Кроме того, оставшиеся в живых офицеры 6-й армии обратились с особым Воззванием к немецким генералам и офицерам, к народу и вермахту:
«Вся Германия знает, что такое Сталинград.
Мы испытали все муки ада.
В Германии нас заживо похоронили, но мы воскресли для новой жизни.
Мы не можем больше молчать.
Как никто другой, мы имеем право говорить не только от своего имени, но и от имени наших павших товарищей, от имени всех жертв Сталинграда. Это наше право и наш долг».
Далее мы в нашем Воззвании горячо призывали:
«Теперь нужно спасти всю Германию от подобной же участи. Война продолжается исключительно в интересах Гитлера и его режима, вопреки интересам народа и отечества. Продолжение бессмысленной и безнадежной войны может со дня на день привести к национальной катастрофе. Предотвратить эту катастрофу уже сейчас – таков нравственный и патриотический долг каждого немца, сознающего всю меру своей ответственности.
Мы, генералы и офицеры 6-й армии, исполнены решимости придать глубокий исторический смысл бывшей доселе бессмысленной гибели наших товарищей. Их смерть не должна оставаться напрасной! Горький урок Сталинграда должен претвориться в спасительное действие. Поэтому мы обращаемся к народу и армии. Мы говорим, прежде всего, военачальникам – генералам, офицерам наших вооруженных сил.
От вас зависит принять великое решение. Германия ожидает от вас, что вы найдете в себе мужество взглянуть правде в глаза и в соответствии с этим смело и незамедлительно действовать.
Сделайте то, что необходимо сделать, – иначе это свершится без вас или даже быть может, против вас.
Национал-социалистский режим никогда не может вступить на путь, который один только способен привести к миру. Признание этого факта повелевает вам объявить войну этому губительному режиму и выступить за образование правительства, которое опиралось бы на доверие народа. Только такое правительство сможет создать условия для почетного выхода нашей родины из войны и обеспечить мир, который не будет несчастьем для Германии и не будет носить в себе зародыша новых войн.
Не отрекайтесь от своего исторического призвания! Возьмите инициативу в свои руки! Армия и народ поддержат вас! Потребуйте немедленной отставки Гитлера и его правительства! Боритесь плечом к плечу с народом, чтобы устранить Гитлера и его режим и уберечь Германию от хаоса и катастрофы».
При всеобщем одобрении было также решено зафиксировать документально для всеобщего сведения факт тесного сотрудничества с Национальным комитетом. Некоторые генералы и офицеры были кооперированы в состав Национального комитета, Зейдлиц и Даниэльс, а также солдат Макс Эмендорфер были избраны заместителями председателя Национального комитета.

На пути к немецким братьям

Наша деятельность на советско-германском фронте
Не только тогда, когда мы подготовляли создание Союза немецких офицеров, но и после его образования далеко не все члены Союза разделяли высказанное мною открыто мнение, что задачи, стоящие перед Национальным комитетом, нельзя решить только с помощью газетных статей, передач по радио, листовок и дискуссий. Необходимо непосредственно на фронте оказать влияние на германских солдат. Мыслимо ли это, возражали мне, в разгар военных действий отправиться на советский фронт и прямо оттуда установить связь с солдатами на германской стороне? В такой ситуации, когда немцы и русские стреляют друг в друга, обосноваться в советских окопах? Нет, этого родина нам не простит ни в коем случае.
Ночи напролет я обдумывал эту мысль: надо тотальной войне Гитлера противопоставить тотальное сопротивление. Первоначально моим товарищам было трудно воспринять выводы, к которым я пришел. Однажды при поездке в генеральский лагерь Войково полковник Новиков, заметив на моей орденской колодке маленькую бело-голубую баварскую медаль за спасение жизни, сказал мне: «Спасайте и здесь людей – не одного, а многих!» Такую задачу можно было бы осуществить наиболее эффективно на самом советском фронте, через линию окопов, как во время смертоносных ночей в Сталинграде…
Мне придется действовать совместно с коммунистами, с людьми атеистического мировоззрения. Несомненно, я встречусь и с людьми, почитающими иконы и молящимися втихомолку, но кто бы они ни были, в сложившемся положении с этими людьми меня объединяет общее дело, борьба против фашизма. Я встречусь также с людьми, которые нас глубоко ненавидят и презирают, и они не могут к нам иначе относиться, потому что перед ними расстилаются пепелища и развалины, высятся могильные холмы, где похоронены их дети, жены и матери.
Однако я верю, что найду и друзей среди русских, грузин и узбеков. Они поймут, что хотя мы и выходцы из фашистского вермахта, но мы те немцы, которые, наконец, обрели свою человеческую сущность и хотят вместе с ними бороться против фашизма.
Я увижу поля сражений, но не такими, какими их изображали художники эпохи первой мировой войны – в мрачной и суровой манере, но все же пытаясь даже картине бойни придать оттенок героичности. Я увижу поля битвы такими, какими они стали в результате действий германских солдат, передо мной откроется зрелище, свидетельствующее о жажде уничтожения, кровавом разгуле, злодейских насилиях, когда и женщин и детей гнали по полю, расстреливая их из пулеметов…
Таковы примерно были мои мысли, в таком примерно духе я беседовал с различными товарищами, стремясь побудить их участвовать в предприятии, которое кое-кто называл, по меньшей мере, сомнительной и рискованной затеей.
До той поры только немногие немецкие офицеры вели свою работу, находясь непосредственно в советских воинских частях. Туда направлялись солдаты, унтер-офицеры, фельдфебели, побывало там несколько лейтенантов, был д-р Хадерман. Этим пока дело исчерпывалось. Но разве товарищеское сотрудничество в Национальном комитете не обязывало и старших офицеров нести те же трудные обязанности, какие взяли на себя простые солдаты? И старшие офицеры должны были тоже «трудиться в самой глубинке», как выражаются горняки в шахтах, находиться на таком рабочем месте, где душно и грязно, где человеку постоянно угрожает опасность, где много пыли и мало света – на рабочем месте, где надо выполнять тяжкую, вероятно -самую тяжкую повседневную работу.
Встречаясь с Эрихом Вайнертом, мы долго и подробно говорили о его деятельности под Сталинградом.
Сами увидите, отвечал он, эта деятельность каждый раз развивается по-иному, но люди есть всюду. Вам будет оказана всяческая помощь, какая только потребуется.
Когда он однажды спросил меня, где именно, по моему мнению, я мог бы действовать наиболее успешно, я без колебаний предложил направить меня туда, где теперь через десять месяцев после полного разгрома моего 767-го гренадерского полка находились части под тем же номером.
Дело в том, что главное командование сухопутных сил пыталось замаскировать гибель 6-й армии, укомплектовав новые воинские соединения, придало полкам и другим подразделениям те же номера, которые были у частей, уничтоженных в котле. Мы знати также, что в этих воинских частях собраны по возможности многие из тех офицеров и солдат прежней 6-й армии, которые не участвовали в битве в окружении. Таким образом, мы могли рассчитывать, что в новых соединениях окажутся друзья и знакомые; это обстоятельство заслуживало внимания, учитывая характер предстоящей работы.
Я хорошо запомнил заседание президиума Национального комитета «Свободная Германия», на котором Эрих Вайнерт внес предложение послать на фронт новых уполномоченных. Все члены правления Союза немецких офицеров заявили о своей готовности выехать на фронт. Не прошло и недели, примерно в середине декабря было окончательно решено, что я должен вместе с обер-лейтенантом Реклем выехать на 2-й Украинский фронт.
Когда Эрих Вайнерт с нами прощался и выдал нам удостоверения на немецком и русском языках, я познакомился с майором Эпштейном, который должен был меня сопровождать в поездке на фронт. Он со своей семьей постоянно жил в Москве и превосходно говорил по-немецки. По своей гражданской профессии он был научным работником в одном крупном учебном заведении; он на редкость хорошо знал германские дела, к тому же он до войны побывал в различных западных странах.
Мы должны были развернуть наши действия в районе южнее Кременчуга, на участке фронта между Кировоградом и Тернами. Нам удалось уже на этом участке получить большой опыт, который оказался весьма ценным позднее, когда мы действовали в Корсунь-шевченковском котле.
Моим ближайшим сотрудником, кроме обер-лейтенанта Рекля, теперь окончательно стал и майор Бюхлер, член правления Союза немецких офицеров, с которым я уже был знаком со времен создания инициативного комитета. До войны Бюхлер работал в одном крупном рейнском промышленном концерне. Этим, очевидно, объясняется, что после освобождения из плена – я полагаю, это было осенью 1948 года – он вернулся в Западную Германию. Рекль был молодым общительным учителем из небольшого городка близ Вильсхофена. Тогда же я провел несколько дней вместе с подполковником Бехли, майором Энгельбрехтом и лейтенантом д-ром Абелем.
Мы добирались до линии фронта во время сильной метели, шагали много километров по тропинкам, направляясь к расположенным на отшибе подразделениям. В сочельник мы ночевали в доме, где оставалась старуха с девочкой лет четырех. Здесь сначала создалась весьма напряженная ситуация, так как по деревне пошли слухи о том, что с наступлением темноты в одном из домов появились немцы. Поэтому мы в течение всей ночи находились под наблюдением милиции, а несколько часов нас сторожили даже в самой комнате. И милиционер не доверял нам, сомневался в том, что наши удостоверения и даже военные документы советского майора действительно в порядке. Разумеется, в этом недавно освобожденном селении ничего не было известно о Национальном комитете «Свободная Германия».
Перед фронтом 376-й пехотной дивизии «29.12.1943
Наконец у цели: Красная Каменка – штаб фронта, где нас ждут уже три дня. Беседа с подполковником Зусмановичем.
31.12.1943 Подготовка листовок – мы даем о себе знать!
01.01.1944 Получены протоколы 376-й пехотной дивизии.
07.01.1944 Я впервые беседую с военнопленными-немцами.
Около 40 человек. Впечатление потрясающее – вечером снова беседа о Национальном комитете и о Союзе офицеров.
12.01.1944 Приказ по 106-й пехотной дивизии и по 282-й пехотной дивизии (от 20.10.1943!); наказание – столько-то палочных ударов… Средневековье.
22.01.1944 Я выступал 4 раза по мощной станции – всякий раз в течение пяти минут отчетливо повторял – отзыв Ф. Д. («Фрайес Дойчланд» – «Свободная Германия»).
Таких взятых на пробу выписок из моего дневника можно привести несчетное число. Но с чего начинать, если каждый день происходили новые события, и порой решающего значения!
В конце декабря мы прибыли в район севернее Кировограда и Терны. Через Днепр мы переправились по понтонному мосту. В середине реки лед уже тронулся; громадные льдины неслись вниз по течению, разлившаяся вода взломала ледяную кромку у берега и частично затопила ледяные глыбы. Всюду день и ночь кипела жизнь, разворачивались первые восстановительные работы без помех с германской стороны; этого и не приходилось ожидать, так как мощное советское наступление западнее Киева всецело приковало внимание гитлеровского вермахта, особенно авиации.
Майор Эпштейн сделал все от него зависящее, чтобы нас как можно быстрее доставить в штаб по месту назначения. Там нас принял подполковник Зусманович, который нам обстоятельно объяснил обстановку на фронте. Бои на этом участке фронта как раз приостановились. В течение последующих дней германские части попытались сильным артиллерийским огнем и контратаками помешать переправе советских войск через реку. Вскоре должны были начаться новые операции.
В штабе подполковника Зусмановича я познакомился с майором Рубаном; он первоначально держался суховато, не выходя за рамки чисто делового контакта. Лишь через несколько недель стали устанавливаться личные отношения. Чувствовалось, что ненависть к фашизму и возмущение всем, что к нацистам прикосновенно, для него переросло в недоброжелательство ко всем немцам. Как позднее он мне однажды сказал, только после тяжелых душевных переживаний ему удалось заставить себя сотрудничать с Национальным комитетом.
В прошлом Германия занимала много места в его жизни. Будучи по специальности преподавателем немецкой литературы, он обстоятельно изучил, даже глубоко вникнул в жизнь и труды великих немецких гуманистов.
Когда же Германия, нарушив договор, напала на Советский Союз, когда вермахт и СС бесчинствовали на его родной земле и стало известно о бесчеловечном обращении с гражданским населением и военнопленными, о массовом уничтожении людей, о бессмысленном разрушении городов и деревень, Германия стала для него символом предательства и варварства.
Дело не только в том, что Германия совершила предательство по отношению к своему партнеру по договору, а в том, что Германия, страна Гете, Шиллера, Гейне, Маркса и Энгельса, изменила всему, чем мы дорожили и в ней ценили, она предала свои гуманистические традиции, осквернила свою великую культуру, достижения своих ученых, взволнованно говорил он мне, когда мы ближе познакомились.
Но в первые дни знакомства с майором Рубаном мы трое – Бюхлер, Рекль и я, – оставшись наедине, не раз сетовали по поводу его особенной сдержанности. Это нас угнетало и связывало, мы не знали, как себя вести.
Майор Эпштейн хорошо разбирался в людях. Несколько дней он наблюдал за отношениями между нами и майором Рубаном, а затем отвел меня в сторону и с глазу на глаз кое-что мне объяснил. Я был потрясен. Кроме жены, детей и матери – их удалось заблаговременно эвакуировать в Ташкент, – майор Рубан потерял всех своих родных, и притом не во время военных действий, в результате бомбардировок или артиллерийского обстрела, – нет, позднее;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60