Однако фюрер предположительно находится в Берлине. Все сводки говорят о том, что он в Берлине.
Инженер неожиданно почувствовал озноб. Он поклялся больше никогда не раздумывать на эту тему.
Фольмерхаузен находился за пределами территории — прекрасный весенний денек, не по сезону тепло, лес наполнен зеленью, гудит жизнью, небо чистое, как алмаз, а в воздухе такая редкая свежесть и аромат лип, — когда прибыла оружейная группа. Он не видел их, но по возвращении сразу же заметил забрызганный грязью гражданский «опель», еще довоенный, припаркованный перед жилищем Реппа. Позже он увидел издалека и самих приезжих гостей, гражданских, но соответствующего типа: плащи, старомодные шляпы, спокойные невыразительные лица, не слишком успешно скрывающие склонность к насилию. Он видел гестаповцев и раньше, а может, эти люди были из иностранной службы СД или из дюжины других разновидностей секретных служб; в любом случае в них чувствовалась пугающая его неприятная скука.
Утром их уже не было, а это значило, как почувствовал Фольмерхаузен, что не было и оружия. Еще до завтрака к нему дважды подходили его люди.
— Господин инженер-доктор! Значит ли это, что теперь мы можем уезжать?
— Не знаю, — отвечал он. — Я просто ничего не знаю. Не нужно было добавлять: «Все знает только Репп». А вскоре после этого пришел человек с вызовом от Реппа.
— А, Ганс, — тепло сказал Репп, когда Фольмерхаузен вошел к нему.
— Господин оберштурмбанфюрер... — начал Фольмерхаузен.
— Вы, конечно, видели этой ночью наших гостей?
— Я мельком видел их с другого конца двора.
— Крутые, да? Но ребята знающие, как раз именно для такой работы.
— Они забрали «Вампир»?
— Да, забрали. Нет смысла скрывать это от вас. Он уехал. Все запаковано. Поехало в ящиках.
— Понятно, — ответил Фольмерхаузен.
— Они также привезли с собой информацию, самое последнее подтверждение цели, некоторые технические данные. И новости.
— Новости? — оживился Фольмерхаузен.
— Да. Война уже почти закончилась. Но вы это и так знаете.
— Да.
— Да. А моя часть путешествия начнется сегодня ночью.
— Так скоро? И далекое путешествие?
— Нет, не далекое, но сложное. Большей частью пешком. Довольно нудно, на самом деле. Но не буду утомлять вас деталями, такими, как посадка на гамбургский трамвай.
— Конечно, не надо.
— Я просто хочу с вами поговорить по поводу вашей эвакуации.
— Эваку...
— Да, да. Это хорошая новость, — улыбнулся Репп. — Я знаю, как ваши люди стремятся вернуться к человечеству. Здесь для них приятного мало.
— Это был их долг, — заметил Фольмерхаузен.
— Возможно. Во всяком случае, вы выезжаете завтра утром. После моего отъезда. Извините, что все так поспешно. Но сейчас похоже, что чем дольше вы здесь будете оставаться, тем больше вероятность того, что вас раскроют. Вы, должно быть, видели, что солдаты закладывают взрывчатку.
— Да.
— От этого места ничего не должно остаться. Ничего полезного для наших друзей. Ни намеков, ни следов. Ваши люди вернутся словно из отпуска. Люди капитана Шеффера возвратятся на венгерский фронт. А я прекращу свое существование, по крайней мере, официально. Репп мертв. Я буду новым человеком. Задание старое, а человек новый.
— Звучит очень романтично.
— Глупое занятие — менять личность, притворяться тем, кем ты не являешься на самом деле. Глупое, но необходимое.
— Мои люди будут очень довольны!
— Конечно. Еще одна ночь, и все позади. Закончится ваша часть работы, закончится работа «Мертвой головы». Останется только моя. Последнее сражение.
— Да, господин оберштурмбанфюрер.
— Теперь о деталях: за ночь все должны собраться. Завтра ровно в десять ноль-ноль прибудет автобус. До Дахау всего несколько часов. Оттуда вашим людям будет выдано разрешение на проезд, с ними будет произведен окончательный расчет, и они смогут поехать в любое место по собственному желанию. Хотя я не думаю, что многие из них выберут восточное направление. Кстати, по сообщениям разведки, в пределах ста километров отсюда союзников не замечено. Так что путешествие не вызовет затруднений.
— Хорошо. И спасибо. Спасибо от меня лично, господин оберштурмбанфюрер.
Он подался вперед и порывисто пожал Реппу руку.
— Идите, сообщите всем, — приказал Репп.
— Так точно, господин оберштурмбанфюрер, — выкрикнул Ганс и вылетел вон.
Завтра! Так скоро! Обратно в мир, в реальный мир. Фольмерхаузен испытывал такой порыв радости, словно увидел проблеск моря после долгого путешествия по Сахаре.
Эта мысль пришла к нему вечером, во время общей суматохи, связанной с подготовкой к эвакуации. Фольмерхаузен попробовал подавить ее, и сначала это показалось ему нетрудным, потому что вокруг радостно суетились техники, разбирая свои замысловатые системы создания комфорта в бараке, укладывая личные вещи в ящики и даже распевая песни (появилась бутылка, нет, несколько бутылок, и хотя трезвенник Фольмерхаузен этого не одобрял, но запретить не мог), как будто война официально и окончательно закончена и Германия каким-то чудом ее выиграла. Но позже, ночью, в темноте, эта мысль вернулась к нему. Он вновь попытался подавить ее, прогнать из головы, нашел сотню способов отвлечься от нее. Но все было тщетно. Фольмерхаузен не мог не думать о последней детали.
Он вылез из кровати и услышал вокруг тяжелое — пьяное? — дыхание его людей. Он взглянул на часы. Черт подери, уже пятый час! А вдруг Репп уже ушел? Возможно. Но, может быть, еще есть время.
Фольмерхаузена мучила мысль, что он не предупредил Реппа насчет нагара в стволе. Было столько всяких других деталей, что именно про эту он и забыл! Или нет? Но он совершенно не помнил разговора, в котором объяснял бы эту особенность оружия: после того как выпущено около пятидесяти выстрелов специальными зарядами, в стволе накапливается такое количество нагара, что это начинает резко влиять на точность попадания. Хотя Репп, возможно, и знает это, по долгу своей профессии он должен это знать. И все же...
Фольмерхаузен накинул купальный халат и заторопился к выходу. Ночь была теплая — он отметил это, когда спешил по территории к баракам СС и квартире Реппа. Но что это такое? В темноте чувствовалось движение: куда-то шел взвод СС — ночные стрельбы, учение или что-то в этом роде.
— Сержант?
В темноте вспыхнул огонек трубки.
— Да, господин инженер? — откликнулся сержант.
— Оберштурмбанфюрер здесь? Он еще не уехал?
— А... нет. Думаю, что он в своей квартире.
— Отлично. Спасибо.
Обнадеженный, Фольмерхаузен бросился в барак. Он оказался пустым, хотя за дверью квартиры Реппа виднелся свет. Фольмерхаузен прошел вдоль ряда темных аккуратных коек и постучался в дверь.
Ответа не последовало.
Неужели Репп уже уехал?
— Господин оберштурмбанфюрер?
Фольмерхаузен почувствовал раздражение и беспокойство из-за собственной нерешительности. Выбросить из головы всю эту глупую историю? Или войти, проявить упорство, подождать, убедиться? Эх!
Ганс-жид толкнул дверь. Комната была пуста. Но тут он заметил, что через стул перекинута старая шинель с нашивками рядового. Часть «новой личности» Реппа? Он вошел в комнату. На столе лежала гора походного снаряжения: сложенное одеяло, закрепленные на ремне шесть коробок патронов к «Кар-98», гофрированный цилиндр от газовой маски, шлем, в углу стоял карабин. Репп определенно еще не уехал. Фольмерхаузен решил подождать.
Но он опять начал испытывать волнение и беспокойство. Нельзя же сидеть без приглашения в чужой квартире. Может быть, стоит выйти наружу и подождать у двери? Вот дилемма-то! Ему очень не хотелось сделать что-нибудь не так. Он повернулся, чтобы выйти, но от его внезапного движения в неподвижном воздухе возник ветерок, и лист бумаги, как по волшебству, слетел со стола и зигзагами театрально опустился на пол. Фольмерхаузен поспешил подобрать его и положить на место.
В комнате было неприятно жарко. У Реппа в печи полыхал огонь, и воздух был наполнен запахом русских папирос. Взгляд Фольмерхаузена упал на криво отпечатанную наверху листа надпись: GEHEIME KOMMANDOSACHE. Заголовок, набранный в разрядку для выделения, гласил: «НИБЕЛУНГИ», а ниже был подзаголовок: «Ситуация по последним данным разведки на 27 апреля 1945 года».
Фольмерхаузен прочитал первую строчку. Язык рапорта был военным, сухим, довольно сложным для понимания и нарочито официальным. Фольмерхаузен с трудом понимал, что именно там написано.
Он совершенно растерялся. Монашки? Монастырь? Он ничего не мог разобрать. Сердце у него так сильно стучало, что невозможно было сосредоточиться. Черт, как здесь жарко! У него на лбу выступил пот. Он знал, что должен немедленно положить рапорт на место, но не мог этого сделать. Он прочитал все, до последнего абзаца.
Фольмерхаузен почувствовал, как в животе у него разрастается боль. «И я являюсь участником всего этого? Каким образом? Почему?»
— Находите это интересным? — спросил Репп. Фольмерхаузен обернулся. Он даже не удивился.
— Вы просто не можете. Мы не воюем с...
— Мы воюем с нашими врагами, — оборвал его Репп, — где бы мы их ни нашли. И в каком бы виде они ни были. Восток должен был выработать в вас стойкость к подобным вещам.
Фольмерхаузену хотелось плакать. Он боялся, что его сейчас вытошнит.
— И вы смогли бы заставить себя сделать это?
— Почту за честь, — ответил Репп.
Он стоял в грязной солдатской куртке, с непокрытой головой.
— Вы не можете этого сделать, — возразил Фольмерхаузен.
Ему казалось, что это очень весомый аргумент.
Репп вытащил «Вальтер» Р-38 и выстрелил ему чуть ниже левого глаза. Пуля с силой отбросила голову инженера назад. Большая часть лица превратилась в кашу. Фольмерхаузен упал на стол и вместе с ним рухнул на пол.
Репп убрал пистолет в наплечную кобуру под курткой. Даже не взглянув на тело, он подобрал с пола рапорт, который выскользнул из пальцев Фольмерхаузена в момент смерти, и подошел к маленькой печке. Открыл заслонку, бросил туда рапорт и наблюдал, как его охватывает пламя.
Затем он услышал автоматные выстрелы: Шеффер и его люди расстреливали сотрудников Фольмерхаузена.
Через несколько секунд Репп подумал, что Шеффер довольно плохо справляется со своей работой. Надо будет с ним поговорить.
Пальба все не прекращалась. Пуля разбило одно из окон Реппа. Стрельба велась с дюжины различных точек по периметру территории. Реппу показалось, что он заметил трассирующие пути.
Он бросился на пол, так как в эту секунду понял, что пришли американцы.
14
Сначала Роджер вел жесткую игру, требуя, чтобы его уговаривали, но через пять минут Литс уже готов был уговорить его с помощью кулака, и Роджер быстро сменил тактику. Теперь это был спектакль, в котором Роджер выступал звездой, режиссером, продюсером, Орсоном Уэллсом, новым гением американской разведки.
— Давай выкладывай, парень, — сказал Аутвейт.
— Ладно, ладно.
Роджер самодовольно улыбнулся, а потом стер улыбку с лица, и осталась лишь легкая ухмылка, словно молочные усы у ребенка.
— Все очень просто. В двух словах. Вы сейчас все волосы себе выдернете. — Ухмылка расползлась по его приятному молодому лицу. — Самолеты.
— Ну...
— Да-да, — заторопился он. — Мы все время пытались проследить маршрут этого человека и вычислить, откуда он мог прийти, но это нам ничего не дало. Вспомните: он сказал, что думает, будто слышат гул самолета. А может быть, грузовиков или мотоциклов. Но может быть, все же самолета И тогда... — Он эффектно замолчал, придав своему лицу умное, серьезное, значительное выражение. — Тут на неделе я преподал хороший урок одному парню из авиации, полковнику из истребительной группы, немного растряс его на деньги. Между делом я у него спросил, не сталкивался ли кто-нибудь из его ребят с какими-нибудь странными ночными действиями — много света в самом центре дикого леса — где-нибудь в марте, ну, может быть, в конце февраля, и не отмечено ли это случайно в отчете?
Литс был поражен простотой и изяществом его догадки.
— Это просто великолепно, Роджер, — сказал он, в то же время подумав, что его самого следовало бы расстрелять, поскольку он не додумался до этого.
От похвалы Роджер расплылся в улыбке.
— И вот результат, — сказал он, протягивая фотостатическую копию документа, озаглавленного «Послеполетный отчет, боевые вылеты истребителей, тактическая группа истребителей 1033d 8-й воздушной армии, Шалуаз-сюр-Марн»
Литс вгрызся в прозаический отчет пилота о своих приключениях. Два штурмовика-истребителя направлялись на бомбежку сортировочной станции в Мюнхене и оказались над освещенным местом, которое на карте было обозначено как дикий лес. Там суетились немецкие солдаты. Они успели сделать по одному заходу, после чего свет погас.
— Мы можем вычислить это место?
— Вот эти цифры — приблизительное местонахождение пилотов, — пояснил Роджер.
— Тридцать две минуты к юго-востоку от исходного пункта Саарбрюккен, направление по компасу сто восемьдесят шесть градусов.
— Можно раздобыть фотографии?
— Ну, сэр, я не специалист, но...
— Я могу в течение часа получить в королевском воздушном флоте «спитфайр» с фотооборудованием, — заявил Тони.
— Роджер, сбегай в научно-технический отдел и забери сделанный ими макет пункта номер одиннадцать.
— Заметано, — пообещал Роджер.
— Господи, — сказал Литс — Если это...
— Большое «если», дружище.
— Да, но если, если мы установим, что это именно он, мы можем... — Литс замолк на середине фразы.
— Разумеется, — согласился Тони. — Но для начала надо получить «спит». А ты иди повидайся с евреем. Он, конечно, в этом деле тоже играет важную роль. В определенный момент он нам понадобится. Он нам очень нужен.
— Ладно, я встречусь с ним.
— Тогда я пошел, — сказал Тони.
— Эй, — удивился Роджер, звездный час которого прошел так быстро, — о чем это вы?
Литс, похоже, даже не услышал его. У него был какой-то странный возбужденный вид, и он бормотал себе под нос что-то нечленораздельное. Он тер пересохшие от волнения губы, и в какую-то секунду у Роджера сложилось впечатление, что капитан на грани умопомешательства:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44