https://wodolei.ru/catalog/podvesnye_unitazy/s-bide/
– с нарочитой небрежностью поинтересовалась Энни, кладя третью ложечку сахара в свой обычный cafe au lait.
Капитан отхлебнул из своей чашки и сурово кивнул:
– Да, были.
– И как он… гм… воспринял эту новость?
– Никак. Он еще в постели.
– Великолепно! – воскликнула Кэтрин, решительно намазывая масло на тост. – Уже четверть девятого, а он еще спит. Считай, полдня прошло!
– По-моему, он вчера выпил лишнего, – заметил капитан. – Делакруа предложил не будить его лишь для того, чтобы сообщить дурные новости. Хотя новостей немного. Ни одного свидетеля.
«Ни одного свидетеля, кроме меня», – подумала Энни, протягивая руку к блюду со сладостями. Печенье в шоколаде ей понравилось настолько, что она успела пристраститься к нему за время плавания. Плохо только, что следы от него оставались на пальцах.
– Но другие рабы в трюме наверняка должны были что-нибудь заметить, капитан? Они ведь помещаются в такой тесноте. И потом, почему они все не бежали, коль скоро представилась такая возможность?
Капитан снисходительно взглянул на Энни, которая сидела на противоположном конце длинного стола. Тетя Кэтрин была занята тем, что старательно перчила вареное яйцо, а дядя Реджи задумчиво крутил ус и неодобрительно наблюдал, как перец просыпался на белоснежное камчатное полотно скатерти. Капитан был очень добр к Энни; ему нравились ее любознательность и прямолинейная манера задавать вопросы.
– Даже если бы среди негров были свидетели, то все они молчат, мадемуазель Уэстон, – ответил он. – И это лишний раз убеждает нас в том, что побег – дело рук Ренара. Среди рабов существует негласный договор о поддержке этого разбойника. Поэтому даже те рабы, которые не хотят, чтобы их освобождали, становятся слепы, глухи и немы, когда Ренар помогает бежать их собратьям.
– И все же я не понимаю, – настаивала Энни, положив руки на скатерть вверх ладонями, испачканными в сахарной пудре. – Почему все рабы не хотят, чтобы их освободили? Кому не хочется стать свободным!
– Рабство – это единственная форма жизни, которую знают негры, – ответил капитан Дюваль. – В большинстве случаев хозяева обращаются с ними хорошо, кормят их, одевают, оказывают медицинскую помощь. Они настолько привыкают к господскому дому, что не смогут жить самбстоя-тельно, если их вдруг отпустить. Большинство негров пугаются самой идеи свободы.
– Но если бы у них были те же возможности, что и у белых…
– Энни, – вмешался Реджи, с сожалением глядя на племянницу, – возможно, есть вещи, которые ты не совсем понимаешь…
– А зачем, по-твоему, она задает вопросы, Реджинальд? – колко поинтересовалась Кэтрин. – Как она может составить мнение о предмете, если в нем несведуща? Ах да, я совсем забыла. Ведь вы, англичане, возводите женское невежество в ранг добродетели.
– Я никогда не говорил ничего подобного, – недовольно пробормотал Реджи.
– Я уверена, что ты не хочешь видеть меня невежественной, дядя Реджи, хотя и предпочитаешь, чтобы я почаще молчала, – справедливо заметила Энни. – Однако иногда важно разобраться в чем-либо, несмотря на то что факты порой бывают неутешительными. Разве человек может быть счастлив в неволе, даже если с ним хорошо обращаются? Я думаю, что если у рабов появится возможность получать образование, все они захотят стать свободными.
– Осмелюсь заметить, что отмена рабства связана с большой ответственностью за судьбу рабов, – сказал Реджи. – Более того, подобная попытка полностью разрушила бы экономику Юга.
– Изменения в экономике можно было бы проводить постепенно. Но это требует объединения всеобщих усилий, поскольку никакой человек в одиночку не способен на такое. – Говоря это, Энни имела в виду Ренара. Со вчерашнего вечера она постоянно думала о нем. Чувство надежности и восхищения, которое охватило ее в объятиях пресловутого разбойника, казалось ей осуществлением давней мечты. Она все еще не могла поверить в то, что целовалась с местным Робин Гудом.
– Дорогая мадемуазель Уэстон, – сказал капитан, поднимаясь с места и глядя на нее с высоты своего внушительного роста, – с чего вы взяли, что южане собираются вносить какие-либо изменения в свою жизнь? Уверяю вас, что большинство из них никогда не задумывалось по этому поводу. – Он подошел к Энни и с чувством пожал ей руку. – Я должен готовиться к швартовке, потому что мы войдем в порт менее чем через час. А на прощание хочу дать вам один совет, мадемуазель. Наслаждайтесь жизнью. Такая очаровательная, страстная и умная девушка, как вы, обязательно станет объектом мужских притязаний, едва войдет в высшее общество Нового Орлеана. – С этими словами он откланялся.
– Как он осмелился! – воскликнул Реджи, покраснев, как спелый помидор. – Как мог этот грубиян так свободно и откровенно выражаться в присутствии невинной девушки! Страстная! Объект мужских притязаний! Выражения из будуарной сцены дешевого французского романа! Как он позволяет себе так говорить в присутствии Энни?!
– Я вижу, что притворная стыдливость снова поднимает голову, – отряхивая крошки со своего бюста, сухо заметила Кэтрин. – Капитан Дюваль сказал правду, Реджинальд просто повторил это в более красочных выражениях, чем те, к которым он привык. Интересно, Реджи, чьи ушки невиннее – твои или Энни? Твои, по-моему, более девичьи.
– Тетя Кэтрин, – сказала Энни, – меня покоробило не от выражений капитана, а от его снисходительного тона. Неужели здесь нет никого, кто в состоянии думать о насущных проблемах и принимать меня всерьез? Этой стране нужно больше таких людей, как Ренар!
– Как Ренар? – откликнулся Реджи. – Но ведь он разбойник!
– Зато делает то, во что верит. В рамках закона он бессилен. И не говори мне, дядя, что ты согласен с капитаном!
– Разумеется, нет, Энни. Но в Англии, где живут цивилизованные люди, не существует таких неприятных явлений, как рабство, а соответственно подобных тем для застольных бесед с дамами.
– Я уж лучше умру, чем буду все время молчать и жеманно улыбаться, – заявила Энни, слизывая сахарную пудру с кончиков пальцев.
– Энни, юной леди не пристало выражаться так резко. И пожалуйста, возьми салфетку, – сделал ей замечание Реджи, будучи на грани раздражения.
Энни облизывала большой палец, когда вдруг подняла глаза и увидела Делакруа, который стоял на пороге салона с Боденом и смотрел на нее. Проклятый ловелас улыбался!
В салоне было полно пассажиров, многие из которых задержались за завтраком, чтобы дождаться появления Бодена, «героя дня», жестоко наказанного судьбой. И надо же было случиться такому, что насмешливый взгляд Делакруа остановился именно на ней и как раз в тот момент, когда она засунула палец в рот.
Она поспешно отвернулась от удивленного Делакруа и незаметно вытерла палец о салфетку, которая лежала у нее на коленях.
Энни была сконфужена и раздосадована, но любопытство вынудило ее снова взглянуть на дверь салона, чтобы выяснить, как Боден воспринял неприятную новость. В душе она надеялась, что он будет выглядеть довольно жалко. Однако казалось, он страдал от головной боли едва ли не сильнее, чем от жалости к себе по поводу проделки Лиса. «Браво, Ренар! Боден получил то, что заслуживает», – подумала Энни.
Она исподтишка, уголком глаза наблюдала за тем, как Делакруа и Боден направлялись к свободному столику, соседнему с ними. Все присутствующие в салоне молча следили за ними. Делакруа выглядел совершенно невозмутимым, будто ничто на свете его не интересовало. И Энни снова отметила про себя, что у него красивые ноги. Она вздохнула и отвернулась. Бездельнику незачем иметь такие ноги. Все равно он использует их лишь для того, чтобы возбуждать гнусные желания в женских сердцах. Слава Богу, она к этому невосприимчива!
* * *
Энни Уэстон сидела за столиком, залитым ярким солнечным светом, в бледно-желтом платье и легкой шляпке, украшенной маргаритками и перьями, которая венчала ее кудрявую макушку. Она облизывала пальцы, откровенно наслаждаясь вкусом пирожного. Через весь салон Люсьен разглядел тонкую полоску сахарной пудры над ее верхней губой. Одно движение языка – предпочтительно его собственного – и она была бы снова чиста и готова к поцелуям.
Поцелуй. Не в его правилах было смешивать дело с романтическими похождениями, но прошлой ночью он не смог устоять против чар Энни Уэстон, которая волею случая оказалась в его объятиях. Когда он увидел ее у поручня на палубе парохода в Билокси, ему стало интересно, насколько сильно ее талия стянута корсетом, если кажется такой тонкой. Теперь он знал наверняка, что ее грудь, талия и ягодицы совершенны безо всяких дамских ухищрений и даже без нижнего белья.
Он хорошо помнил свое ощущение, когда она прислонилась к его груди и коленям: пульсирующее тепло ее кожи проникало сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Ее губы были сладкими и податливыми, как у захмелевшей невесты. Но гораздо сильнее, чем телесное совершенство, его душевный покой смутил тот невероятный факт, что Энни Уэстон поддержала разбойничью выходку Ренара с таким восторгом, с каким женщины обычно выбирают в магазине новую шляпку или зонтик. Она дрожала от радостного возбуждения, от того, что рабам удалось бежать. В этой девушке есть страстность и сила духа. Она идеалистка. Черт побери, она само совершенство!
Но придется оставить ее. У Люсьена нет времени на такие глупости. Ему нужно играть свою роль на этом маскараде, и некогда отвлекаться на соблазнительных девушек.
Она смотрела на него, пока он шел к свободному столику. На долю секунды он встревожился, потому что ему показалось, что она обнаружила в нем черты сходства с Ренаром. Он лукаво улыбнулся ей и подмигнул. Она бросила на него возмущенный взгляд и отвернулась. Удачно, но какой ценой!
До тех пор пока ему не встретилась Энни Уэстон, он даже получал удовольствие от своего маскарада, поражаясь тому, как легко ввести в заблуждение людей несложной игрой, несколькими вычурными манерами, эгоистичными замечаниями и показным пристрастием к волокитству, кутежам и картам. Однако лицемерная победа над Энни его вовсе не радовала. С ней ему хотелось быть самим собой.
– Этот подойдет, Боден? – спросил он, кивая в сторону свободного столика.
– Здесь слишком много солнца, но ничего не поделаешь, больше сесть некуда, – капризно поморщился Боден.
Люсьен видел, что они в центре внимания всех присутствующих, но его интересовало внимание лишь одной девушки, сидевшей за соседним столиком, и привлекал испытующий взгляд ее синих, самых чистых на свете глаз. Боден плюхнулся на стул, не глядя по сторонам, поставил локти на стол и обхватил ладонями голову.
Прежде чем сесть, Люсьен, приветствуя знакомых, обошел соседние столики. Он поцеловал несколько дамских ручек, получив в ответ ряд страстных взглядов и застенчивых улыбок. Одна юная девица покраснела до корней волос и смущенно спрятала лицо за веером. Исполнив свой светский долг, он подошел наконец к столику Энни и учтиво поклонился.
– Bonjour, леди, месье Уэстон. Надеюсь, в это прекрасное утро вы счастливы и у вас все благополучно. – Он обнажил в беззаботной улыбке два ряда белоснежных зубов. Но Энни пристально следила за ним, и под ее взглядом ему было трудно изображать абсолютную беспечность. Он почувствовал, как скула у него стала непроизвольно подрагивать.
– Во всяком случае, мы куда счастливее, чем ваш друг мистер Боден, – сказала Кэтрин, кивнув в его сторону.
Люсьен приблизил к лицу ладонь тыльной стороной и стал внимательно рассматривать ногти. Сквозь слегка растопыренные пальцы он видел верхнюю губу Энни – все еще со следами сахарной пудры, – приподнятую в едва заметной презрительной усмешке. Безусловно, ему удалось вызвать ее раздражение своим кругом почета, во время которого он так откровенно заигрывал с дамами. Ничего не скажешь, очень утешительно.
– Да, вчера ночью случилось очень неприятное происшествие, не так ли? Насколько мне известно, он выложил кругленькую сумму за эту семью рабов. Не важно, насколько богат человек, но расставаться со своей собственностью таким образом всегда досадно. Больше всего Бодена раздражает то, что это дело рук разбойника Ренара.
– Да, мистер Боден сегодня как в воду опущенный, – с ядовитой слащавостью в голосе заметила Энни и, вздохнув, скорбно добавила: – Как мне жаль его! Но может быть, он воспрянет духом после того, как позавтракает.
– Его тошнит, и голова раскалывается, так что вряд ли он закажет что-нибудь, кроме чашки крепкого кофе, – с оттенком озабоченности сообщил Люсьен. – Мой дружеский долг состоит в том, чтобы убедить его хоть немного поесть. А как вам показались сегодняшние пирожные, мадемуазель Уэстон? Я собирался поцеловать вашу руку, но если я почувствую привкус сахарной пудры на ваших пальцах, то уже не смогу оторваться и повергну вас в смущение… Сахар сладок, как губы женщины.
Он видел, что щеки ее зарделись. Это было похоже на то, как распускается алая роза, медленно раскрывая свежие лепестки. Он неучтиво уставился на нее, улыбаясь от удовольствия. Ее дядя бросил на него раздраженный взгляд и, склонившись к самому уху Энни, что-то шепнул. Она поспешно вытерла губы и пальцы салфеткой. Самообладание вернулось к ней, и она вызывающе подняла глаза на Люсьена:
– Пирожные сегодня необычайно вкусные, воздушные и ароматные, месье Делакруа. Надеюсь, что они также достаточно сладкие, чтобы поднять настроение мистеру Бодену, Возможно, вам стоит посоветовать своему другу заказать их, пока он не отослал официанта.
Люсьен понял отнюдь не тонкий ее намек: она хотела, чтобы он ушел. И как раз в то время, когда он намеревался утешить ущемленную гордость Бодена и таким образом проявить себя его преданным другом. Показная дружба с Боде-ном была самым отвратительным обманом в том маскараде, который он разыгрывал.
– Вы правы, мадемуазель, – согласился Люсьен с галантным поклоном. – Я немедленно посоветую месье Бодену заказать блюдо пирожных. Au revoir, дамы, месье Уэстон. Надеюсь, в городе мы будем часто видеться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Капитан отхлебнул из своей чашки и сурово кивнул:
– Да, были.
– И как он… гм… воспринял эту новость?
– Никак. Он еще в постели.
– Великолепно! – воскликнула Кэтрин, решительно намазывая масло на тост. – Уже четверть девятого, а он еще спит. Считай, полдня прошло!
– По-моему, он вчера выпил лишнего, – заметил капитан. – Делакруа предложил не будить его лишь для того, чтобы сообщить дурные новости. Хотя новостей немного. Ни одного свидетеля.
«Ни одного свидетеля, кроме меня», – подумала Энни, протягивая руку к блюду со сладостями. Печенье в шоколаде ей понравилось настолько, что она успела пристраститься к нему за время плавания. Плохо только, что следы от него оставались на пальцах.
– Но другие рабы в трюме наверняка должны были что-нибудь заметить, капитан? Они ведь помещаются в такой тесноте. И потом, почему они все не бежали, коль скоро представилась такая возможность?
Капитан снисходительно взглянул на Энни, которая сидела на противоположном конце длинного стола. Тетя Кэтрин была занята тем, что старательно перчила вареное яйцо, а дядя Реджи задумчиво крутил ус и неодобрительно наблюдал, как перец просыпался на белоснежное камчатное полотно скатерти. Капитан был очень добр к Энни; ему нравились ее любознательность и прямолинейная манера задавать вопросы.
– Даже если бы среди негров были свидетели, то все они молчат, мадемуазель Уэстон, – ответил он. – И это лишний раз убеждает нас в том, что побег – дело рук Ренара. Среди рабов существует негласный договор о поддержке этого разбойника. Поэтому даже те рабы, которые не хотят, чтобы их освобождали, становятся слепы, глухи и немы, когда Ренар помогает бежать их собратьям.
– И все же я не понимаю, – настаивала Энни, положив руки на скатерть вверх ладонями, испачканными в сахарной пудре. – Почему все рабы не хотят, чтобы их освободили? Кому не хочется стать свободным!
– Рабство – это единственная форма жизни, которую знают негры, – ответил капитан Дюваль. – В большинстве случаев хозяева обращаются с ними хорошо, кормят их, одевают, оказывают медицинскую помощь. Они настолько привыкают к господскому дому, что не смогут жить самбстоя-тельно, если их вдруг отпустить. Большинство негров пугаются самой идеи свободы.
– Но если бы у них были те же возможности, что и у белых…
– Энни, – вмешался Реджи, с сожалением глядя на племянницу, – возможно, есть вещи, которые ты не совсем понимаешь…
– А зачем, по-твоему, она задает вопросы, Реджинальд? – колко поинтересовалась Кэтрин. – Как она может составить мнение о предмете, если в нем несведуща? Ах да, я совсем забыла. Ведь вы, англичане, возводите женское невежество в ранг добродетели.
– Я никогда не говорил ничего подобного, – недовольно пробормотал Реджи.
– Я уверена, что ты не хочешь видеть меня невежественной, дядя Реджи, хотя и предпочитаешь, чтобы я почаще молчала, – справедливо заметила Энни. – Однако иногда важно разобраться в чем-либо, несмотря на то что факты порой бывают неутешительными. Разве человек может быть счастлив в неволе, даже если с ним хорошо обращаются? Я думаю, что если у рабов появится возможность получать образование, все они захотят стать свободными.
– Осмелюсь заметить, что отмена рабства связана с большой ответственностью за судьбу рабов, – сказал Реджи. – Более того, подобная попытка полностью разрушила бы экономику Юга.
– Изменения в экономике можно было бы проводить постепенно. Но это требует объединения всеобщих усилий, поскольку никакой человек в одиночку не способен на такое. – Говоря это, Энни имела в виду Ренара. Со вчерашнего вечера она постоянно думала о нем. Чувство надежности и восхищения, которое охватило ее в объятиях пресловутого разбойника, казалось ей осуществлением давней мечты. Она все еще не могла поверить в то, что целовалась с местным Робин Гудом.
– Дорогая мадемуазель Уэстон, – сказал капитан, поднимаясь с места и глядя на нее с высоты своего внушительного роста, – с чего вы взяли, что южане собираются вносить какие-либо изменения в свою жизнь? Уверяю вас, что большинство из них никогда не задумывалось по этому поводу. – Он подошел к Энни и с чувством пожал ей руку. – Я должен готовиться к швартовке, потому что мы войдем в порт менее чем через час. А на прощание хочу дать вам один совет, мадемуазель. Наслаждайтесь жизнью. Такая очаровательная, страстная и умная девушка, как вы, обязательно станет объектом мужских притязаний, едва войдет в высшее общество Нового Орлеана. – С этими словами он откланялся.
– Как он осмелился! – воскликнул Реджи, покраснев, как спелый помидор. – Как мог этот грубиян так свободно и откровенно выражаться в присутствии невинной девушки! Страстная! Объект мужских притязаний! Выражения из будуарной сцены дешевого французского романа! Как он позволяет себе так говорить в присутствии Энни?!
– Я вижу, что притворная стыдливость снова поднимает голову, – отряхивая крошки со своего бюста, сухо заметила Кэтрин. – Капитан Дюваль сказал правду, Реджинальд просто повторил это в более красочных выражениях, чем те, к которым он привык. Интересно, Реджи, чьи ушки невиннее – твои или Энни? Твои, по-моему, более девичьи.
– Тетя Кэтрин, – сказала Энни, – меня покоробило не от выражений капитана, а от его снисходительного тона. Неужели здесь нет никого, кто в состоянии думать о насущных проблемах и принимать меня всерьез? Этой стране нужно больше таких людей, как Ренар!
– Как Ренар? – откликнулся Реджи. – Но ведь он разбойник!
– Зато делает то, во что верит. В рамках закона он бессилен. И не говори мне, дядя, что ты согласен с капитаном!
– Разумеется, нет, Энни. Но в Англии, где живут цивилизованные люди, не существует таких неприятных явлений, как рабство, а соответственно подобных тем для застольных бесед с дамами.
– Я уж лучше умру, чем буду все время молчать и жеманно улыбаться, – заявила Энни, слизывая сахарную пудру с кончиков пальцев.
– Энни, юной леди не пристало выражаться так резко. И пожалуйста, возьми салфетку, – сделал ей замечание Реджи, будучи на грани раздражения.
Энни облизывала большой палец, когда вдруг подняла глаза и увидела Делакруа, который стоял на пороге салона с Боденом и смотрел на нее. Проклятый ловелас улыбался!
В салоне было полно пассажиров, многие из которых задержались за завтраком, чтобы дождаться появления Бодена, «героя дня», жестоко наказанного судьбой. И надо же было случиться такому, что насмешливый взгляд Делакруа остановился именно на ней и как раз в тот момент, когда она засунула палец в рот.
Она поспешно отвернулась от удивленного Делакруа и незаметно вытерла палец о салфетку, которая лежала у нее на коленях.
Энни была сконфужена и раздосадована, но любопытство вынудило ее снова взглянуть на дверь салона, чтобы выяснить, как Боден воспринял неприятную новость. В душе она надеялась, что он будет выглядеть довольно жалко. Однако казалось, он страдал от головной боли едва ли не сильнее, чем от жалости к себе по поводу проделки Лиса. «Браво, Ренар! Боден получил то, что заслуживает», – подумала Энни.
Она исподтишка, уголком глаза наблюдала за тем, как Делакруа и Боден направлялись к свободному столику, соседнему с ними. Все присутствующие в салоне молча следили за ними. Делакруа выглядел совершенно невозмутимым, будто ничто на свете его не интересовало. И Энни снова отметила про себя, что у него красивые ноги. Она вздохнула и отвернулась. Бездельнику незачем иметь такие ноги. Все равно он использует их лишь для того, чтобы возбуждать гнусные желания в женских сердцах. Слава Богу, она к этому невосприимчива!
* * *
Энни Уэстон сидела за столиком, залитым ярким солнечным светом, в бледно-желтом платье и легкой шляпке, украшенной маргаритками и перьями, которая венчала ее кудрявую макушку. Она облизывала пальцы, откровенно наслаждаясь вкусом пирожного. Через весь салон Люсьен разглядел тонкую полоску сахарной пудры над ее верхней губой. Одно движение языка – предпочтительно его собственного – и она была бы снова чиста и готова к поцелуям.
Поцелуй. Не в его правилах было смешивать дело с романтическими похождениями, но прошлой ночью он не смог устоять против чар Энни Уэстон, которая волею случая оказалась в его объятиях. Когда он увидел ее у поручня на палубе парохода в Билокси, ему стало интересно, насколько сильно ее талия стянута корсетом, если кажется такой тонкой. Теперь он знал наверняка, что ее грудь, талия и ягодицы совершенны безо всяких дамских ухищрений и даже без нижнего белья.
Он хорошо помнил свое ощущение, когда она прислонилась к его груди и коленям: пульсирующее тепло ее кожи проникало сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Ее губы были сладкими и податливыми, как у захмелевшей невесты. Но гораздо сильнее, чем телесное совершенство, его душевный покой смутил тот невероятный факт, что Энни Уэстон поддержала разбойничью выходку Ренара с таким восторгом, с каким женщины обычно выбирают в магазине новую шляпку или зонтик. Она дрожала от радостного возбуждения, от того, что рабам удалось бежать. В этой девушке есть страстность и сила духа. Она идеалистка. Черт побери, она само совершенство!
Но придется оставить ее. У Люсьена нет времени на такие глупости. Ему нужно играть свою роль на этом маскараде, и некогда отвлекаться на соблазнительных девушек.
Она смотрела на него, пока он шел к свободному столику. На долю секунды он встревожился, потому что ему показалось, что она обнаружила в нем черты сходства с Ренаром. Он лукаво улыбнулся ей и подмигнул. Она бросила на него возмущенный взгляд и отвернулась. Удачно, но какой ценой!
До тех пор пока ему не встретилась Энни Уэстон, он даже получал удовольствие от своего маскарада, поражаясь тому, как легко ввести в заблуждение людей несложной игрой, несколькими вычурными манерами, эгоистичными замечаниями и показным пристрастием к волокитству, кутежам и картам. Однако лицемерная победа над Энни его вовсе не радовала. С ней ему хотелось быть самим собой.
– Этот подойдет, Боден? – спросил он, кивая в сторону свободного столика.
– Здесь слишком много солнца, но ничего не поделаешь, больше сесть некуда, – капризно поморщился Боден.
Люсьен видел, что они в центре внимания всех присутствующих, но его интересовало внимание лишь одной девушки, сидевшей за соседним столиком, и привлекал испытующий взгляд ее синих, самых чистых на свете глаз. Боден плюхнулся на стул, не глядя по сторонам, поставил локти на стол и обхватил ладонями голову.
Прежде чем сесть, Люсьен, приветствуя знакомых, обошел соседние столики. Он поцеловал несколько дамских ручек, получив в ответ ряд страстных взглядов и застенчивых улыбок. Одна юная девица покраснела до корней волос и смущенно спрятала лицо за веером. Исполнив свой светский долг, он подошел наконец к столику Энни и учтиво поклонился.
– Bonjour, леди, месье Уэстон. Надеюсь, в это прекрасное утро вы счастливы и у вас все благополучно. – Он обнажил в беззаботной улыбке два ряда белоснежных зубов. Но Энни пристально следила за ним, и под ее взглядом ему было трудно изображать абсолютную беспечность. Он почувствовал, как скула у него стала непроизвольно подрагивать.
– Во всяком случае, мы куда счастливее, чем ваш друг мистер Боден, – сказала Кэтрин, кивнув в его сторону.
Люсьен приблизил к лицу ладонь тыльной стороной и стал внимательно рассматривать ногти. Сквозь слегка растопыренные пальцы он видел верхнюю губу Энни – все еще со следами сахарной пудры, – приподнятую в едва заметной презрительной усмешке. Безусловно, ему удалось вызвать ее раздражение своим кругом почета, во время которого он так откровенно заигрывал с дамами. Ничего не скажешь, очень утешительно.
– Да, вчера ночью случилось очень неприятное происшествие, не так ли? Насколько мне известно, он выложил кругленькую сумму за эту семью рабов. Не важно, насколько богат человек, но расставаться со своей собственностью таким образом всегда досадно. Больше всего Бодена раздражает то, что это дело рук разбойника Ренара.
– Да, мистер Боден сегодня как в воду опущенный, – с ядовитой слащавостью в голосе заметила Энни и, вздохнув, скорбно добавила: – Как мне жаль его! Но может быть, он воспрянет духом после того, как позавтракает.
– Его тошнит, и голова раскалывается, так что вряд ли он закажет что-нибудь, кроме чашки крепкого кофе, – с оттенком озабоченности сообщил Люсьен. – Мой дружеский долг состоит в том, чтобы убедить его хоть немного поесть. А как вам показались сегодняшние пирожные, мадемуазель Уэстон? Я собирался поцеловать вашу руку, но если я почувствую привкус сахарной пудры на ваших пальцах, то уже не смогу оторваться и повергну вас в смущение… Сахар сладок, как губы женщины.
Он видел, что щеки ее зарделись. Это было похоже на то, как распускается алая роза, медленно раскрывая свежие лепестки. Он неучтиво уставился на нее, улыбаясь от удовольствия. Ее дядя бросил на него раздраженный взгляд и, склонившись к самому уху Энни, что-то шепнул. Она поспешно вытерла губы и пальцы салфеткой. Самообладание вернулось к ней, и она вызывающе подняла глаза на Люсьена:
– Пирожные сегодня необычайно вкусные, воздушные и ароматные, месье Делакруа. Надеюсь, что они также достаточно сладкие, чтобы поднять настроение мистеру Бодену, Возможно, вам стоит посоветовать своему другу заказать их, пока он не отослал официанта.
Люсьен понял отнюдь не тонкий ее намек: она хотела, чтобы он ушел. И как раз в то время, когда он намеревался утешить ущемленную гордость Бодена и таким образом проявить себя его преданным другом. Показная дружба с Боде-ном была самым отвратительным обманом в том маскараде, который он разыгрывал.
– Вы правы, мадемуазель, – согласился Люсьен с галантным поклоном. – Я немедленно посоветую месье Бодену заказать блюдо пирожных. Au revoir, дамы, месье Уэстон. Надеюсь, в городе мы будем часто видеться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41