Все звуки окружающего мира - толпы, ветра, прибоя на берегу - растворились во мгле забвения. Все, что Элинор могла слышать, - это частый стук ее сердца, отбивавшего собственный ритм, пока она всецело отдалась поцелую и тому человеку, чьи губы касались ее сейчас.
Увы, все закончилось слишком быстро. Едва Гэбриел оторвал от нее губы, все еще удерживая девушку в своей власти и не сводя с нее проникновенных темных глаз, Элинор в тот же миг поняла, что, собственно, с ней произошло. Она полюбила Гэбриела.
Элинор всей душой полюбила этого человека, ставшего воплощением ее самых заветных надежд и грез. Это чувство не имело ничего общего с той сердечной привязанностью, которую она питала к Ричарду Хартли и которую по юности и наивности принимала за зарождавшуюся любовь. То, что она чувствовала к Гэбриелу, было неизмеримо больше и неизмеримо сильнее - огонь, буря, бездомное море в одно и то же время. Даже сейчас, несмотря на то что они находились в самой гуще толпы, ей хотелось, чтобы он целовал ее снова и снова, чтобы этот блаженный миг никогда не кончался - даже тогда, когда луна поднимется на небосклоне и магия ночи окружит их со всех сторон. Ей хотелось ощущать прикосновение его сильных рук к своей коже в тех местах, которых до сих пор никто и никогда не касался. Ей хотелось погрузиться в бездонные глубины его темных глаз и остаться там навсегда - на всю жизнь.
Это стало для нее новым и захватывающим открытием. Она хотела любить этого человека, которого отверг весь мир, исцелить его израненное сердце. Она хотела провести все оставшиеся дни на этом острове, наблюдая за тем, как растет Джулиана, и помочь девочке найти свой путь в жизни. Она хотела сблизить отца и дочь, указав им путь друг к другу. Она хотела большего, но прежде всего Гэбриел должен был узнать правду о ее происхождении и о тех причинах, которые побудили ее оставить прежнюю жизнь. Ей придется рассказать ему о том, что на самом деле она не мисс Харт, а леди Элинор Уиклифф, незаконнорожденная наследница Уэсто-веров, даже если этот шаг навсегда разрушит ее надежды на счастливое будущее.
По-видимому, тревога отразилась и на ее лице, поскольку в мягких темных глазах Гэбриела, стоявшего рядом с ней, промелькнуло беспокойство:
- Что-нибудь не так, дитя мое? Похоже, вы не рады тому, что мы только что одержали победу в скачках.
Элинор робко подняла на него глаза, охваченная страхом перед тем, что, как она понимала, ей предстояло сделать. Как он поступит, если она прямо сейчас признается ему в любви? Быть может, он сочтет ее чудачкой, глупышкой или, что еще хуже, отвернется от нее? Рассердится ли он на нее за то, что она обманула его, выдав себя за ту, кем на самом деле не была?
Рано или поздно ей придется пойти на этот риск. Слишком глубоким и искренним было ее чувство к Гэбриелу, чтобы мириться с ложью. Рано или поздно ей придется вверить ему свое сердце, свое будущее, свою жизнь, но только не здесь и не сейчас.
Не время и не место говорить с ним о таких вещах. Этот день был знаменательным по многим причинам, не последней из которых являлось то, что для Гэбриела он стал днем его первого выхода в свет после многолетнего затворничества. Он только что снова занял свое законное место среди людей, и с ее стороны было бы недостойно портить ему праздник. Поэтому Элинор только улыбнулась, не сводя глаз с любимого, и, покачав головой, тихо ответила:
- Я всегда знала, что вы станете победителем.
Ибо в тот день он выиграл не только скачки. Он окончательно и бесповоротно завоевал ее сердце.
Глава 13
Весь день держалась прекрасная погода, и солнце, выглядывавшее время от времени из-за разбросанных по небу облаков, ласкало землю своими лучами, похожими на ленты фанфар в майский праздник. Старожилы острова сходились во мнении, что такого чудесного Дня святого Михаила на их памяти еще не было. Другие же приписывали столь редкую благосклонность небес неожиданному, но такому радостному для всех появлению их хозяина после долгого затворничества.
Когда утренние скачки со всеми их переживаниями остались позади, зрители не стали расходиться, переместившись на зеленую низину под холмом, на котором возвышался замок. Там мужчины и подростки острова разбились на команды для игры в шинти. Это состязание также традиционно входило в программу праздника. Вооружившись вырезанными из дерева тонкими клюшками, или каман, а также круглым мячом размером с яблоко, сделанным из шишковидного нароста на коре, игроки каждой команды стремились загнать мяч в ворота противника, которые были отмечены кучками камней по обе стороны поля. Разумеется, при этом не обошлось без ссадин на коленях, синяков на лицах, а в одном случае даже выбитого зуба.
Когда солнце уже склонилось к закату и состязания из-за темноты пришлось прервать, все вернулись в замок Данвин, где их ожидал пир. Главными блюдами были приготовленные накануне куличи и специально зажаренный к празднику святого Михаила ягненок.
Каждая из семей, живших на острове, постаралась внести свою лепту в торжество, принеся продукты с собственных участков, так что столы ломились от сыров и приготовленного в панцире мяса крабов, булочек и пирожных, цыплят с яйцами и шпинатом, пудингов и всевозможных сладостей из пресного теста. Вересковое пиво и вино из березового сока лились рекой, развязывая языки и еще больше оживляя всеобщее веселье. К тому времени, когда на остров спустилась ночь, танцы были в самом разгаре.
По залитому луной двору рядом с главной башней замка, где лишь слабое пламя факелов разгоняло шелестевшие тени, взявшись за руки, кружили в хороводе танцоры, время от времени меняясь местами под жизнерадостную мелодию скрипок и волынки. Движения их были слаженными, несмотря на стремительный темп, пестрые юбки шуршали и колыхались вокруг босых ног. Люди хлопали в ладоши, притопывали ногами в такт музыке. Повсюду царили радость и смех, а в это время хозяин Данвина, сидя в одиночестве в самом дальнем углу за одним из многочисленных столов, не сводил с них задумчивых темных глаз.
Этот день был для островитян праздником по многим причинам. В качестве хозяина Трелея Гэбриел являлся покровителем и защитником каждого из его обитателей, начиная от седовласого старца и кончая новорожденным младенцем. Он был их лордом, господином и благодетелем, их заботы стали его заботами, их благосостояние являлось для него делом чести. То обстоятельство, что они были небольшой островной общиной, делало их особенно уязвимыми, однако сегодня Гэбриел мог успокаивать себя сознанием того, что жители его острова - острова, который его предки оберегали в течение многих веков, - имеют крыши над головами, а также достаточно провизии, чтобы помочь им пережить предстоящую суровую зиму, чем могли похвастаться далеко не все районы северной Шотландии. По всему западному побережью и даже на таких отдаленных островах, как Льюис и Харрис, люди, жившие здесь в течение многих поколений, вынуждены были бросать свою землю, когда-то управляемую могущественными гэльскими королями, поскольку она уже не могла прокормить их. Переработка бурых водорослей на золу, которой многие местные жители привыкли зарабатывать себе на хлеб, после поражения Наполеона медленно приходила в упадок, так что им приходилось полагаться лишь на весьма ненадежное в этих местах земледелие, да еще на рыбную ловлю. Что еще хуже, обитатели соседних островов оказались полностью отданными на милость системы, не способной защитить их от алчности сборщиков налогов и произвола живших вне своих поместий аристократов, которые ставили свои доходы куда выше жизни и благополучия зависевших от них людей. Однако Гэбриел наотрез отказался вводить новые порядки у себя в поместье. Несмотря на свое темное прошлое, Макфи, хозяева Данвина с незапамятных времен, никогда не отделяли себя от нужд своего народа, являясь настоящими патриархами клана и всей родни. Гэбриел намеревался продолжать эту традицию.
В течение дня к виконту не раз подходили жители острова - те самые люди, которые до сих пор избегали его, так же как он сам избегал их последние три года, прошедшие после необъяснимой гибели Джорджианы. Теперь они оказывали ему такой радушный прием, что со стороны могло показаться, будто он только что вернулся домой после долгих странствий на чужбине.
По другую сторону двора Гэбриел заметил свою дочь, Джулиану, которая со временем должна была занять место хозяйки и благодетельницы этого уединенного острова. В девочке произошла разительная перемена за последние недели. Еще месяц назад он считал ее навсегда потерянной для мира, пустой оболочкой, оставшейся от ребенка, - до такой степени она чуралась человеческого общества. Теперь же, глядя на то, как она играет с другой маленькой девочкой, Брайди Макфи, чьи родители еще несколько лет назад изменили правописание своей фамилии с гэльского на английское, чтобы отличить свою семью от его собственной, Гэбриел подумал, что случившееся с Джулианой можно было назвать настоящим чудом. Обе девочки представляли собой живую картину детской невинности и чистоты, подпрыгивая в кругу танцоров при неровном свете факелов. Лица их были озарены улыбками, глаза светились радостным волнением. Все это явилось для него еще одним из многочисленных откровений, которым был отмечен нынешний праздник святого Михаила.
Чем же, спрашивал себя Гэбриел, вызвана эта неожиданная перемена? Быть может, все объяснялось общим праздничным настроением, благодарностью за обильный урожай? Вместе с тем он понимал, что настоящая виновница их перерождения находилась здесь же, среди танцующих, хлопая в ладоши в такт музыке, и свет факелов отражался в ее дивных зеленых глазах.
Она называла себя мисс Нелл Харт. Он взял ее на место гувернантки, надеясь, что она сумеет привить Джулиане качества, требуемые от благовоспитанной девицы, которые со временем позволят ей стать хорошей женой и матерью. Но эта женщина оказалась настоящим ангелом во плоти. Господь ниспослал ее за молитвы!
Гэбриел молча наблюдал за тем, как Элинор, взяв под руку молодого Дональда Макнила, принялась отплясывать с ним рил, подражая движениям других танцоров и весело смеясь, если нечаянно наступала партнеру на ноги. Этот звонкий, заливистый смех казался Гэбриелу самой прекрасной музыкой.
- Я знаю, о чем вы сейчас думаете, хозяин.
Гэбриел отвлекся от своих размышлений, неожиданно увидев рядом с собой Дональда Макнила, и вежливо осведомился:
- А вы умеете читать чужие мысли, Макнил?
Дональд в ответ уставился на него, сразу же догадавшись, что скрывалось за этой видимой бесстрастностью.
- Разве мы с вами не знакомы с детских лет, хозяин?
- Да, верно.
- И разве я не сражался с вами бок о бок при Ла-Корунье против этого дьявола Наполеона?
- И это тоже правда.
- Тогда уж кто-кто, а я могу догадаться, о чем вы сейчас думаете.
Лишь очень немногие люди на острове могли позволить себе столь откровенный тон в разговоре с Гэбриелом. Впрочем, много ли среди них было таких, кто действительно его знал, знал настоящего Гэбриела Макфи, а не легендарного Темного лорда Данвина, которым матери на Большой земле стращали своих детей?
Макнил немного помолчал, а потом добавил:
- Если бы мой Дональд был лет на десять старше, вам бы не миновать ссоры. Похоже, мальчик совсем потерял от нее голову.
Гэбриел резко обернулся и посмотрел на Макнила. Выражение его лица стало серьезным:
- И надо признать, он подошел бы ей гораздо больше.
Дональд покачал головой, почесав рыжие волосы под аккуратным голубым беретом.
- И откуда только у вас при вашем богатстве такая тупость?
- Я и сам подчас задаю себе тот же самый вопрос. Жизнь и так уже преподала мне достаточно уроков. Я должен был бы их усвоить, особенно после гибели Джорджианы. Я подпустил ее к себе слишком близко, и она пострадала по моей вине. Я ни за что не позволю себе повторить ту же ошибку с этой девушкой.
«Как бы глубоко она ни тронула мою душу…»
- Я не то имею в виду, и вы сами об этом прекрасно знаете. - Теперь уже Макнил не на шутку рассердился. - Проклятие той старой ведьмы имеет силу лишь потому, что вы сами даете ему эту силу. - Он постучал пальцем его по лбу. - Вы позволяете ему управлять вами здесь. Вы боретесь с ним каждый день в своих мыслях, однако находитесь в его власти. - Тут он приложил руку к его шерстяной рубахе. - Но именно здесь, в вашем сердце, оно должно найти свой конец, хозяин. Забудьте о нем и просто живите своей жизнью, не то вы закончите дни в одиночестве, ожесточенный и всеми покинутый, как…
- Как мой отец?
Макнил уставился на него, опасаясь, что на сей раз он зашел слишком далеко, коснувшись темы, которая до сих пор оставалась болезненной для Гэбриела.
Знаменитый Александр Макфи относился к числу тех людей, которых медики сочли бы своего рода феноменом - умея ходить, говорить, дышать, он в то же время был начисто лишен каких-либо чувств. Как ни странно, ему удалось дожить таким образом до весьма почтенного возраста в семьдесят девять лет.
Гэбриелу было четыре года, когда он впервые увидел отца. Его темные волосы и холодный пронизывающий взгляд заставили мальчика поспешно отступить, укрывшись за юбками матери.
- Ты совсем избаловала ребенка, женщина. Только посмотри на него! Зря я доверил тебе его воспитание. Уж лучше бы он рос со мной, как молодой Малкольм, и стал со временем настоящим мужчиной, достойным имени Макфи. С тем же успехом ты могла переодеть его в юбки и завязать ему волосы лентой!
С одинаковым выражением отвращения на лицах отец и старший брат Гэбриела отвернулись от него и зашагали прочь, оглашая двор издевательским смехом.
Прошло целых три года, прежде чем Гэбриел встретился с отцом снова. Никогда больше он не позволял себе слабости в его присутствии, однако Малкольм к этому времени уже стал взрослым мужчиной, таким же суровым и безжалостным, как и его отец, и потому Александр не нуждался еще в одном сыне.
Гэбриел перевел взгляд на танцоров, вихрем проносившихся по двору замка, размышляя над последними словами Дональда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37