Она слышала, какие ходили легенды о зверствах захватчиков. Легенды о людях, распятых на деревьях, прибитых к ним гвоздями, с распоротыми внутренностями. Ее лицо побледнело под слоем грязи, и она задрожала от ужаса. Она чувствовала на себе тяжесть его тела, а он, еще не зная причин ее молчания, продолжал, распаляясь еще сильнее:— Уж лучше я сам сдеру мясо с твоих ягодиц, выдрав тебя за то, что ты поставила нас обоих в такое положение.— Я пришла, чтобы предупредить тебя! — выкрикнула она.— Тебе было велено соблюдать осторожность! А не выставлять себя на всеобщее обозрение по всей стране!— Бог мой, как ты можешь? Я спасла тебя и жизнь твоих людей от еще одного предательства! Он оттолкнул ее и спросил яростно:— Разве это было другое предательство? Хочу напомнить тебе, любовь моя, что я до сих пор помню стрелу, так метко посланную тобой в цель.— Но…— Да-да, к тому же ты замечательная актриса, Рианон. Я припоминаю вечер, когда твое представление чуть было не толкнуло сотни людей на новое кровопролитие. Это был вечер нашей свадьбы, если ты помнишь. Может, это ты послала предупреждение датчанам, а потом прибежала, чтобы «предупредить» нас и прикинулась невинной?Ярость захлестнула ее, она чуть не задохнулась. Ее негодование было столь сильно, что она ухитрилась сбросить его с себя. Он соскользнул в грязь, когда она поднялась и проворно выбралась из лужи.— Рианон!Через секунду он настиг ее. Она попыталась освободиться, но наступила на твердый корень и вскрикнула, подвернув лодыжку. Он поднял ее на руки и пошел вперед, глядя прямо перед собой, с вымазанным грязью лицом, на котором были видны только глаза.— Мои люди теперь спустились к датчанам, которые стояли тут лагерем, — сказал он ей по пути. — Мы встретимся с ними завтра у изгиба ручья.Она не ответила ему. Она была вся в грязи, горло ее пересохло, и каждая мышца ее тела горела и болела. Она откинула голову и закрыла глаза.Убаюканная ритмом его шагов, она, по-видимому, задремала. Когда она снова открыла глаза, вокруг все было спокойно и уже стемнело. Только свет луны и мерцание звезд освещали лес вокруг. Она поняла, что где-то рядом горит костер и на нем жарится мясо, а она лежит на земле на рубашке Эрика, подбитой ватой, чтобы защитить его тело от тяжелой кольчуги. Она услышала звук бегущей поблизости воды и поняла, что он не останавливался, пока не добрался до места, где, по его словам, он должен встретиться со своими людьми.У нее закружилась голова, и она прикрыла глаза, но сразу же снова широко раскрыла, почувствовав, как что-то холодное касается ее лба. Рядом с ней был Эрик, который стоял в одних штанах, стирая грязь с ее лица концом своего камзола. Она быстро села, осторожно отклоняясь от него.— Рианон, я просто пытаюсь…— Я могу сама о себе позаботиться, спасибо!— Можешь? — усомнился он.— Ты больше размазываешь грязь, чем стираешь!— Ну, миледи, это можно сделать гораздо проще.Она закричала, сопротивляясь, колотя кулаками в его грудь, когда он подхватил ее с земли и направился с ней на руках прямо в холодную воду речки. Там было довольно глубоко, потому что недалеко от этого места речка впадала в море. И когда вода дошла ему до бедер, он бросил Рианон в воду. Она вынырнула, барахтаясь и отплевываясь, ругаясь и еще больше злясь от его смеха.Она повернулась, и он успел схватить ее за одежду.— Ты намочил мою одежду, и я утону от ее тяжести или от того, что продрогла до костей, если я не умру от страстного желания твоей погибели! — сказала она ему.Он подхватил ее на руки.— Ну, любовь моя, мы не должны тонуть вместе, — сказал он. — Если твой глаз соблазняет тебя, вырви его, так говорят истинные христиане, не правда ли? Твоя одежда вряд ли может сравниться с глазом, если она соблазняет тебя…С этими словами он схватил ее за край платья и сдернул, не обращая внимания на ее сопротивление, на ее кулаки, удары которых градом сыпались на него, несмотря на ее проклятия. Когда он справился со всей ее одеждой, он небрежно бросил ее назад в воду, чтобы снять с нее штаны. Он швырнул все тряпье на берег, когда она нырнула в глубину, чтобы скрыться от него. Переплыв через речку и стоя на противоположном берегу, она скрестила руки на груди и смотрела на него, дрожа от ярости.— Вернись сюда! — скомандовал он.— Ты не в своем уме!— Рианон, грязь засохнет, и ты покроешься черной коркой. Вернись сюда. Я хочу промыть твои волосы, до того как они так слипнутся, что их придется отрезать.— Ну и какая будет потеря от спутанной массы тусклой меди? — огрызнулась она.Он помолчал, а потом рассмеялся.— Увы, ты еще и тщеславна!Он кинулся к ней, и речка вышла из берегов. Она нырнула в лунную дорожку и плыла под водой, выныривая только, чтобы вдохнуть воздух.И все же он ненамного отставал от нее.— Рианон…Она снова нырнула. На этот раз она не правильно выбрала направление, и он схватил ее за ногу. Он подтащил ее к себе, его руки скользнули по ее голому бедру, горячие по сравнению с прохладной водой. Она задохнулась и стала сопротивляться, но ее груди были прижаты к его груди, и она погрузилась в глубину его синих глаз, из которых даже в лунном свете исходил обжигающий свет страсти. Он провел пальцами по ее губам. Задыхаясь, она спросила с вызовом:— Зачем тебе возиться с этой тусклой медью?Его руки накрыли ее ягодицы, а потом нежно прошлись по позвоночнику и снова спустились, прижимая ее все ближе и ближе, так, чтобы она смогла почувствовать напряжение его члена у своих бедер.— А что же мне оставалось ему сказать? — спросил он мягко. — Да, конечно, у тебя блестящие волосы. И они сверкают при свете вечернего солнца, как сам закат. Они окутывают меня своей мягкостью, своей красотой, они ласкают мое обнаженное тело.Он провел пальцами по ее намокшим волосам, откинув их назад, а потом по щеке, и медленно продолжил свой путь по шее и ключицам. Он коснулся ее соска, замерзшего и напрягшегося, как только его ладони накрыли и согрели ее груди. У нее перехватило дыхание, и там, где он касался ее, разгорелся костер, спускавшийся в низ живота, разгораясь между бедер. Она отклонилась, сопротивляясь ему.— Не обижу ли я господина, позволяя ему забавляться с грудями, похожими на обвислые тыквы!По его лицу пробежала улыбка, оно было красивым, и черты его смягчились в сумеречном свете.— Да, но если бы я сказал ему, что это такие пышные, спелые плоды, тяжелые и твердые, как яблоки, алебастровые с розовыми бутонами на концах и необыкновенно красивые, — увы! Он мог бы не отпустить тебя вообще.Его ласки были легкими и завораживающими. Его ладони двигались нежно, поглаживая эти розовые бутоны, и она боялась, что у нее сейчас подогнутся колени, хотя он ее и держал. Потом его руки переместились ниже, ласки стали интимнее, и она задрожала, крепче прижимаясь к нему, забыв о своем сопротивлении. Лаская ее ноги, он зашептал ей на ухо.— Кривые ноги, миледи? Я не мог сказать ему, что твое тело на ощупь прекрасней и нежнее, чем материя, изготовленная самыми искусными мастерами Востока, что твои ноги длинны и прекрасны, и что они могут обвить мужчину так, что он почувствует райское блаженство, здесь на земле, а не в раю. Я не мог сказать ему, что твои поцелуи пьянят, как вино, и что в глубине твоих глаз можно утонуть, и что ты возбуждаешь такое желание, какое может человека вывернуть наизнанку, и что я скорее умру, защищая тебя, потому что я попробовал все твои прелести и брошу вызов любому мужчине или даже Богу, чтобы только снова быть с тобой.Он смеялся над ней, конечно, он подшучивал над ней. Но все же когда она посмотрела ему в глаза, в его взгляде, как ей показалось, не было насмешки. Он вытащил ее из воды, чтобы отнести на берег, и там опустил на землю. И снова он заговорил об алебастре ее тела при свете луны. И когда он перечислял все ее совершенства, он целовал ее нежно и возбуждающе в том месте, о котором говорил, и ей показалось, что он осушил прохладную влагу с ее тела своими губами и языком, а потом его тело согрело ее своим теплом, и волнующая нежность соблазна вызвала прилив опаляющей страсти.Позднее, гораздо позднее, когда луна наконец начала тонуть в темноте небес, когда страсть была утолена, а изнеможение победило ее, она снова почувствовала его руки, которые подняли ее, отнесли под дерево и закутали в плащ, согревая ее. Она уже засыпала, когда он растолкал ее и предложил ей мясо, которое жарилось на костре. Она не думала, что сможет есть, но еда была вкусной, и она почувствовала, что в ней проснулся волчий аппетит.Когда они покончили с едой, он подошел к ней и обнял, согревая теплом своего обнаженного тела. Разомлев от его тепла и почувствовав себя защищенной, она подумала, что это была нежность, эта была почти любовь.Однако это не больше, чем иллюзии ночи, — подумалось ей, когда первые лучи рассвета пробудили ее. Потому что, когда она открыла глаза, он уже ушел, его не было рядом. На ней был заботливо наброшенный плащ, и когда она села, завернувшись в него, потому что дрожь пробирала ее, то увидела, что Эрик одет и стоит на некотором расстоянии от нее, поставив ногу в грубом сапоге на камень, задумчиво глядя в воду. Видимо, он почувствовал, что она проснулась, потому что сразу же обратил на нее свой взгляд.— Вставай, одевайся, — коротко бросил он ей. — Люди скоро будут здесь.Ошеломленная его тоном, она сжала зубы и гордо поднялась, одетая в его плащ. Она подошла к воде, наклонилась и попила, а затем умыла лицо, все время чувствуя на себя его взгляд. Поднявшись, она резко повернулась к нему, он все еще наблюдал за ней холодным взором. В ней закипел гнев. Нежность была только уловкой с его стороны — он вел с ней войну по собственному плану, как он поступал со всеми своими врагами. Он отбрасывал нежность, как пустую грязную тарелку на пиру, если в ней не было необходимости.— Что ты уставился? — воскликнула она. — Что тебе от меня нужно еще? Разве ты не привык только получать все, что тебе нужно?— Если бы я только мог получить от тебя правду, любовь моя! И я это сделаю непременно.— Какую правду? О чем ты говоришь?Он помедлил с ответом, а потом пожал плечами.— Если это не ты, Рианон, тогда кто? Кто предатель в твоем доме?Она фыркнула, глубоко вздохнув. Она рисковала своей жизнью, чтобы предупредить его, а он все еще подозревает о том, что предательство исходит от нее.— Негодяй! — прошипела она сквозь зубы, и это было все, на что она была способна. Повернувшись, она стала собирать свою все еще влажную одежду. Она уже почти скрылась за деревом, когда он схватил ее за руку, она в бешенстве подняла на него глаза.— Я ни в чем тебя не обвиняю, Рианон, — начал он.Она выдернула руку. Слезы навернулись ей на глаза, и, повернувшись к нему, она ничего не видела перед собой. Он снова поймал ее за руку.— Я спросил тебя, кто, Рианон, вот и все! У тебя должно быть подозрение, кто за всем этим стоит!— У меня нет никаких подозрений! — накинулась она на него. — Я ничего не знаю! Отпусти меня!— Рианон! — Его голос стал ласковым, и он сделал движение, чтобы убрать волосы с ее лба. Она откинула голову, чтобы избежать его прикосновения.— Нет, не притворяйся ласковым и добрым, потому что при свете утра притворство виднее! Между нами не может быть никаких нежных чувств, милорд!Она вырвалась от него, отступая, перепугавшись, что слезы, которые висели на ее ресницах, польются и она не сможет скрыть переполнявших ее эмоций.— Можешь обвинять меня, если хочешь, но делай это честно. Я ненавижу тебя, когда ты притворяешься нежным!Она увидела, как заиграли желваки его челюстей, а в глазах промелькнула молния, и все же она не ожидала, что он подойдет к ней так близко и прижмет ее к себе с такой силой, что у нее захрустели кости.— Продолжай меня ненавидеть, презирать, проклинай ежечасно тот день, когда я был рожден! Но ты должна слушаться меня во всем, Рианон! И отвечать мне приличным языком, когда я задаю тебе вопрос!— Тогда и задавай его на понятном языке! — огрызнулась она, молясь, чтобы он отпустил ее.Он переломает ей кости, она закричит, если он не сделает этого быстро. Только дура могла полюбить его. Только дура могла поверить словам, которые он шептал в бархате ночи. Только дура!Господи, она медленно, но уверенно превращалась в такую дуру, нуждаясь в нем, ища его одобрения, страстно желая его и веря словам, которые он шептал…Она жаждала его прикосновенья в темноте.— Кто это сделал? — повторил он.— Я не знаю, — снова ответила она и улыбнулась, стиснув зубы. — Уж наверное не Эгмунд и не Томас — мои слуги, милорд! Если только ты не думаешь, что это их духи поднялись из могил, чтобы предать тебя и Альфреда снова!Он не успел ей ответить, потому что в этот момент послышался шум за деревьями и звонкий, несколько обеспокоенный крик раздался в утреннем тумане.— Эрик? Ты здесь?Эрик не отвел от нее взгляда, когда кричал в ответ:— Да, Ролло, мы здесь!Рианон снова попыталась освободить свои запястья и мгновенно забыла свой гнев и обиду.— Милорд, я не одета! — напомнила она ему.Но было слишком поздно, потому что лошади приближались к опушке. Патрик и Ролло впереди, они уже совсем рядом, возле Рианон. На ней был плащ, но ее одежды лежали у ее ног.Патрик быстро слез с коня и поспешил к ней, схватив ее руку и опускаясь перед ней на колени.— Слава Богу и всем святым! Госпожа, я так боялся за тебя!— Патрик, пожалуйста, — произнесла она мягко, подумав, что скажет Эрик о таком проявлении чувств. — Пожалуйста, встань!Но он не поднялся.— Ты спасла меня своей стрелой и рисковала собственной жизнью. И хотя я достаточно быстро нашел Эрика, мы не могли их атаковать, зная, что датчане делают со своими пленниками, но лучше об этом не говорить. Но теперь ты здесь, и мы так благодарны…— А что датчане? — спросил Эрик, перебивая его.— Им не повезло, — уверил Ролло Эрика, сидя на своем коне.— Во всяком случае этим, — спокойно добавил Рауен. Глаза Рианон обратились на него. Она почувствовала, что ее щеки заливает легкий румянец, когда вспомнила, что ее платье лежит на земле.— Мы сейчас отъедем, — спокойно сказал Ролло. Патрик, понявший, что стоит на коленях перед ее одеждой, неловко поднялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45