– Ну так что стряслось-то?
Я, пригревшись на подоконнике и изрядно развеявшись ненавязчивым, но зато быстро сменяющимся, отвлекающим внимание пейзажем за окном, лениво пожала плечами и досадливо поморщилась:
– Давай лучше не будем об этом. Проблемы, сколько бы о них ни говорили, все равно никогда никуда не денутся. Так зачем портить друг другу настроение?
– Не скажи, – возразил мечник, опускаясь в кресло и не сводя с меня странного, силящегося проникнуть в самую суть взгляда. – Иногда разговор вслух, а не внутри с самой собой, помогает понять, что все эти проблемы – ерунда, из-за которой вряд ли стоит крушить Храмовые стены.
Я скривилась, вспомнив, в сколь неприглядном полуистерическом состоянии он застал меня сегодня. Что поделаешь: сколько бы ведьмы ни учились и ни привыкали хоронить в себе эмоции, не выплескивая их потоками ненаправленной силы и добросовестно зарабатывая себе инфаркт, иногда дикое, неподвластное разуму начало одерживало-таки верх, выливаясь в самых невероятных формах. Именно поэтому, не зная, чего можно ожидать от себя самой, и небезосновательно боясь за целостность и сохранность всего и всех вокруг, мы и старались уйти куда-нибудь в безлюдное место и переждать там оголтелую бурю чувств.
– Ты только представь, сколько нервов было бы сбережено в границах хотя бы этого Храма, если бы люди перестали жаловаться друг другу. Не было бы бессмысленного нытья, инфантильного воя и сопливых излияний.
– А чем они тебе так не угодили? Человеку, как правило, становится легче, когда он понимает, что не у него одного в жизни такие проблемы и что никто в принципе не знает, что с ними делать, – усмехнулся Галирад, что-то смешивая в глиняной кружке.
Я неопределенно хмыкнула, по-вемильи любопытно склонив голову набок, и убежденно возразила:
– Напротив, это расхолаживает. Если человек просто знает, что у него проблемы и что надо их решать, он этим и займется, не донимая никого. А если же он узнает, что у всех подобные проблемы и никто ничего не делает, пустив жизнь на самотек, то подумает: «А мне что, собственно, больше всех надо, что ли?» – и опустится во всеобщее болото. Мы же сами себя накручиваем, без конца переливая из пустого в порожнее и не делая никаких при этом выводов!
Мечник серьезно выслушал и, подумав, согласно кивнул:
– Что ж, может, и так. И все-таки – в чем проблема-то?
Я с благодарным кивком взяла протянутую мне кружку и благоговейно втянула носом аромат кофе с коньяком. Осторожно отхлебнула горячий напиток, блаженно потянувшись в мыслях.
– Проблема здесь стоит одна и та же. По-моему, за месяц она новой не стала, разве что заметно приблизилась. Гильдийская проверка, йыр бы ее побрал!
Галирад задумчиво отпил свой кофе, поглядывая на меня снизу вверх.
– Знаешь, по-моему, вся твоя проблема не в Гильдии, тем более что проверка уже завтра, а за эти две недели вы с Хранящими сумели привести Храм в порядок, и никакой комиссии в принципе не прикопаться. Да и директора ты нашла, так что можешь теперь свалить организаторские задачи на него.
– Директор вступает в должность только послезавтра, так что с комиссией я буду разбираться сама, – угрюмо возразила я. – И в чем же тогда, кстати, заключается моя проблема?
– Как раз в том, что здесь ничего не меняется, – серьезно отозвался мечник. – Ведь согласись: Гильдия для тебя не конец света: ты выкрутишься так или иначе, и отлично это знаешь, пусть и на подсознательном уровне. Тебе не нравится то, что в жизни вот уже три с половиной месяца ничего не меняется. Один и тот же Храм, одни и те же люди, одни и те же цели и занятия каждый день. Для Скиталицы, привыкшей нигде не задерживаться подолгу, это тяжело.
Я только согласно вздохнула, безоговорочно признавая его правоту. Странно: порой считаешь людей совершенно далекими, а отношения с ними – чисто официальными. Поздоровались, отработали – разошлись. И гуляй, Вася. А между тем я совершенно влегкую, не задумавшись ни на секунду, перешла с ним на фамильярное «ты» и выяснила, что он совсем неплохо изучил меня и мои привычки за три месяца однообразной, не вызывающей на откровенность, да и вообще на разговоры работы.
– Иньярра, что тебя здесь держит? – мягко спросил Галирад, залпом допивая свой кофе и поднимаясь, чтобы налить еще чашку.
– Ну… Храм!
– В каком смысле? – не понял мечник.
– В прямом. Кто, скажи, кроме меня стал бы заниматься всей этой кутерьмой с Гильдией, заговором стен от случайных заклинаний и прочей ерундой?
– Хорошо, до этого – никто, – согласился Галирад, снова опускаясь в страдальчески скрипнувшее кресло. – Но сейчас-то у тебя появится директор. И это будут уже его, а не твои прямые обязанности. Что еще?
Я допила кофе и поставила кружку рядом, зябко поежилась.
– Еще учеба. Сам же говорил, что меньше чем через две недели мы не закончим. Да и другие наставники…
– В прошлый раз тебя в Храме не удержала даже необходимость вообще набрать студентов и наставников! – усмехнулся мечник. – Что уж тут говорить о каких-то занятиях, весьма сомнительно полезных, кстати сказать. Если уж ты сумела прожить без всех этих знаний, что мы сейчас старательно вдалбливаем тебе в голову, восемьдесят лет, то проживешь и еще триста, не сомневайся!
Я удивленно уставилась на него, не веря собственным ушам. Галирад, самый строгий и требовательный из всех моих наставников, больше всех твердивший, что ничего-то я не умею, сам предлагал мне… сбежать?.. МНЕ?!?
– Ну… предположим, – неуверенно согласилась я. – Но ведь после той моей… эээ… выходки за мной следят не хуже, чем за первым и единственным королевским отпрыском!
Галирад как-то по-особому усмехнулся, забирая у меня опустевшую чашку. Я наконец спохватилась, что сижу в чужой комнате на подоконнике, тогда как это и в моей-то не слишком приветствуется, и подумала было слезть, но решила, что, если его не смущала моя поза предыдущие полчаса, то вряд ли стоит менять диспозицию. Не нравится – пусть сам скажет.
– Ты бы сегодня вместо вечерней тренировки сходила с Фрелем пообщалась. Авось развеешься, у штурвала-то. – Он неожиданно перевел разговор в другое русло и заставил меня невольно вздрогнуть.
– Откуда ты знаешь про Фреля?!
Свое довольно близкое и сильно углубившееся за последние две недели знакомство с пиратом я скрывала. На всякий случай: мало ли что. И осведомленность Галирада была малоприятным сюрпризом.
Мечник на секунду замешкался, а потом неопределенно развел руками:
– Да так, слухами земля полнится. А уж Храм – и подавно…
– Вот йыр, никакой личной жизни! – вполголоса ругнулась я, легко спрыгивая с подоконника. – Ладно, Галирад, большое спасибо за компанию и кофе. Ты мне правда очень помог.
Мечник только рассеянно кивнул в ответ и посоветовал напоследок:
– В море пойдешь – куртку возьми. Замерзнешь и простынешь.
– Разберусь! – запальчиво вздернула я нос, еле-еле справляясь с жутко тяжелой деревянной дверью и мысленно признавая, что его слова не лишены смысла. В прошлую ночь я на корабле так намерзлась, что искренне думала: меньше, чем воспалением легких, отделаться не удастся…

«Чем дальше в лес – тем гуще партизаны». Не знаю, как там партизаны, а вот комары так точно были гуще, злее и наглее. Стоило только смахнуть хладный кровавый (то бишь успевший напиться моей крови) труп со щеки, как еще целая стая вцеплялась с запястье. Порой мне начинало шизофренически казаться, что проклятые насекомые умудряются прокусывать даже плащ, оставляя красные зудящие пятна на руках. Впрочем, не исключено, что так оно и было: у комаров вполне могло хватить подлости залезть под одежду, дабы вволю напиться крови, не опасаясь моих карающих, бестолково размахивающих рук. И на кой я им сдалась? Отравятся же!
Устав отмахиваться от надоедливых тварей, я злобно прошипела себе под нос заклятие – и вокруг распространился нестерпимый аромат лесной чемерицы. Зудящее облако раскололось на отдельные, жалобно вспищавшие легионы и истаяло клоками жужжащего тумана в воздухе. Вопреки всякой логике комары и прочие ночные нарушители порядка питали стойкое отвращение к аромату этой мягкой лесной травки, предпочитая обращаться в спешное бегство при первых признаках ее непосредственного присутствия поблизости.
Справа влажно захлопали черные крылья, и на плечо опустился деловито прочесывающий клювом перья ворон. Недовольно потряс маленькой головой с умно сверкавшими глазками, выказывая свое неодобрение моему новому «парфюму». Я шутливо щелкнула его длинным ногтем по смоляному клюву:
– Не выделывайся! Если не нравится – можешь лететь сам, а то обленился уже, крылья лишний раз боишься раскрыть!
Ворон досадливо отвернулся, демонстрируя свое царственное порицание моему деспотизму, но сняться с плеча и не подумал.
Влажное дыхание леса сменилось легкими ледяными сполохами горного ветра, и я привычно ступила на давно заброшенную (но когда-то, как я выяснила, протоптанную именно пиратами) тропку, дерзко кудрявящуюся по горному кряжу. Та едва-едва чернела между серыми камнями, блудно петляя опасными переходами и проскальзывая над бездонными обрывами. Не вызубри я вслепую каждый ее поворот и камень за две недели ежедневных прогулок туда-сюда, едва ли решилась бы форсировать Снежный Хребет посреди ночи. Даже несмотря на сильно помогавшее кошачье зрение. А может, вообще перекинуться? Кошке здесь пройти куда проще… Впрочем, что скажет Фрель и его команда при виде меня обнаженной – догадаться нетрудно, а становиться объектом для пошлых шуточек и не менее непристойных предложений меня не грело.
Позади послышался чей-то неприкаянный, проникновенный вой. Я замерла. Он был слишком близким, чтобы обманываться насчет тоскующего в лесу волка (кстати, как раз волков я за все месяцы своего вынужденного пребывания здесь, в лесу, не видела ни разу), но слишком далеким, чтобы резко разворачиваться с первым попавшимся на язык атакующим заклятием. Я с сомнением покосилась на Велира:
– Как думаешь, кто это?
Ворон не откликнулся, подозрительно затихнув у меня на плече и напрягшись, словно готовый в любой момент взвиться на воздух. Недобрый знак. Обычно он довольно спокойно относится ко всем заварушкам и авантюрам, что неизменно крутятся около моей беспутной жизни, словно звезды вокруг луны. Я торопливо перебрала в голове всю существующую горную нежить, но никого в ней воющего не нашла. Может, зря тогда волнуюсь?
– Знаешь, наверное, нам показалось, – доверительно сообщила я ворону, но он весьма скептически отнесся к такому предположению, предлагая мне записывать в ненормальные себя, а с ним пока повременить.
Нечто завыло вновь, заставив меня подпрыгнуть от неожиданности: словно леденящий душу и бьющий дрожью в колени вой раздался прямо у меня над плечом.
– А нервы-то лечить надо, ведьма, – дрожащим голосом попыталась я пошутить, оглядываясь, чтобы окончательно развеять свои сомнения, – и тут же нарастающим воплем в – дцать децибел заголосила первое пришедшее на ум заклятие. Огненный шэрит расплескался жидким пламенем по Горному призраку, опешившему от столь яростной реакции и замершему скорее от неожиданности: никакого вреда огонь ему, бесплотному, причинить, разумеется, не мог. Я же, подкрепив бесполезное заклинание еще парой не менее бесполезных, но рвущихся с языка слов, развернулась и стремглав помчалась по тропинке, тщательно избегая воспоминаний о том, как далеко и глубоко я улечу, стоит оступиться хоть раз. Опомнившийся призрак с дикими завываниями мчался следом, приотстав на пару саженей.
«Позор нации! – глумился глас разума. – Восьмидесятилетняя ведьма спасается бегством! Да последняя второкурсница оказалась бы смелее!»
Иди ты! Далеко и надолго.
Подбодрив себя высоким и душевным: «Иии-эх!!!» – я сбежала с кручи, склона и обвалов которой всю жизнь смертельно боялась, спускаясь боком «лесенкой».
– Ууууу-ах!!! – задорно отозвался сгусток тумана за спиной, швыряя в меня холодную водянистую сеть, с шипением разбившуюся о спешно выставленный огненный щит.
«Так и будем до самого берега бежать? Вообще-то далековато!» – скептически фыркнул разум.
Если не замолкнешь сию секунду, то еще через мгновение зубоскалить будешь в гордом и мертвом одиночестве!
«Да я что? Я так, боевой дух поддерживаю…»
Мой боевой дух меня волновал мало: все внимание занимал его Горный аналог. Он белесым облаком со зловещим подвыванием стелился над тропой, причем, в отличие от меня, упасть в пропасть совершенно не боялся, так что расстояние между нами хоть и медленно, но верно сокращалось. Это было дурным знаком, призывавшим к немедленным действиям. Сам по себе нематериальный, дух, как и любое привидение, причинить мне особого вреда не мог, но вот водной магией владел почти в совершенстве, используя оную щедро и не экономя ауры (впрочем, имелась ли у него последняя, маги до сих пор не знают, предпочитая упокаивать не в меру активных духов, а не терпеливо дожидаться, пока они самообезвредятся).
Я резко остановилась, беспорядочно взмахнула руками, рассеиваясь на мириады болезненно сверкающих во мраке огненных искорок, и кинулась навстречу опешившему от внезапного перевоплощения жертвы духу. Тот, с сердитым «Шхф!» проскочил сквозь обжигающие искры, смутно замерцав в воздухе полупрозрачным маревом – и недовольно взвыл, испарившись почти наполовину.
Я, вернув себе привычное тело, с удвоенной энергией ринулась вперед по тропе. Это была еще не победа: дух, разметанный паром в воздухе, конечно, сильно отстанет, но не оставит своей цели. Знавала я этих «тварей, от них только два спасения: или распыляющее саму сущность, жутко длинное и энергоемкое заклятие, либо рассвет, когда они сами предпочитают убраться подобру-поздорову. И никем не гарантировано, что с сумерками они не кинутся вновь на поиски тебя. Впрочем, вариант рассвета я отмела сразу, ибо нарезать круги по горам до солнца даже с моей, невероятной для девушки силой, выдержкой и подготовкой (мы бежали вот уже минут двадцать, а у меня даже дыхание не сбилось) было довольно затруднительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62