, согласно Потсдамскому соглашению, входили в компетенцию Советской военной администрации. Тогда и я был среди тех, кто с величайшим волнением участвовал в этом торжественном акте, и мы стояли на том самом месте, где 8 мая 1945 года разбитые фашистские генералы вермахта подписали акт о капитуляции.
Одиннадцатого октября 1949 года на совместном заседании Временной Народной палаты и временных земельных палат избранный тогда президент Вильгельм Пик дал оценку происшедших событий в своей проникновенной речи.
«Мы можем с удовлетворением констатировать, что борьба Национального фронта, всех немцев за единство Германии и за справедливый мирный договор вступила в новую фазу благодаря образованию Германской Демократической Республики. В большей степени, чем когда-либо, мы можем с твердой надеждой на успех продолжить борьбу за наше справедливое дело. Германская Демократическая Республика не одинока. В своей борьбе за мир, единство и справедливость она может опираться на дружбу великого, могучего Советского Союза, на дружбу со всеми странами народной демократии, со всеми силами мира во всем мире».
В октябре 1949 года начался новый период в моем сотрудничестве с Отто Нушке. Мы оба стали членами правительства, Отто Нушке – в качестве заместителя председателя Совета министров, а я – в качестве министра труда и здравоохранения.
Строительство социалистического здравоохранения
Летом 1968 года я, выполняя свои служебные обязанности, в очередной раз приветствовал один из многочисленных конгрессов, происходивших в Веймаре. Находясь среди участников Германского терапевтического конгресса, я подумал: собственно говоря, на скольких конференциях и совещаниях мне пришлось участвовать после 1945 года? Сколько их было: триста, шестьсот или больше? Было их по два или по три в месяц, не считая бесед и заседаний по ходу работы?
Оглядываясь на прошедшие годы, я могу сказать, что никогда не приходилось так часто проводить конференции и совещания, как между 1949 и 1958 годами, когда я был министром здравоохранения. Такое впечатление у меня сложилось вовсе не потому, что тогда один конгресс следовал за другим, одно совещание примыкало к другому, а в силу того, что все эти конференции, совещания, заключительные беседы в больнице или на медицинском факультете да и встречи с разными людьми неизбежно приобретали характер идейной дискуссии, борьбы за каждого отдельного человека, за его эволюцию, за принятие им верного решения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60