Под ногами хрустели вспученные, не выдержавшие высокой температуры плиты пола.
К общей управляющей сети скаф подключен не был, связь поддерживалась лишь с координатором звена. Кажется, его звали Терк.
Несколько раз я выслушивал короткие команды. Односложно отвечал, не задавая вопросов. На середине пути попытался все-таки охватить психосферу станции и едва успел отпрянуть, мысленно сжаться в комок, спешно выстраивая ментальные барьеры. Пропитанный болью умирающих пси-фон норовил разорвать когтистыми лапами каждого, кто осмеливался выйти за пределы собственного тела. Единственное, что я успел понять, – бой шел повсюду.
Наш отряд в сражение не вступал. Вероятно, иной задачи, кроме как вытащить и доставить меня на пристыковавшийся штурмовой катер, ему не ставилось.
Мы дважды спускались. Этажом ниже медотсека я краем глаза заметил еще одну группу радориан. За нами к месту стыковки они не последовали, что, на первый взгляд, выглядело странно.
Остановились мы неожиданно. Прямо на середине широкого, скованного полумраком коридора. Судя по всему – один из нижних уровней. Координатор звена счел необходимым любезно разъяснить: «Ждем».
Ожидание не затянулось. Станция исчезла. Мгновенно. Как при переходе в виртуальный мир эмулятора. Вот только смены декораций не последовало. Реальность выключили, а ее суррогат вставить забыли.
Я оказался в пустоте. Не видно ни зги. Слышно, как шуршит по сосудам кровь. Холодно. С каждой секундой все холоднее. Я замерзал, не в силах ни пошевелиться, ни вздохнуть. И с каждым мгновением уплывая все дальше и дальше, все более отчетливо ощущал присутствие чего-то огромного, неизмеримо превосходящего известное мне как по значимости, так и по самому качеству существования…
Всхрип. Я рухнул на колени. Шероховатые ребристые плитки пола, темные, почти черные. Катафалк, межзвездный катафалк. Ирония судьбы… Меня вновь схватили, резко поставили на ноги, потащили куда-то… Черти… Это просто черти тащат в ад… Пришли, забрали и тащат… И нет сил сопротивляться…
Какие, к дьяволу, черти?! Я мотнул головой, делая над собой усилие. Мутная бордовая пелена не рассеялась, но отступила, сразу потеряв в густоте.
– Где находимся? – Я понял, что лишь беззвучно шевелю губами и почему-то пытаюсь говорить по-русски. – Где мы? – На этот раз вышло много лучше: громче и на радорианском стандарте.
– Система Далир. Крейсер «Стер». Радорианская территория. – Терка рядом не было, но связь он не разорвал.
– Ясно. – Оставалось покорно ждать. Помогать волокущим меня радорианам, пытаться встать и идти самостоятельно не было ни сил, ни желания. Путешествие, однако, вышло коротким. То ли крейсер «Стер» не мог похвастаться излишками площадей, то ли отсеки располагались удачно.
Меня дотащили до очередного, на этот раз корабельного, лазарета. Привычным подобное обиталище еще не стало, но и смешной ситуация уже не казалась. Накушался. С обжигающим, неприятным рывком облегавший второй кожей скаф обвис простым комбинезоном. Разрыв тактильного контакта в радорианских моделях всегда сопровождается болезненными ощущениями. Сами радориане считали это естественным, объясняя необходимостью четко фиксировать моменты контакта. Латентные мазохисты…
Додумать мысль не дали. Я второй раз вывалился в ожившую бездну. Но сейчас я чувствовал себя иначе. Высасывающий душу холод уже не казался страшным. Ощущения в первые секунды были даже в чем-то приятные. Казалось, невидимая мокрая простыня облепила тело, согревая и баюкая, отделяя от ледяной пустоты. Потом я почувствовал, как теплый влажный шелк начинает стремительно твердеть, превращаться в жесткие сдавливающие лоскуты. И одновременно мир расщепился.
Двое радориан, доставившие меня в медблок, держали дергающееся, бьющееся в судорогах тело. Человек кричал, попеременно срываясь то на визг, то на хрип. Изо рта летели ярко-красные брызги. Бордовый ручеек сбегал по подбородку, скользил по шее, разлетался крошечными бусинками, не успевая добежать до плеч, когда человек судорожно дергал головой. На месте глаз набухшие алые бутоны, губы прокушены, две алые ленточки выбегают из носа. Кажется, человек ослеп и оглох. Кажется, ему очень больно… Ему?! Больно?! Чушь! В мире людей нет боли. Нет страданий. Лишь их бледная тень. Настоящая боль здесь. Со мной. Сейчас. Когда превратившийся в твердую наждачную бумагу шелк начал изгибаться, выкручивая руки так, что ломались суставы, лопалась кожа, а холод, терпеливо дожидавшийся своего часа, немедленно врывался в кровоточащие трещины и пил, пил, пил…

Я не понял, как все закончилось. Почему я не сошел с ума, почему не наступил многократно описанный в книгах болевой шок? Просто вдруг стало легко, и разрывающая, разламывающая голову боль уже казалась мягкой и по-своему доставляла удовольствие. Как доставляет его саднящая пульсация растревоженной уколом десны, сменившая зубную ломоту, из-за которой не спал ночь и вместо завтрака, вздрагивая, пил чуть теплый чай.
По-настоящему приятные минуты…
Боль исчезла. Тело было отдохнувшим и послушным. Мир выкристаллизовался из густого сине-серого тумана, сделался четким, заиграл красками. Краски… Я и не подозревал, что вас так много. Кажется, в детстве я слышал, что в японском языке порядка тридцати слов для оттенков белого. Мудрые японцы… И элиане мудрые. Многослойный язык! И как на Земле никто не догадался? Ведь одна и та же вещь может восприниматься совершенно по-разному! И когда предмет описывают разными словами, это полностью меняет представление о нем! И события начинают выглядеть иначе, появляются новые смысловые слои…
Сколько же я спал? Как, всего восемь минут?! И откуда я это знаю? Забавно, знаю, и все. Ну и ладно.
– Блок два-один разблокировать.
Отказ. Не слушается глупая железка. Кстати, как я узнал индекс собственной капсулы, если видел ее только изнутри? А, не важно, потом разберемся.
– Оператор? – Да-да, оператор, тот самый, что сидит в соседней комнате и корректирует режим работы регенерационных камер, успевших заполниться радорианами. – Оператор?! Разблокируй меня! Я в порядке! – Интересно, почему я решил, что он там сидит и занимается именно оптимизацией курсов лечения?
Я прислушался к ощущениям, пытаясь уловить источник своих догадок. Что-то новенькое. На дробящиеся пространства в имитаторе фехтования не похоже. На глиссирование над безбрежным океаном Эрона – тоже. И на бездну… Я вздрогнул. Кошмар поблек, детали уже начали забываться, но… я рефлекторно провел рукой по губам, шее. С облегчением выдохнул. Кровавой корки не было. Значит, все-таки сон. Просто выворачивающий наизнанку сон.
– Оператор! – Капсула наконец раскрылась. Вот за что люблю радориан, так это за предоставляемую свободу действий. Захотел выбраться наружу – твое дело, шлепнешься при этом мордой об землю – тоже твое, мешать не будем. Молодцы! Впрочем, распластываться лягушкой на потеху инопланетянам я не собирался. Наоборот, чувствовал себя бодрячком. Несколько смущало отсутствие одежды, хотя умом и понимал, что моя нагота не представляет для радориан интереса.
Сделав несколько приседаний, наклонов и убедившись, что все в полном порядке, я открыл один из утопленных в стене шкафчиков, не глядя выудил и напялил униформу, пришедшуюся точно по размеру. Собственная прозорливость, позволяющая наудачу (и успешно!) подбирать одежду, продолжала радовать.
Единственный выход из второго блока вел мимо полудюжины камер первого. Четыре из них оказались заняты. На полу валялись обрывки одежды, разрезанные скафы. Темная броня была покрыта белыми желеобразными брызгами и лимонного цвета пятнами. Кровь. Радорианская.
Превратившуюся в никчемные лохмотья одежду и искореженное снаряжение сгребал в кучу немолодой радорианин, удостоивший меня мимолетным взглядом. Выглядел он как-то… необычно. Все та же сиреневая бугрящаяся кожа, лысая башка, раскосые, неправильной формы глаза, костистые кисти и вместе с тем… Черт, видимо, побочный эффект от всевидения: что-то чудится даже там, где этого чего-то нет.
Продолжая задумчиво разглядывать радорианина, я подошел к внешней двери медблока и неожиданно понял, что за ней меня ждут. Двое. Откуда-то с задворок подсознания немедленно всплыло объяснение: «Задержка оператора при разблокировании регенерационной камеры была искусственной. Следуя приказу, он сообщил о пробуждении и дал небольшую фору своим». Здравое объяснение. Интересно, кто его придумал?
Я открыл дверь. И вправду двое. Но хотя бы без скафов и оружия. Почему-то я был уверен, что оружие почувствую непременно.
– Меня ждете? – Глупый вопрос, но с чего-то же надо разговор начинать.
– Да, пойдем.
– Куда? – Ответ всплыл в сознание за мгновение до того, как был озвучен.
– В выделенную тебе комнату. Оранжевый код.
Вот как. Я предпочел заткнуться и удержаться от шуточек на тему: «Мы с Тамарой ходим парой». То, что времени прошло всего ничего и корабль по-прежнему мог находиться в зоне боевых действий, вылетело из головы напрочь. В полном молчании проследовав за конвоирами по пустым коридорам, я очутился в тесной одноместной каюте. Для боевых судов даже не стандарт – улучшенная планировка, немедленно подсказала ментальная библиотека. Обычно в блок селят по двое-четверо.

Конвоиры ушли. Действительно ушли; сейчас радорианам не до меня. Следящая аппаратура в комнате наличествовала – поселившийся в голове консультант указал ее положение, – но только как часть системы корабельного контроля. Для наблюдения за мной номер никто не переоборудовал. Ну и здорово! По крайней мере я не пленник.
Только сейчас до меня дошло, что необычного я углядел в радорианине, прибиравшем медотсек. То же, что и в конвоирах. Тошнотворный рефлекс, неизменно возникавший при взгляде на них, отсутствовал полностью. Первый раз за все время наших контактов. Странно…
Я плюхнулся на кровать и попробовал расширить сферу восприятия.
Боль. Кругом боль. Очень много раненых. Многие балансируют на грани жизни и смерти. Мое освобождение далось нелегко. Мне стало стыдно и противно. Чувство благодарности к Корректорам неожиданно сменилось озлобленностью. Сволочи, ведь это их рук дело с начала и до конца! Они вытащили меня в космос, они послали на Эрон, и наверняка они же заварили кашу со штурмом элианской станции. Не сомневаюсь, радориане и пальцем бы не пошевелили ради моего спасения. И радориане правы! Кто я такой?! Нет, разумеется, я рад, что остался жив, но Корректоры, переставляющие нас как игрушечных солдатиков или шахматные фигурки… Сволочи! Предупреди они меня на Эроне или вовсе оставь на станции – ничего бы этого не было!
А я, дурак, развесил уши. Ну конечно, поиграть в настоящий космический боевик, пострелять в настоящих разумных инопланетных ящеров – это же так здорово! И не в свое Удовольствие, а ради высоких целей! Ведь биологическое оружие – это так плохо, с ним же надо побороться! Кретин…
«Давай-давай, – ехидно шепнул внутренний голос, не тот, что умел смотреть сквозь пространство и время, а обычный, пакостный, земной, – пожалей невинно убиенных ящериц. Вспомни, что у них, наверное, были семьи. И сейчас маленькие зеленые чешуйчатые детишки сидят на папиной могиле и горько плачут крокодильими слезами. Жалко их? Сочувствуешь? Поскрести бородавчатый подбородок и заглянуть в скрытые белесой пленкой глаза не хочешь?»
Сволочи! Сволочи! Сволочи!.. Да! Не испытываю я никакого сострадания к сожженным из плазмера ящерицам! Сколько угодно могу повторять себе, что они разумные, что ушли в развитии куда дальше великих нас, но слова останутся словами. Не научили меня любить формы жизни, отличные от человека. И радориане вызывают чувство благодарности лишь как абстрактные спасители. Будь на их месте андроиды, пожалуй, испытывал бы нечто подобное и к ним. Кретин…
Но какого черта?! Зачем?! Зачем тащить меня в космос, на Эрон, спасать с элианской станции? Такого-то морального урода без малейших зачатков вселенского гуманизма! Правда, судя по тому, как Корректоры кидали радориан в бой, чтобы вытащить меня, вселенским гуманизмом они тоже не страдают. Может, я заинтересовал их как брат по этике?!
Я поймал себя на том, что проговариваю мысли вслух. Стоп. Не хватало еще истерику закатить. Сейчас все так, как оно есть, хочу я того или нет. Надо жить настоящим и как-то оправдывать свое существование. Не может все это оказаться причудливой игрой. Не верю, что в космосе правят бал сценаристы попсовых голливудских фильмов. Я важен – это известно давно. Почему – неизвестно до сих пор. Провал на Эроне… А что провал на Эроне? Корректоры могли просто ошибиться, чего-то не учесть, чего-то не знать. Власть над гиперпереходами – еще не всемогущество. Они такие же существа… Ну, пусть не такие же – все равно это не делает их задумки безупречными! Кэлеон вон тоже не верил в беспредельные возможности анализа. Тогда, в баре. Интересно, где сейчас Кэлеон? «В регенерационном блоке один-пять», – услужливо подсказал внутренний голос.
Я почувствовал, как губы невольно растягиваются в улыбке, кривой и беспомощной. Внутренний голос. Чей угодно, но не мой. Полезный, почти всезнающий советчик, поселившийся в голове, не имел ко мне никакого отношения. Он выдал ответ. Предельно четкий информативный ответ: «В регенерационном блоке». Вот только… Вот только я просто хотел знать: на станции он, на корабле или где-то еще. Не спрашивал я точных координат!
Господи, только чужеродной твари в голове не хватало.
Кто ты? Кто? Ты?!
Молчание.
Я стиснул зубы. Ладно, не хочешь по-хорошему…
Я закрыл глаза. Боль. Боль вокруг. Но важна не она. Я хочу видеть. Дальше. Глубже. Хочу как тогда, на тренировке…
И мир, разлетающийся на миллиарды кадров возможного будущего.
Как тогда, в кафе на станции…
И мир, превращающийся в пылающий синий туман.
Как четверть часа назад в регенераторе…
И мир, становящийся выпуклым; мир, в котором видны все штрихи и детали, понятен каждый смысловой слой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44