Ей удалось взять себя в руки и ответить, с достоинством приподняв подбородок:
– Что ж, если я одновременно могу быть дерзкой и очаровательной, то лучше я останусь дерзкой. Таким образом легче удовлетворять любопытство, не так ли? Скажите, мистер Делакруа, а на кого похожи вы?
– Люди говорят, что я копия своего отца, – охотно ответил он. – В молодости он слыл большим проказником, но теперь, к несчастью, позволил себе отойти от модных веяний. – Люсьен сделал паузу, чтобы поправить кружевной манжет, зацепившийся за одну из многочисленных цепочек для часов. – Он много работает и редко развлекается. А в остальном мы, как говорят американцы, сделаны из одного теста. – Делакруа снисходительно усмехнулся. – У американцев столько оригинальных выражений!
– Я ничего не знаю об этом. – Энни выводило из себя то превосходство, с которым держался Делакруа, но она заставила себя сохранить улыбку на лице. – Я знаю многих американцев и восхищаюсь ими. Они очень открытые и искренние, предприимчивые и трудолюбивые.
Делакруа едва заметно поежился и поднял руку в знак того, что готов уступить. Насмешливо-извиняющаяся улыбка коснулась уголков его губ.
– Умоляю вас, остановитесь, мадемуазель Уэстон. Вы вынуждаете такого лентяя, как я, сгорать со стыда. Должен признать, что американцы очень уж деятельны. Один лишь разговор с ними для меня подчас утомителен.
– Я знаю, что в Новом Орлеане существует строгое разграничение креольской культуры и того, что называют культурой американской. Но ведь вы все американцы, не так ли, мистер Делакруа? Ведь вы лично воспринимаете себя в равной степени креолом и американцем?
Делакруа стряхнул с рукава муху изящным взмахом руки и ответил с нарочитой медлительностью:
– Вовсе нет, мадемуазель. Но стоит ли обсуждать такую малоинтересную тему? В конце концов, никто из нас двоих американцем не является. Значит, нас это не касается, – улыбнулся он и снова поцеловал ей руку. – Я никогда не встречал американку, которая была бы хотя бы приблизительно так красива, как вы, мадемуазель. Ваши волосы так восхитительно сияют на солнце!
Энни поспешно отняла руку, испугавшись легкой дрожи, которая пробежала по ее пальцам от этого поцелуя. Неужели этот человек ни минуты не может оставаться серьезным? Нет, она все же заставит его говорить о серьезных вещах.
– Скажите, мистер Делакруа, а чем вы занимаетесь?
– О, я очень занятой человек, – усмехнулся он. – Как раз сейчас мои услуги пользуются большим спросом.
Энни кашлянула, будучи не в силах поверить, что он отважится на такие откровенные намеки при всех.
– Э-э… ваши услуги? Какие именно?
– Разные, ma petite. – Он широко улыбнулся, радуясь, что смутил ее. – Для того чтобы прояснить некоторые вещи, должен заметить, что я являюсь наследником плантации сахарного тростника Бокаж, что в окрестностях Нового Орлеана.
– Так, значит, вы…
– Не делаю ничего. – Он беспечно пожал плечами. – А чем там заниматься?
Энни узнала в Люсьене Делакруа такого же бездельника, проживающего наследство, ничего не желающего, ничем серьезным не интересующегося, с какими сотни раз сталкивалась в Лондоне.
– Вы считаете, что управление плантацией не требует труда?
– Разумеется, я так не считаю. Мой отец трудится на ней с утра до ночи.
И даже это было преувеличением. Энни понимала, что у его отца сотни рабов, которые и выполняют всю работу в поместье.
Делакруа пристально смотрел на нее, словно хотел угадать ее мысли. Для такого поверхностного человека желание странное, но следующая его фраза поразила Энни своей проницательностью:
– Ага, теперь я нашел сходство между вами и вашей тетей! Оно сразу и не заметно. В вашей груди тоже бьется нежное сердце аболиционистки. Вы считаете, что владельцы плантаций занимаются только тем, что эксплуатируют рабов? Вы этого не одобряете? – Он не сводил с нее улыбающихся глаз.
Он предполагал в ней достаточную самонадеянность, чтобы, будучи иностранкой, ни разу не ступавшей на эту землю, осудить здешний образ жизни. Однако Энни повидала достаточно, чтобы иметь право на свое мнение, и не нуждалась ни в чьем снисхождении. И все же она воздержалась от ответа.
– Вам не нравится пустая болтовня, мадемуазель? – осведомился Делакруа саркастически. – Вы отказываетесь поддерживать беседу, если вам не удается сразу же проникнуть в самую суть вещей. – Он ослепительно улыбнулся, и Энни почувствовала, как участился у нее пульс. Она постаралась внушить себе, что он просто обаятельный пустомеля, и сердце стало биться ровнее.
– Она похожа на меня, Делакруа, – гордо заявила Кэтрин. – Никакой сладкоречивости!
– Понятно, – сардонически кивнул он. – Это, конечно, обворожительно. Хотя я предпочитаю просто поболтать. Только ради того, чтобы закрыть эту не очень удачную тему для беседы, хочу заметить, мадемуазель Уэстон, что мои фамильные корни восходят к первым французским поселенцам, которые появились здесь задолго до испанцев и американцев. Делакруа – почтенная католическая креольская семья, а наше поместье Бокаж – одно из крупнейших в стране. Как вы считаете, могу ли я при этом придерживаться других взглядов, чем те, которые только что выразил?
– Вы правы, – уверенно отозвалась Энни. – Мне не следовало рассчитывать ни на что другое. Если вы искренне относитесь к этой проблеме иначе, чем я, это ваше дело.
– Я надеюсь, что мы найдем множество других точек соприкосновения, мадемуазель, – сказал Делакруа.
Энни пожала плечами, выражая неуверенность. Судя по тому, что в ответ на этот жест в его взгляде промелькнула заинтересованность, он, видимо, расценил равнодушие собеседницы как призыв к действию. Значит, он снова примется надоедать ей комплиментами и флиртовать, чем вызовет лишь раздражение и отвращение. Ну почему ей так не везет? Почему первый красивый мужчина, которого она встретила в Америке, должен был оказаться точно таким же, как те, от которых она бежала из Англии?
– Однако я заболтался с вами, – сказал он вдруг, опустив руку в беспомощном жесте. Руки у него были красивые – сильные, мускулистые, деятельные, – они странно не подходили этому, казалось бы, никчемному человеку. – Прошу прощения, но на борт поднялся человек, с которым мне необходимо поговорить. – Он быстро оглянулся и снова обратился к Энни: – Позвольте на прощание один совет, мадемуазель. – Не обращая внимания на неодобрительный взгляд Реджи, Люсьен склонился к самому ее уху, и его дыхание опалило ей щеку. – У вас губы как у ангела. Нежные, как облака, влажные, как утренняя роса. Не стоит сжимать их так плотно, как старая дева – колени. Они созданы не для презрительной усмешки, а для поцелуев.
Энни охватила волна противоречивых чувств. Она была возмущена его нахальным флиртом – да еще в присутствии ее родственников! – и в то же время очарована поэтическим описанием ее губ. Она едва не прикоснулась к ним рукой, чтобы убедиться в том, что они действительно так нежны, как говорит Делакруа.
Он же обратился к остальным гораздо менее доверительным тоном:
– Счастлив был повидаться с вами, мадам Гриммс. Рад знакомству, месье Уэстон. Надеюсь, что мы скоро снова встретимся. – Он галантно раскланялся и направился поприветствовать нового пассажира – мистера Бодена.
– Следовало ожидать, что он дружен с таким человеком, – неодобрительно заметила Энни. Боден и Делакруа болтали и смеялись, как два давних приятеля, которые долго не виделись. Отвратительно было наблюдать такую непринужденную дружескую встречу на фоне изможденных, осунувшихся лиц рабов. Их вели на нижнюю палубу.
Боден махнул рукой в сторону черной девочки и подмигнул Делакруа с недвусмысленным выражением. Энни поняла, что Боден потащит девочку в постель этой же ночью, и ощутила желчный привкус во рту. Такие мужчины, как Боден, вызывали у нее тошнотворное чувство. Как бы ей хотелось найти способ избавить бедную девочку от жестокой судьбы!
Кэтрин разговорилась с другими знакомыми, и Энни стала пробираться через толпу к противоположному борту парохода, чтобы взглянуть на последние лучи заходящего солнца, которое садилось за дальним островом. За спиной она услышала шаги Реджи, а потом почувствовала, как он, задев ее локтем, рядом облокотился на поручень.
– Дядя Реджи, пожалуйста, не повторяй: «Я же говорил»! – взмолилась Энни. – Очевидно, не все американские мужчины таковы, как этот. В Америке тоже существует проблема снобизма, как и в Англии. И креолы, и американцы считают себя лучше других.
– Да, это правда, – вздохнул Реджи и после паузы добавил: – Странно, что я упоминаю об этом… но действительно не стоит судить обо всех американцах по Делакруа и Бодену.
– Надеюсь, это так, – мрачно улыбнулась Энни. – Какой самодовольный и равнодушный ко всему этот Делакруа! Он ощущает себя самодостаточным и думает, что развлечь женщину можно просто расточая ей улыбки и болтая без умолку. А я не настолько пустоголова, чтобы меня можно было охмурить несколькими милыми словечками.
– Еще бы! – хмыкнул Реджи.
– Вот только эти рабы… – Улыбка исчезла с лица Энни. – Я не предполагала, что подобная тема так заденет меня. Ведь рабство несправедливо, дядя Реджи! Поразительно, что многие люди, как Воден и Делакруа, считают его нормой.
– Я понимаю тебя, дорогая. – Реджи убрал со лба племянницы выбившийся локон. – Но с этим ничего не поделаешь. А теперь поцелуй своего старого дядюшку, и давай подумаем о вещах более приятных, хорошо?
Энни поцеловала Реджи и постаралась последовать его совету, то есть подумать о другом, однако боковым зрением она все время видела Делакруа и Бодена, к которым подошли другие знакомые. Несколько дам поднялись на палубу и прямиком направились к Делакруа. Жемчужинами рассыпался женский смех, кокетливо порхали веера, румянцем покрывались щеки и хлопали ресницы у дам в ответ на щедро расточаемые Люсьеном комплименты.
У Энни тоже вспыхнули щеки. Насколько глупы эти женщины! Что мог сказать им этот повеса, чтобы так развеселить их? Энни прислушалась, но, к сожалению, ничего не смогла разобрать. Над палубой стоял ровный гул их возбужденных голосов.
Она подняла руку и осторожно прикоснулась к губам. Неужели они так же нежны, как губы ангела?
* * *
Люсьен с завистью смотрел, как Энни Уэстон поднялась на цыпочки и поцеловала дядю в щеку. Он прикоснулся к своей щеке и попытался представить невесомое давление ее губ на кожу. Отбив наконец женскую атаку, Люсьен продолжал вполуха слушать бессмысленную болтовню Бодена, время от времени вставляя реплики, но в душе предавался горькому сожалению.
В Энни Уэстон было все, что он так высоко ценил в женщинах. Обычно он никогда не говорил с красивыми дамами о серьезных вещах, но Энни сама настаивала на этом. Обмен серьезными мыслями был краток, но его хватило, чтобы Люсьен мог составить представление о ее внутреннем мире. Он узнал в ней человека одухотворенного, разумного, имеющего убеждения, открытого и искреннего, какими она сама считает американцев. Она была идеалисткой и обладала страстной натурой. Более того, эта картина, состоящая из одних достоинств, помещалась в прекрасной золотой раме. Он был заинтригован и впервые в жизни почувствовал страстную влюбленность.
Чувство обиды обострилось до слез. Для нее он был всего лишь флиртующим повесой, легкомысленным снобом, и таким останется в ее глазах навсегда. Он не стремился к тому, чтобы она узнала правду о нем, но какая-то часть его сердца уже отзывалась на ее мысли, особенно на то отвращение, которое она испытывала к институту рабства. Люсьен видел, как Энни склонила голову на плечо Реджи, и пожалел о том, что не его плечо является опорой для ее светлокудрой головки.
– Делакруа, а не перекинуться ли нам в картишки сегодня вечером?
– Ты знаешь, я никогда не откажусь от партии на борту парохода, – кивнул Делакруа, отгоняя невеселые размышления.
– Или в любом другом месте, – хохотнул Боден.
– Ты отлично меня знаешь, Боден. Значит, сразу после ужина?
– С нетерпением буду ждать.
– Пообедаем вместе?
– Как угодно.
– Значит, договорились. А девчонку прибереги на потом, Боден, когда времени будет побольше, чтобы поразвлечься как следует. К тому же еще слишком жарко для постели.
Боден намеревался лишить юную рабыню девственности до обеда, но деньги есть деньги, и ему не хотелось упускать возможность выиграть несколько долларов и переносить время ужина.
– Я вернусь через минуту, – сказал он, надел шляпу и ушел.
Люсьен наблюдал за тем, как Боден, довольный недавней покупкой, важно вышагивал по палубе, предвкушая приятный вечер: вкусный ужин, азартная игра и изнасилование.
«Я тоже с нетерпением жду вечера, свинья, – думал Люсьен. – К тому времени как ты выйдешь из-за игрового стола, тебя уже не станут держать ноги, и ты будешь мечтать только о том, чтобы добраться до постели. Снотворное, которое Арман по моей просьбе смешал из трав, подкосит тебя. Ты не сможешь не только руки поднять на девочку, но и помешать мне отправить твоих рабов вниз по реке туда, где они обретут свободу».
Он отвернулся и посмотрел туда, где у поручня стояла Энни Уэстон: ее стройная фигура была резко очерчена на фоне заката, прохладный бриз трепал пряди ее волос, и золотистые кудряшки касались щек, когда она смотрела на воду.
Господи, как он ненавидел этот маскарад!
* * *
Энни внезапно проснулась. Поскольку ее камеристка настаивала на том, чтобы выходящее на верхнюю палубу «Бельведера» единственное маленькое окно каюты, которую они делили, было закрытым, то в ней было душно. В полной тишине раздавалось лишь мерное попыхивание дымовых труб.
Энни отбросила одеяло и москитную сетку, наподобие балдахина прикрывавшую кровать, и, взяв с ночного столика часы, направилась к окну. Отодвинув занавеску, она поднесла часы к глазам и повернула их так, чтобы при лунном свете разглядеть циферблат: десять минут пятого. Через час рассветет. У нее достаточно времени, чтобы прогуляться по палубе и освежиться, прежде чем возобновится обычная суета и на борту начнется подготовка к заходу в порт Нового Орлеана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41