– И уж конечно, я не намерена оставаться здесь без вас. Что за ерунда!
Прежде чем выйти из комнаты, Эдмунд поцеловал жену в губы и пристально посмотрел ей в глаза.
– Постарайтесь не волноваться, – сказал он. – У меня такое ощущение, что эти двое созданы друг для друга. Однако они слишком упрямы и вспыльчивы, чтобы просто перейти от холостой жизни к семейной. Дайте время, и они будут так же счастливы, как мы с вами.
Алекс прикоснулась к его щеке.
– Лучшего я и пожелать им не могу, – сказала она. – Ступайте.
Глава 22
Джеймс стоял на конном дворе герцога Питерли, опираясь одной ногой, обутой в сапог, о колоду и обхватив рукой колено. Он смотрел на Карла Бисли, похлопывавшего хлыстом по своему сапогу с таким видом, будто ему страшно хочется уйти отсюда как можно скорее. Сзади два конюха чем-то занимались в конюшне, но если разговаривать негромко, они ничего не услышат.
– Я всегда полагал, что именно я разорвал нашу дружбу, – сказал Джеймс, – когда поколотил вас после того, как вы позволили отослать Дору. В то время ваши поступки я расценивал не как враждебные, но не правильные. Потом я часто жалел, что отыгрался за свое отчаяние на вас. Но ваши поступки все же были враждебными, не так ли? Вы считали меня дураком и были совершенно правы. Я и был им.
Карл пожал плечами.
– Это было давно, – сказал он. – Мы были моложе, Бэкворт, и не так умны, как теперь.
– Почему вы так и не сказали мне, что это ребенок Питерли? – спросил Джеймс. – Почему вы позволили мне считать его своим?
– Я полагал, что Дора вам сказала. Откуда мне было знать? Хотя он мог быть и вашим. Вы валялись с ней там, на вересковой пустоши. И вы, и Питерли. Но дело не стоило того, чтобы чувствовать себя виноватым, верно? Дора и я никогда не были значительными персонами. Мы были всего лишь подопечными Питерли.
– И речи не было о том, чтобы я смотрел на кого-то из вас сверху вниз, – возразил Джеймс. – Вы и я – мы были друзьями. И мне нравилась Дора. Вы это знали. Вы знали, что я готов жениться на ней.
– Хорошо было вам бушевать, рвать на себе волосы и сломать мне нос – все равно вы ничего не могли бы поделать в создавшейся ситуации, – сказал Карл. – Я сильно сомневаюсь, что вы женились бы на ней, будь у вас действительно такая возможность. Вы, как и Питерли, постарались бы увильнуть. И неужели вы думаете, что ваш дорогой папочка позволил бы вам жениться на моей сестре?
– Он знал? – нахмурился Джеймс. – Мой отец знал, что это был Питерли?
– Ни в коем случае, – засмеялся Карл. – Если бы у Доры в голове было побольше, – продолжал он, – я бы сказал, что она расставила вам превосходную ловушку, Бэкворт. На самом же деле все, конечно, вышло случайно. Но ясное дело, лучше было бы, чтобы все решили, будто виноваты вы. Вас легче было извинить – молодой, еще не перебесился, и все такое. С другой стороны, Питерли осудили бы многие. Ему было под сорок, он был опекуном Доры. И в конце концов, ребенок вполне мог оказаться вашим.
– Значит, – подытожил Джеймс, – вы вместе с Питерли заставили моего отца поверить. Из-за вас между нами возникла трещина, которая так и не заросла, из-за вас я прожил долгие годы, мучаясь угрызениями совести.
– Все это вы заслужили, – напомнил Карл. – Вы повинны в позоре моей сестры не меньше, чем Питерли.
Джеймс кивнул.
– Да, я очень виноват. Но я думал, что влюблен в нее, и взял бы на себя ответственность за последствия. Я никогда не сознавал, как сильно вы ненавидите меня, Карл. Я не знал, что вы чувствовали себя обделенным. Но вы не могли выместить свое негодование на Питерли, верно? Вы от него зависели. Поэтому вы использовали меня, чтобы отомстить за себя всему миру. Конечно, Доре не могли позволить выйти за меня, потому что я был братом предполагаемой невесты герцога. Ребенок оказался бы одновременно его сыном и племянником. Кроме того, вряд ли мой отец поощрил бы это, знай он правду. Питерли был одним из немногих, кого он считал достойным своего уважения. Какая ирония, согласитесь!
– Оставьте это, – заметил Карл. – Ведь все кончилось вполне благополучно. Дора довольна жизнью, Питерли присматривает за ребенком. И сами вы хорошо устроились. – Он повернулся и пошел по направлению к дому.
Но Джеймс направился за ним. Он схватил Карла за плечо и повернул к себе так, что спина последнего оказалась обращенной к стволу огромного дуба. Джеймс крепко схватил его за лацканы сюртука.
– Все кончилось вполне благополучно? – спросил он. – Десятилетние страдания – это благополучие? А как же ваша клятва, которую вы дали тогда – отомстить мне за то, что я вас поколотил? Об этом вы тоже забыли?
– Мне не нравится, что вы прикасаетесь ко мне. Бэкворт, – сказал Карл ледяным голосом. – И что за чепуху вы несете?
– Я хочу знать о вашей дружбе с моей женой, – ответил Джеймс.
Карл улыбнулся.
– Полагаю, вам следует спросить у нее, – сказал он. – Мне не хочется сплетничать, Бэкворт, и ставить леди в затруднительное положение.
– О нет, – глаза Джеймса угрожающе сузились, – я не спрашиваю вас о природе этой дружбы. Я не прошу вас марать имя моей жены, но если вам не хочется, чтобы вам еще раз сломали нос, советую дважды подумать, прежде чем лгать. Я спрашиваю, что вы ей рассказали.
– Многое, – ответил Карл. – Мы встречались много раз, Бэкворт. К обоюдному удовольствию, должен добавить.
Джеймс крепче сжал его лацканы.
– Что вы рассказали ей о Доре? – спросил он. – И о мальчике?
Карл Бисли снова улыбнулся:
– Мне незачем было рассказывать. Вы же знаете, она видела вас вместе с Дорой наедине и слышала перепалку между вами и Беном с Эдамом. Я только успокоил ее.
Джеймс опустил руки и смотрел, как Карл поправляет сюртук.
– Это вы сказали ей, что мы с Дорой были любовниками? – спросил он. – И позволили ей поверить, что ребенок – от меня?
Карл небрежным жестом отряхнул рукава.
– Я удивился, что вы сами промолчали, Бэкворт. Всякий решил бы, что вам есть что скрывать.
– Еще одно. – Джеймс угрожающе подступил к Карлу. – Вы заставили Мэдлин поверить, что между мной и Дорой и сейчас что-то есть?
– Она сама видела, – напомнил Карл. – Мне не пришлось ничего объяснять.
– Но вы все же сказали, не так ли? – Глаза Джеймса снова сузились, и впервые за все время разговора Карл насторожился. – В вашей обычной манере – как бы предполагая, что другому уже все известно. И как всегда, так, что другой может принять вас за обеспокоенного друга. Вы были обижены на меня, Бисли. Хотели причинить мне боль. Зачем же заставлять страдать еще и мою жену?
– Просто потому, что она ваша жена, – ответил Карл, насмешливо глядя на Джеймса.
– В прошлый раз, когда у нас была подобная встреча, – проговорил Джеймс спокойным и ровным голосом, – я наказал вас, как это свойственно молодому человеку – с позиции силы. Потом я понял, что насилие ничего не дает. Я скажу только это, Бисли. В будущем держитесь подальше от моей жены. Вы не будете ни разговаривать с ней, ни даже подходить к ней. В противном случае я найду способ поквитаться с вами. Я ясно выразился?
Карл улыбнулся.
– А как вы будете держать эту леди на расстоянии от меня, Бэкворт? – осведомился он. – Посадите ее под замок? Судя по всему, вы не очень-то старались сделать ее счастливой в семейной жизни, а?
– Слава Богу, – отозвался Джеймс, – ни счастье моей жены, ни мое счастье, ни наша семейная жизнь вас не касаются, Бисли. Всего хорошего. – И, повернувшись, Джеймс отправился за своей лошадью.
Но прошел почти месяц, прежде чем он накопил отправился за женой. Первым его порывом было броситься за ней тотчас же, узнать, уехала ли она в дилижансе или в почтовой карете, догнать ее и вернуть домой.
Но для чего ее возвращать? Чтобы заставить по-прежнему быть его женой? Чтобы заставить ее вести дом, принимать его гостей, сидеть рядом с ним во время трапез и в одной гостиной с ним по вечерам? Чтобы заставить ее разделять с ним ложе по ночам и доставлять ему наслаждение? Чтобы вынашивать его детей – если у них когда-нибудь будут дети?
Чтобы знать, что его ненавидят? Чтобы знать – все, что она делает в его доме, делается постольку, поскольку он настаивает на ее покорности? Чтобы знать – всякий раз, вернувшись после отлучки домой, он может обнаружить, что она уехала и что он должен снова мчаться за ней?
Неужели он этого хочет? Мэдлин любой ценой?
Случилось то, что, как Джеймс всегда знал, должно случиться. Он любил ее, женился на ней и погубил ее. А теперь, судя по всему, ничего не может сделать, чтобы изменить ход вещей.
Возможно, знай он давно то, что узнал сейчас, все было бы по-другому. Он не жил бы много лет, терзаясь от чувства вины. Он не утратил бы окончательно веру в жизнь и в людей. И чувствовал бы, что свободен любить и быть счастливым. Свободен любить Мэдлин, с любовью к которой он боролся долгие годы.
Может статься, он предложил бы ей себя, а не свое тело на склоне холма в Эмберли – и свою руку и имя через неделю у алтаря.
Может статься, он сделал бы ее счастливой – и самого себя тоже.
Может статься. Но что толку размышлять? Факт остается фактом: свой брак он превратил в бедлам; свою жену сделал такой несчастной, что она совершила неслыханный поступок – покинула его.
Джеймс не мог поехать за ней и вернуть. Если он действительно любит ее так, как говорит, то должен отпустить, и пусть найдет свое счастье без него.
И в течение месяца он выказывал любовь к ней, оставаясь в Данстейбл-Холле и занимаясь повседневными делами так, словно ничего не случилось. Джеймс улучшал положение своих работников и арендаторов, чем начал заниматься за несколько месяцев до того. Он продолжал внимательно следить за деятельностью своего управляющего и за счетными книгами. Он посещал соседей, улыбался, рассказывал всем и каждому, что его жена поехала в Лондон навестить родных и что он, конечно же, страшно скучает по ней.
А дома он замечал не без сожаления, что слуги мало-помалу возвращаются к своим прежним привычкам. Красивые локоны и ямочки на щеках, появившиеся у молодых горничных, начали исчезать, как только миссис Кокинз снова взяла на себя ведение хозяйства.
Он скучал по Мэдлин, ощущая пустоту как боль. Но в отличие от всякой другой боли эта не стихала с течением времени, но становилась все сильнее и сильнее до тех пор, пока ему не пришлось уже заставлять себя вставать по утрам с кровати, заниматься повседневными делами, а потом заставлять себя вечером снова ложиться в пустую кровать.
Вестей от Мэдлин не было. Только одно, наспех нацарапанное письмецо от Алекс, сообщавшее, что они едут в Лондон, так как узнали, что Мэдлин находится там. Письмо это немного утешило его. По крайней мере теперь он знает, что его жена в целости и сохранности.
В целости и сохранности – но у своих родных. Там она своя, и там она останется на всю жизнь. Не с ним – с ним она несчастна.
Письма от нее так и не пришло, хотя Джеймс начинал каждый день с просматривания новой почты.
В конце концов он сам отправился в Лондон. Джеймс обосновал свое решение. Он должен с ней увидеться. Если они будут жить раздельно, нужно о многом договориться. Он должен убедиться, что она хорошо устроена и получает приличное содержание. И он должен по крайней мере рассказать ей правду о Доре и Джонатане. Каким-то образом – возможно ли это? – ему следует попросить прощения за то, что случилось с ней в последнюю ночь в его доме.
Джеймс не знал, достаточно ли этих оснований для поездки. Но к тому времени, когда он уехал, ему уже не нужны были никакие основания. Он поехал, потому что должен был поехать. Выбора у него не было.
* * *
Вдовствующая леди Эмберли откинулась на спинку дивана, прислонилась к ней головой, закрыла глаза и вздохнула.
– Мне действительно не следует находиться здесь. Мне следовало бы уйти вместе со всеми гостями. Эдак я сделаюсь притчей во языцех, Седрик. Наедине с джентльменом в его доме в одиннадцать часов ночи.
– Вам нужно немного расслабиться, – предложил он. – В последнее время у вас усталый вид.
– М-м, – промурлыкала она. – Признаюсь, приятно тихонько посидеть вдвоем с вами. Вы действуете на меня успокаивающе.
Он сел рядом и взял ее за руку.
– Мне кажется, что вы скорее всего слишком погрузились в проблемы Мэдлин. Вы слишком переживаете, Луиза.
– Она так отчаянно несчастна, – возразила графиня, – хотя, конечно, этого не в состоянии понять тот, кто ее не знает. Она погружена в светскую жизнь, как это всегда бывало у нее во время сезонов, и у нее, как всегда, целый двор. И она хорошо выглядит, хотя немного похудела. Я не знаю, что с ней станется, Седрик. Расторжение брака! Такие вещи всегда случались с другими, но не с членами моей семьи.
– Ей двадцать семь лет, – осторожно начал Седрик. – Как ни жестоко это звучит, но это ее трудности, дорогая. Ей и улаживать их. Разумеется, с вашей любовью и поддержкой, но вам не следует взваливать себе на плечи ее бремя.
– Честно говоря, – сказала графиня, поворачивая голову и улыбаясь, – именно это она мне говорила уже не один раз. Но мы – Рейни. Мы всегда держимся вместе. Эдмунд собирается приехать из Йоркшира, как только ему удастся убедить Александру, что она подвергнет риску своего еще не рожденного младенца, если пустится в дорогу вместе с ним. А Доминик намеревается отвезти Мэдлин в Уилтшир и устроить там для нее дом, в котором она могла бы жить на положении вдовы. А Мэдлин борется со всеми нами и вовсю наслаждается сезоном. Ах ты Господи!
Сэр Седрик наклонился и поцеловал графиню весьма обстоятельно.
– Оставьте на время ваши заботы, – попросил он. – Займитесь мной.
– М-м, – проговорила она, коснувшись рукой его щеки. – А разве я пренебрегаю вами, Седрик?
– Пренебрегаете.
– Я не нарочно. Вы точно скала, и не будь вас здесь, я вся рассыпалась бы.
– Я хочу быть чем-то большим, чем скала, – возразил он.
– Тогда поцелуйте меня, – попросила Луиза. – Я, знаете ли, уже начинаю зависеть от ваших поцелуев.
Он охотно выполнил ее просьбу.
– Ах, – проговорила она, кладя голову ему на плечо и целуя его под подбородком, – какой вы славный, Седрик.
– Оставайтесь здесь на ночь, – предложил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42