Крутанулся налево, всем телом сделал длинный прыжок и нанес удар в горло бормокина, нацелившегося на спину лорда Норрингтона. Бормокин булькнул и умер, но сначала мне пришлось отшвырнуть его пинком, чтобы он не схватился за ноги Норрингтона. Мы с лордом встали спиной к спине. Он кивнул, одобряя мое решение. Вместе мы стояли и резали всех, кто к нам приближался.
Мы погибли бы там, потому что вся армия авроланов вливалась в эти ворота — по крайней мере, мне так казалось. Я слышал вокруг крики мужчин и женщин. Гудели натянутые и отпущенные тетивы, трещали катапульты, мечи резали, топоры рубили, копья протыкали, и слышалось шипение от магических заклинаний, но вокруг нас с лордом Норрингтоном я видел одних бормокинов — ряд за рядом они кружились вокруг нас, как поток вокруг скалы. Нас уже окружал вал из трупов, непроходимый барьер, а наши клинки все сверкали, нанося как можно больше вреда противнику.
Наши силы были рассеяны, и я думал. , что день сложился не в нашу пользу. Но оказалось наоборот — мужчины и женщины, лишившись чувства страха вернулись в бой. После затоплявшего их страха, теперь для них что угодно было передышкой и даже переменой к лучшему. У очень многих отсутствие страха заменяет смелость, так что они вернулись, и приток врагов вокруг нас стал меньше, стал иссякать и развернулся в обратную сторону.
Теперь по брусчатке двора загрохотали копыта: это Август со своей кавалерией врезались в толпу бормокинов через брешь, которую они пробили в баррикадах. Стрелки со стен, или с высоких мест вроде лестниц или ближайших крыш стреляли вниз в бормокинов. Боевые кличи перешли в болезненные стоны, потом где-то вдали трубы принялись играть отбой, и бормокины убежали.
Наши сначала подняли радостный крик, но он быстро стих. Оказалось, что труба возвещала не только отход авроланов, — по ее сигналу дракон замахал крыльями и начал парить над нами. Он вызывающе кричал, потом стал делать все меньшие круги и сел на башню Короны.
Я сразу понял, что случилось. Кайтрин намеревалась снести город с лица земли, потому что он был для нее оскорблением. Он был выстроен после поражения Кируна как вечный вызов вторжениям с севера. Само его существование было ей как бельмо на глазу, и она решила его уничтожить. Однако он оказался более стойким, чем она рассчитывала, а после гибели всех ее генералов армия стала распадаться.
Однако она не забывала, что в случае успеха награда могла быть очень велика. Три фрагмента Короны Дракона хранились тут. Вместе с той частью, которую она уже заполучила, они составляли половину всей короны. Власть над одним драконом уже дала хорошие результаты, и с его помощью несложно раздобыть остальные три фрагмента.
Мы победили на земле, но свою награду она все-таки получит.
Дракон взмахнул крыльями и опустился на башню. Все четыре его когтя нашли достаточную опору на контрфорсах, а кончик башни как раз чуть-чуть касался его живота. Он изогнул голову назад, победно заорал и стал изгибать свою длинную шею вперед и назад. Как собака, пожирающая куриное яйцо, он лязгнул зубами и захватил в них крышу башни, сминая ее и пытаясь оторвать. Голову он то откидывал, то опускал, разбрасывая обломки вокруг по крепости, забрасывая далеко в океан осколки свинца.
До сих пор во мне с кристальной четкостью запечатлелись два воспоминания. Одно — как свет от фрагментов короны играл на золотой чешуе на брюхе дракона. Дракон посмотрел на них вниз, под себя, по его морде разлилась нежность, какая бывает у собаки, вылизывающей сосущих ее щенков. Казалось, на секунду его ослепил этот свет.
И еще мне вспоминается спокойное выражение лица Дотана Каварра, который вместе со всеми нами задрав голову смотрел наверх. Все вокруг открыли рты от ужаса, понимая, что проиграли, он же мирно наблюдал все это и спокойно ждал. Он знал, чем это закончится, и хотел посмотреть, окупятся ли века подготовки.
Имело смысл прятать ценные вещи в башне, чтобы сохранить их от людей, потому что люди не парят в воздухе. С другой стороны, не следовало хранить их наверху башни, если есть риск, что за ними прилетит дракон. С самого начала архитекторы, строившие ее, понимали это и приняли предохранительные меры, которые веками хранились в тайне от всех, кроме баронов Дракона и нескольких их доверенных помощников.
При снятии крыши с башни освобождались четыре массивных противовеса, они падали вниз по шахтам, построенным в наружных стенах башни. Эти противовесы натягивали кабели, магическим способом сплетенные из стали. Кабели через систему шкивов соединялись с острым, как игла, стальным острием длиной более тридцати футов, оно размещалось в центральной шахте винтовой лестницы, по которой мы поднимались в башню. Когда противовесы падали на землю, острие взлетало из глубины. В своем движении наверх оно протыкало яму, где горел огонь, в Комнате Короны и вонзалось в сердце дракона.
Дракон подпрыгнул вверх и отлетел, и если бы им не управляла Кайтрин, он мог бы отделаться всего лишь дырочкой в теле. Он дважды сильно взмахнул крыльями, поднялся с башни и двинулся на север, потом его хвост стал извиваться от боли. Дракон снова взревел, хотя уже приглушенно, и внезапно смолк. Потом одно крыло стало бить вхолостую, другое наполовину свернулось, и дракон упал на землю.
Он приземлился в новое, искусственное озеро севернее крепости. Никто из нас не видел, как он упал, хотя капли воды от всплеска долетели даже до нас. Мы все стояли молча в оцепенении, не веря своим глазам. Потом мало-помалу стали раздаваться ругательства. Восклицания и радостные крики заглушили стоны и хныканье раненых и умирающих. Я засмеялся и толкнул в бок лорда Норрингтона, а он меня.
Все мы, выжившие в осаде, орали от радости. А потом вся эта шумиха так же быстро, как возникла, прекратилась: нам еще предстояло изгнать армию авроланов с наших земель.
Глава 38
Дракон умер после полудня. Принц Август со своей кавалерией провел серию изнурительных атак на арьергард авроланов, но Кайтрин не позволила превратиться отступлению в беспорядочное бегство. Она заставляла вилейнов и темериксов как следует биться на флангах, но, когда кавалерия напала на соединение бормокинов, угроза нападения с вражеских флангов заставила ее прекратить действия. Но все же всадники разогнали охрану драгонеля, и небольшой эскадрон кавалерии Налеска смог захватить это оружие как трофей. После этого люди Августа еще два часа преследовали авроланов в лесах и на дороге к северу.
К тому времени флот авроланов был разбит и наши корабли смогли пристать к берегу. И самое приятное — что с юга к нам подошли подкрепления: разведчики Ориозы, до зубов вооруженные гвардейцы Мурозо и легкая пехота Себции. Хотя мы уже сами сняли осаду, но их помощь была не лишней.
Я искал Ли, чтобы извиниться за то, что натворил. Сначала отправился на станцию скорой помощи, где нашел его в прошлый раз. Эта станция была переполнена ранеными: кто-то сидел, глядя в пространство остекленевшими глазами, кто-то причитал нечеловеческим голосом, полным боли. Всюду лежали раненые. Те, мимо которых я проходил, хватались за меня, ошибочно принимая за потерянного друга. Я высвобождался из их рук и продолжал поиски.
Наконец я нашел его в комнатушке, которую он занимал раньше, увидев его через полуоткрытую дверь. Он сидел на кровати и дрожал — по крайней мере, я убеждал себя, что это простая дрожь, а не мучительное болезненное вздрагивание, от которого его мог излечить только Теммер. Он был закутан в серые простыни, оттеняющие бледность его лица. Он сидел, раскачиваясь взад и вперед, прижимая к себе палку, лаская ее, как будто это был его меч. Он даже разговаривал с ней.
Я хотел войти в комнату, но меня не пустили: кто-то схватил меня за запястье и оттащил в другую сторону. Ко мне наклонилась измученная Джиландесса, вся в пятнах крови:
— Туда нельзя. — Но Ли…
— Его жизнь сейчас вне опасности, Хокинс. — Девушка на минуту опустила глаза. — Но я лечу не все раны. Требуется время.
— Может, я…
— Нет, Хокинс. Сейчас ему не поможет встреча с вами. — Она потрепала меня по плечу. — Дайте ему время…
От ее слов, хотя сказанных сочувственно и мягко, я ощутил внутри пустоту. Ли дорого заплатил Теммеру, как и те, кто держал его в руках ранее: сломался в своей последней битве. И хуже всего было то, что это произошло благодаря моему участию. Я нарушил его доверие, я его предал, и теперь, хоть убей, я не представлял себе, как исправить причиненное мною зло.
Я оглянулся через плечо на Ли, раскачивающегося на кровати, и меня охватила дрожь.
— Спасибо, Джиландесса. Заботься о нем хорошенько. — Она в ответ кивнула и посторонилась, выпуская меня на солнечный свет.
Нея найти было проще; к счастью, у него было хорошее настроение, хоть он и ждал своей очереди на прием к магам на станции скорой помощи. Он сидел на обломке стены, вытянув вперед левую ногу. У него была разодрана лодыжка. Бинты, которыми она была обмотана, хорошо пропитались кровью, даже брюки промокли от крови. Он опирался на свою булаву, как старик на трость, и улыбался мне:
— Ты убил сулланкири и даже ни одной царапины не получил? Ну, ты и впрямь герой, Хокинс.
— Просто повезло, Ней. А с тобой что случилось? Он засмеялся, превозмогая боль.
— Крушил бормокинов направо и налево, а один прополз по земле, вцепился зубами в мою лодыжку и разгрыз ее. Когда сижу, не так больно.
— Тебе ее вылечат. — Я оглянулся на домик, где лечили Ли. — Ты Ли еще не видел?
— Заглянул, когда ковылял мимо его комнаты, — Ней был серьезен. — Думаю, он выживет.
— И мне так сказали, — я потупился. — Говорят, ему не поможет встреча со мной.
Ней тоже потупился:
— У него с головой плохо, Хокинс, он запутался и испугался. Скрейнвуд сидит с ним там все время, но Ли от этого не легче.
— Надо же, а я его не, заметил. Ну и ну. — Я печально покачал головой, вертя в руках эфес. — Знаю, не надо мне было…
Ней сильно ударил по земле рукояткой своей булавы:
— Надо, надо. Ты сделал то, что было нужно всем. И Ли это понимает. Я сам ему сказал, и мне показалось, что он услышал. — Ней заговорил шепотом: — Давно, еще, в первый день нашего Лунного месяца, я молился, чтобы мне даровали Смелость. Кедин дал ее мне, но когда этот сулланкири подошел близко, моя смелость испарилась. И знаешь что? Я дрожал и трясся; представь себе, описался!
Он засмеялся и поднял левую ногу повыше.
— В этом укусе тоже свои плюсы: теперь у меня дырка в сапоге, и я не буду болтаться где попало.
— Нет худа без добра.
Глаза Нея стали суровыми, он взял у меня из рук эфес:
— Когда этот вошел в ворота, я просто весь на дерьмо изошел, но тут смотрю — ты выходишь из-за угла с Теммером. И видел, как ты его прикончил. Видел, как сломался меч. Я все думал об этом и кое-что надумал.
— Ты догадался, почему он сломался?
Ней раздумчиво кивнул:
— Сказано ведь было, что этот меч в последней битве переломает всех. Я про других не знаю, но Ли он сломал. Ли взял этот клинок, рассчитывая стать героем. Он взял его для себя, поэтому клинок и смог его сломать. А ты — ты его взял не для себя, а чтобы спасти других. Ты был ему неподвластен, он не мог сломать тебя, вот он и сломался сам.
У меня мурашки пробежали по коже.
— Хорошо бы ты оказался прав. Не могу сказать, что жалею о Теммере.
— Ну, он был просто меч. Опасный в умелых руках. — Он встряхнул головой и засмеялся: — А в случайных руках еще опаснее.
Я подумал и согласился с ним, а когда он хотел отдать мне эфес, я отказался:
— Нет, пусть будет у тебя. Мне он не нужен. Я не представляю себе, как можно починить клинок, но если и можно, после того, что я сделал с Ли, я считаю себя не вправе им владеть.
— Ну, положим, я другого мнения, но… — Ней кивнул и запихнул эфес за пояс. — Ага, уже идут за мной. Ты поступил правильно, Хокинс. Не сомневайся. Увидимся позже.
Я постоял с ним, пока не подошли двое, которые должны были помочь ему дохромать до станции скорой помощи, и, ускользнув из внутреннего города, отправился в северную часть — побродить по руинам внешнего. Вокруг меня кипела жизнь — дворняжки терзали трупы, оборванные мужчины и женщины грабили мертвецов, вороны выклевывали глаза. Город прочесывали специальные отряды — собирали тела, складывали их штабелями, обрызгивали напалмом и поджигали. Я старался держаться с наветренной стороны от этих костров, потому что от сладкого запаха горелой плоти меня выворачивало.
Я поднялся по ступеням и взобрался на верх парапетной стены, с которой я послал в сулланкири стрелу урЗрети. Там, в залитой водой низине, лежал на левом боку наполовину затонувший дракон. Его голова наконец согнулась, так что вода заливала нижнюю челюсть. Язык вывалился и повис, как коврик, покрыв правую сторону морды и уходя в воду.
Трое парнишек на самодельном плотике, отталкиваясь шестом, приближались к дракону. Грязная вода омывала плотик и их грязные ноги. Они спорили о том, как лучше подобраться, причем самый маленький громко настаивал, что подъехать надо со стороны полуоткрытой пасти, потому что он хочет забраться внутрь. Другие два, постарше, обменялись взглядами и послали плот в сторону пасти, а малыш нетерпеливо ждал, стоя на самом краю плотика.
И я вдруг подумал, что эти трое — это как мы: Ли, Ней и я, когда мы все вместе отправились навстречу грандиозным приключениям. Мы были тогда полны такого же благоговения, как эти трое, совершенно не думая о возможных опасностях. Мы тогда приняли вызов, не представляя, какую цену впоследствии придется заплатить.
Я приложил руки рупором к губам:
— Эй, ребята, не надо туда! Стойте! Это может плохо кончиться.
Они обернулись на мой голос, посмотрели на меня с презрением, как молодые смотрят на старших. В их глазах читалось: «Это ты бойся, а не мы. Мы бессмертны».
К счастью для меня и для них, именно в этот момент труп бормокина всплыл вдруг прямо перед плотом. Малыш взвизгнул и отскочил от края. И столкнул товарищей в воду. От ужаса все трое заорали. Двое промокших мальчишек снова взобрались на плот и лежали там дрожа, пока течения, вихрившиеся вокруг дракона, не отнесли их медленно прочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56