Но он привык работать на открытых местах, когда у него за спиной было просторно. А здесь, кроме темноты, ничего не было. Он мог поднести руку к лицу, держать ее всего лишь в двух-трех сантиметрах от глаз, и все равно ничего бы не увидел.
Репп машинально пробирался вперед, думая о том, что для него это определенно самый тяжелый момент во всей войне; при этом он отчаянно старался сосредоточить свое внимание на физических проявлениях — движениях рук, толчках ног, продвижении вперед всего тела. Крыша туннеля давила ему на плечи. Она могла обрушиться в любой момент. Репп пробирался вперед. Вот еще несколько метров.
Он провел под землей, как ему показалось, несколько лет, пока не добрался до конца. Оставались последние метры, но тут у него внутри встрепенулась паника — он представил ее в виде совы с бешено хлопающими крыльями. Холодный воздух ударил в ноздри как пьянящий аромат, густой и чувственный. Желание вырваться из отверстия и плясать от радости было неудержимым, но Репп поборол его. Он вылез на поверхность осторожно, без резких движений. Вылез буквально в нескольких метрах от края леса. Сражение еще продолжалось, в основном это были неясные огни и отдаленные звуки в стороне лагеря, но у Реппа не было времени, чтобы задумываться об этом. Он продолжал ползти среди деревьев, таща за собой мешок и винтовку. Один или два раза он замирал на месте, чувствуя поблизости присутствие человека. Обретя наконец уверенность, что он остался один, Репп остановился, быстро сверился с компасом и определил направление.
Его путь проходил мимо стрельбища. Хотя было еще совсем темно, Репп обогнул его, не желая рисковать и показываться на открытом пространстве. Внезапно раздался голос, наглый, американский. Репп моментально нырнул обратно и залег, тяжело дыша. Американцы? Так далеко?
Репп отодвинул кусты и уставился в темноту. Он разглядел смутные фигуры двигающихся людей. Должно быть, какой-то патруль, дополнительные меры безопасности. Но когда его глаза начали привыкать к темноте, он разглядел, что люди собираются вокруг каких-то белых покрывал. Он попытался уловить смысл происходящего и...
Парашютисты.
Теперь он точно знал, что это вовсе не превратности войны. На его территорию вторглась американская разведывательная группа.
Парашютисты прибыли с определенной целью.
Они пришли за ним.
Репп понял, что на него охотятся. Он почувствовал тяжесть в животе. Если бы это была просто перестрелка, его мастерство против их, — это было бы одно. Но данное дело было намного сложнее, и его собственные действия являлись лишь одним из путей к достижению цели. Он был уязвим по крайней мере в тысяче других отношений. Он мог прекрасно передвигаться, блестяще проделать все, что требуется, и все равно проиграть.
Он опережал их, но с каким преимуществом? Что им известно? Что осталось среди развалин пункта № 11? Видели ли они документы из финансового отдела? Докопались ли до секрета названия «Нибелунги» — любимого названия рейхсфюрера, шутки, которой он восхищался?
Самым худшим было, если они докопались до другой половины операции «Нибелунги» — до испанского еврея, ради которого все это и организовывалось.
Репп убрал остатки хлеба в мешок и пошел дальше.
16
У Литса были большие проблемы. Он не только не поймал Реппа, но и не имел представления о том, куда делся этот чертов немец. Хуже того, он не знал, в каком направлении двигаться дальше ему самому. Его археологическая экспедиция в развалины пункта № 11 провалилась — ничего, кроме сгоревших дел и разбитого, почерневшего оборудования. И трупов. И во всем этом не было ни единого осколка, ни единого лоскутка, ни единого обломка, который мог бы привести к следующему шагу. След был потерян.
Теперь оставалось надеяться только на удачу. Литс уселся за импровизированным столом на территории лагеря. Перед ним лежало то, что осталось от нескольких тысяч 7, 92-миллиметровых патронов kurz, — то, что он приказал собрать парашютистам перед их отбытием.
Литс взял одну из гильз и стал рассматривать ее при помощи возвышенно-смешного шерлокхолмсовского увеличительного стекла. Гильза в его больших грязных пальцах сверкала как чистое золото. Литс крутил ее, изучал ее мягкую поцарапанную поверхность. Он искал выбоинки, трещины, свидетельствующие о перезарядке гильзы, что, в свою очередь, указывало бы на модификацию ее под то ручное дальнобойное изделие, которым воспользовался Репп, когда расстрелял американский патруль. Если бы Литс нашел хоть одну такую гильзу, то он доказал бы, по крайней мере самому себе, что Репп был здесь, что он, Литс, не сумасшедший. Но, увы, в гильзе не было никакого секрета; он с раздражением отбросил ее в груду других, валявшихся у его ног, и взял со стола новую. Он занимался этим часами — не совсем та работа, которую ожидают от армейского офицера, но, черт подери, кто-то же должен был ее проделать.
Сначала это была работа Роджера, но парень очень быстро начал отвлекаться. В конце концов он вернулся со специальным приказом, который и предъявил Литсу без тени смущения. Великий Билл Филдинг устраивал в Париже показательные состязания под предлогом помощи раненым солдатам и укрепления морального состояния войск, и Роджер ухитрился попасть на это мероприятие. Гарвардская фракция ОСС обожала демонстрировать свои кадры, а Роджер был непревзойденным чемпионом. Вскоре он улетел и теперь не стоил и ломаного гроша, слоняясь где-то со своими ракетками.
Таким образом, Литс остался один на один со своей головной болью, столом, заваленным гильзами, и скрытым подозрением, что вся эта работа ни к чему не приведет. Была весна, весна в самом разгаре, почти что май месяц. Весь Шварцвальд зазеленел, а воздух был великолепным, хотя в нем еще и чувствовался привкус пепла. Литс взялся за следующую гильзу. Он работал очень медленно, так как совершенно не шал, что ему делать после того, как закончится эта работа.
На стол упала тень, затем отодвинулась и застыла. Литс оторвался от своей коллекции и увидел этого еврея, Шмуля.
— Капитан Литс? — сказал он. Бывший заключенный выглядел нелепо в американской форме, белый треугольничек нижнего белья торчал над верхней пуговицей шерстяной рубашки защитного цвета. У Литса не хватило духу сказать ему, что он надел нижнее белье задом наперед.
— Мне тут в голову пришла одна мысль. Может быть, она вам поможет. А может, и нет.
Прежде Шмуль ни разу не проявлял желания добровольно помочь, если не считать того случая в госпитале, когда он настоял на том, чтобы прыгать вместе с ними. Но сейчас он был спокойным и собранным. Или просто так казалось из-за того, что за последнюю неделю, питаясь вместе с американцами, парень поднабрал веса.
— Ну, выкладывайте, — предложил Литс.
Он все еще не решил, как лучше называть этого человека.
— Вы помните тела? Эсэсовцев? Прежде чем их закопали во рву?
— Ну, помню, — подтвердил Литс. Такое трудно забыть.
— Тогда меня что-то в них беспокоило. А теперь я могу сказать, что именно. Я увидел это во сне.
— Ну и? — поинтересовался Литс.
— Куртки. Те, что с пятнами.
— Камуфляжные куртки. Стандартное обмундирование для СС. Их можно встретить по всей Европе.
— Да. Но вот что любопытно. Они все были новые. Все до последней. Именно это и делало мертвых такими живыми. В январе куртки были рваные и выцветшие. Залатанные.
Литсу понадобилось довольно много времени, чтобы придумать ответ.
— Ну? — наконец спросил он и признался: — Я что-то не понимаю.
— Так, ничего. Я не знаю. Но это бросилось мне в глаза... удивило... в этом есть что-то странное.
— Да, похоже, немцы получили партию новой формы. И что из того? Хмм...
Он несколько раз провернул это в голове, уставившись в никуда и медленно переваривая любопытную информацию. Целый грузовик формы, более сотни штук, — вполне приличный вес. Трудно поверить, что немцы привезли форму из долины по раскисшей дороге. Грузовики должны были, конечно, приходить сюда постоянно, чтобы подвозить запасы. Но такое количество формы...
— Спасибо, — наконец сказал он. — Здесь есть над чем подумать, хотя я не представляю, что бы это могло значить.
Чем больше он об этом думал, тем интересней ему становилось. Вот уже конец войны, самый — самый конец, несколько мгновений до финала, рейх качается, система снабжения, как и все прочие системы, разрушена. И все же им высылают новое обмундирование.
Нет, более вероятна другая ситуация: отряд из «Мертвой головы» ездил куда-то за этим обмундированием, ездил в какое-то место, где лежат горы таких курток, — это новая модель, созданная в марте 1944 года, именно куртки, а не мундиры, камуфляжные куртки с четырьмя карманами на пуговицах-кнопках и снайперскими эполетами, новый образец из их коллекции боевой одежды.
— Черт знает что, — вслух сказал он. Еврей все еще стоял рядом.
— Я случайно кое-что знаю об этих куртках, — сказал он. — Немного. Самую малость.
— И что же? — спросил Литс.
— Один из заключенных говорил мне, что он работал на их производстве. Рабочим на фабрике. Он был портным, и эсэсовцы послали его на свою фабрику. На производство. Там их было уйма. Не так далеко отсюда. Не надо никакой железной дороги.
— Что это за место? — спросил Литс.
— Эсэсовский концентрационный лагерь Дахау, — ответил Шмуль.
17
В других отношениях это был очень симпатичный ясень, вот только на одной из его веток на веревке висел дезертир с синим лицом и нелепо изогнутой шеей. Форма и сапоги с повешенного были содраны, а на груди красовалась вывеска: «Я — свинья, которая бросила своих товарищей!»
— Бедняга, — заметил человек, идущий рядом с Реппом. — Должно быть, его поймали эти эсэсовские подонки.
Репп пробормотал что-то нечленораздельное. Он присоединился к бредущему куда-то саперному взводу за несколько километров до этого и вместе с ним прошел по Баварскому плоскогорью к южной стороне плато Швабский Альб.
— Они тебя задерживают, твои документы не в порядке, и тогда... — Ленц изобразил комическую сцену, как человек задыхается в петле.
Время от времени по пыльной дороге проезжали автомобили: один малогабаритный грузовик, пара грузовиков «опель» и наконец штабная машина с двумя полковниками на заднем сиденье.
— Они едут, мы идем, — заметил Ленц. — Как всегда. Они улизнут, а мы попадем в лагерь для военнопленных. Или в Сибирь. Вот так всегда. Маленький человек получает...
— Заткнись, Ленц, — прикрикнул Гернгосс, толстый австрияк, взводный сержант.
Взвод продолжал идти по дороге, тянувшейся вдоль опустелого ландшафта. Официально они направились в город Тутлинген, расположенный в нескольких километрах отсюда, чтобы взорвать мост до прихода американцев. Но Репп знал, что это всего лишь предлог; на самом деле они просто болтаются здесь, чтобы протянуть время до прихода союзников, а там сдаться в плен. Эти парни были не из «Мертвой головы», вне всякого сомнения.
Репп шел вперед, отключившись от болтовни. Это была сельская местность, равнина к западу от реки Лех, возле Боденского озера. Далеко на юге виднелись Альпы, особенно гора Цугшпитце высотой почти 3000 метров, — это было необычно, так как сейчас стоял не сентябрь и не октябрь. На западе, выделяясь темным пятном на горизонте, лежал горный массив Шварцвальд, откуда и пришел Репп.
— Прекрасная погода для «жабо», чтобы поохотиться на нас с воздуха. Можно подумать, эти сволочи размножаются как мухи, — заметил Ленц.
— О господи, — произнес кто-то. Репп поднял глаза.
Было уже поздно поворачивать назад или убегать в поле. Они только что прошли поворот дороги, и тут среди деревьев стояло самоходное противотанковое орудие, Здоровенная штуковина, дракон на гусеницах, клепаный кожух защитного цвета. Вокруг него лениво расположились эсэсовцы в камуфляжной форме с висящими на плече автоматами STG. По их щеголеватому виду Репп уверенно мог сказать, что это подразделение фельджандармерии из дивизии СС «Рейх».
— Следите за собой, — пробормотал идущий чуть впереди Гернгосс. — Не делайте никаких глупостей. Эти хлыщи шутить не любят.
Из открытой орудийной башни к ним склонился молодой офицер и с деланной улыбкой спросил:
— Уж не в Швейцарию ли вы, ребята, направляетесь?
На шее у него была надета цепь с металлической пластиной, на которой был отчеканен орел; она свисала ему на грудь, как средневековый медальон.
— Хохмач, — прошептал Ленц.
— Нет, господин офицер, — ответил Гернгосс, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно, хотя у него пересохло во рту и перехватило дыхание. — Просто идем по этой дороге выполнять свою работу.
— А, понятно, — любезно ответил молодой офицер, но в глазах у него блеснул металл. — И что же это за работа такая?
Пока он говорил, еще один эсэсовец слез с орудия и снял с плеча свой автомат.
— Мы саперы, лейтенант, — объяснил Гернгосс неожиданно высоким голосом. — Направляемся в Тутлинген. Там надо взорвать мост, пока до него не добрались американцы. Затем мы присоединимся к нашему отряду, третьей бригаде Восемнадцатого моторизованного саперного батальона, расположенного к югу от Мюнхена. Вот, у меня здесь есть приказ.
Он протянул бумаги. Репп заметил, как у него дрожат руки.
— Неси его сюда, сержант Толстячок, — приказал молодой офицер.
Гернгосс раздраженно побрел к офицеру. В тени орудия он вручил бумаги молодому офицеру.
— Эти бумаги датированы первым мая. Это было два дня назад. И в них сказано, что вы следуете на грузовике.
— Я знаю, господин офицер, — ответил Гернгосс, выдавив из себя слабую улыбку. — Вчера нас обстреляли с воздуха. Тяжелый выдался денек. Грузовик разбили, кое-кого ранили, пришлось искать полевой госпиталь...
— По-моему, ты все это выдумал, — улыбнулся лейтенант. — Просто бездельничаешь. Ждешь не дождешься конца войны.
Эсэсовский лейтенант положил руку на установленный перед ним пулемет MG-42. Боковым зрением Репп увидел, как эсэсовцы заходят к ним справа, автоматы сняты с плеч и находятся в полной готовности.
— О черт, — сдавленно прошептал стоящий рядом Ленц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44