Дымка сладостного дурмана поднималась все выше.
— Но разве у тебя нет трудов преподобного Дизича? — титаническим усилием воли заставил себя промолвить Деврас.
В ответ за его спиной раздался взрыв хохота, и, обернувшись, Деврас увидел стоявшего рядом незнакомца. Блики от свечей играли на его куполообразной лысине, обрамленной венчиком жестких каштановых волос, отражались в ясных, насмешливых, необыкновенно живых карих глазах. Незнакомец, судя по морщинам и густой курчавой бороде с проседью, давно уже вышел из юношеского возраста. Его добродушное лицо украшали не слишком аккуратно подстриженные усы, нос с горбинкой и на редкость белые зубы, обнаженные в саркастической улыбке. Роста он был чуть ниже среднего, полноту отчасти скрывала богатая мантия, небрежно наброшенная на плечи. Казалось, двуглавый дракон, свирепо взиравший с эмблемы, испытывал смущение за столь легкомысленное отношение хозяина к своей внешности. Деврас увидел все это словно через запотевшее стекло.
— Прошу прощения, но вы заблуждаетесь, — со светской легкостью заметил ученый. — Не думаю, чтобы преподобный Дизич доставил вам удовольствие. Позвольте посоветовать более подходящее чтиво — скажем, «Квинтэссенцию экстаза» Вимефера или даже «Кровавый мрак» мастера Партгеральда. Но только не преподобного Дизича!
Деврас не настолько осоловел, чтобы не распознать в его тоне откровенную насмешку.
— Я сам знаю, что мне нужно, — обиженно пробормотал он и прикрыл рукой глаза, зрачки которых были весьма расширены.
— Похоже на то, — рассмеялся тот.
— Вы сомневаетесь в моем знакомстве с… с классиками, уважаемый?
— А каких именно классиков вы имеете в виду? — Было видно, что толстяк веселится от души.
Девраса охватило тупое раздражение, и он постарался сосредоточиться, чтобы дать отпор насмешнику. Когда он заговорил, его голос звучал хотя и невнятно, но достаточно твердо, а слова — вполне осмысленно.
— Я знаю классику. Знаю и люблю. Дизича я читал. И Гезеликуса. И еще Лапиви, Оми Нофида, Вуллероя, Зеббефора, Фу Круна…
Перечисление имен могло бы продолжаться бесконечно, не будь оно прервано удивленным возгласом:
— Вы читали Оми Нофида?
— Да, хотя мне и говорили, что это пустая трата времени.
— Да вы книжник, как я погляжу?
Кивок дался Деврасу с трудом, словно голова его находилась в вязкой, клейкой субстанции.
— Тогда зачем, скажите на милость, вы связались с этим насквозь прогнившим развратником?
Деврас на мгновение задумался, напрягся и выдавил:
— Как, разве это не библиотека?
— Разумеется, и притом богатейшая. Но стол… стол изготовили еще в прошлом веке чародеи как средство увеселения и морального разложения герцогов Ланти-Юма. У нашего герцога Бофуса он, правда, не в чести, но зато придворные его просто обожают. Разве вы этого не знали?
Деврас лишь покачал головой:
— Увы. Благодарю вас, мастер…
— Рэйт Уэйт-Базеф, — представился ученый. Имя казалось до боли знакомым. — А вас как величать?
— Деврас Хар-Феннахар.
— Хар-Феннахар? Да что вы говорите? — Удивлению ученого не было предела. — Странно, коли это действительно так. Я был уверен, что род Феннахаров вымер.
— Только в финансовом смысле, — ответил Деврас, деликатно пропустив мимо ушей неучтивое замечание.
Уэйт-Базеф подавил ехидный смешок.
— Что ж, Хар-Феннахар, даже оглушенный и неспособный связать двух слов, — ценнейшая находка. В конце концов, наш дружочек обретет дар речи, и тогда можно ждать самого неожиданного поворота событий. Пойдемте, юноша…
Не обращая внимания на скорбные стенания стола, Рэйт Уэйт-Базеф вытащил Девраса из кресла.
— Вам нужен свежий воздух. Обопритесь на меня. Под несущиеся им вслед мольбы и увещевания он провел наследника Хар-Феннахаров бессчетными коридорами и галереями на балкон — туда, где над головой сверкали мириады звезд, а с Лурейского канала доносился влажный бриз.
Деврас погрузился в созерцание игры огней, отражавшихся в водах канала, чехарды волн и бурунов, путешествия одинокой апельсиновой корки, мелькавшей как раз под тем местом, где они стояли. Упиваясь ночной прохладой и ощущая на себе изучающий взгляд своего спутника, он ухватился за мысль, которая, подобно той самой апельсиновой корке, мельтешила на поверхности его сознания.
— Вы говорите, библиотека была задумана чародеями как средство разложения герцогов Ланти-Юма?
— Именно так. Или, если угодно, как способ соискания их расположения.
Деврас какое-то время пытался осмыслить услышанное, пока не поймал себя на том, что пытается пересчитать золотые нити в вышитом на плече Рэйта Уэйт-Базефа драконе. Сделав над собой усилие, он отвел глаза в сторону.
— Но… — медленно проговорил он, подбирая слова, — вы и сами принадлежите к Избранным.
— Какие в наши дни секреты?
— И столь неуважительно высказываетесь о своем ордене?
— Учитывая характер сил, стоящих ныне во главе Избранных, нелояльность по отношению к нему означает почти что добродетель.
Деврас с интересом взглянул на своего собеседника. Если бы к нему в тот момент вернулась способность соображать, вопросы посыпались бы из него, как из рога изобилия. Пока же пришлось удовлетвориться этим. Он почувствовал себя неуютно. Наверняка столь неприкрытая критика в адрес могущественных магов являлась тактикой неумной, да и небезопасной. Тут в его мозгах наступило некоторое прояснение, и он вспомнил, что рассказывали об этом человеке люди: кажется, заядлый сплетник-букинист со Старой Рыночной площади. Древний и знатный род Уэйт-Базефов во все века славился ветреностью и непостоянством. И, пожалуй, самой шаткой репутацией пользовался нынешний хозяин замка Ио-Веша, этот самый Рэйт Уэйт-Базеф. Молва разнесла слухи о его блестящих талантах. Даже враги его — а их, к слову сказать, было великое множество — и те не могли отрицать его выдающихся магических способностей. Впрочем, последние не помогли ему продвинуться по иерархической лестнице ордена по той простой причине, что их обладатель был неисправимым спорщиком и своенравным индивидуалистом. С его приходом в рядах Избранных затесался смутьян, бузотер и мятежник — ироничный, непокорный, убийственно красноречивый. Словом, тип известный и опасный.
Пока все это крутилось в голове Девраса, Уэйт-Базеф изливал на него поток красноречия, и часть этого потока все же проникла в затуманенное сознание.
— Таким образом, нельзя отрицать тот факт, что сокрытие информации, касающейся активизации магической деятельности в глубине острова, равно как и слухов о распространяющейся Тьме, в корне противоречит принципам, на которых некогда был основан сам орден Избранных. Да, мы всегда блюли наши секреты, и против этого я ничего не имею. Но никогда прежде от населения не утаивали сведения столь глобального значения, что абсолютно недопустимо.
В бессмысленном взгляде Девраса читалось абсолютное непонимание. Улыбнувшись своей саркастической улыбкой, так что глаза почти утонули в мясистых щеках, Уэйт-Базеф сказал:
— Ничего, воздействие дурмана скоро пройдет. А пока, раз уж вас, похоже, заинтересовала природа ордена, не желаете ли полюбоваться на представление его непревзойденности Ваксальта Глесс-Валледжа, который сегодня порадует нас своим обаянием, умом и самым бессовестным враньем. Не думаю, что сумею воздержаться от комментариев.
Деврас хотел, было испросить объяснения, но ограничился односложным:
— Где?
— В герцогском театре. Я вас проведу. Не беспокойтесь, юноша, терять вас не входит в мои планы.
Какие планы — о том Деврасу было неведомо. Но на обдумывание этого вопроса времени не осталось, потому что он снова волей-неволей очутился в цветастом лабиринте дворца.
Глава 4
Деврас с покорностью марионетки снова смешался с блестящей толпой. Кукловод Рэйт Уэйт-Базеф ловко вел его зеркальным коридором, пока они не пришли в так называемый театр «Шоннет» место зрелищ и маскарадов, к которым герцог Ланти-Юма, как того и требовала традиция, был неравнодушен. Уэйт-Базеф приберег им хорошие места недалеко от авансцены, и Деврас не без удовольствия погрузился в бархатное кресло. И все же он никак не мог избавиться от чувства, что за ним наблюдают десятки пар глаз. Головокружение еще не прошло. Его спутник обрушил на него нескончаемый поток всевозможных сведений о высшем свете Ланти-Юма, что, в принципе, было полезно, но в своем нынешнем состоянии Деврас мало что соображал. Правда, два замечания каким-то чудом все же проникли в его сознание.
— Это его милость, — осторожно указывая пальцем, проговорил Уэйт-Базеф, — герцог Бофус Дил-Шоннет.
Деврас проследил по направлению пальца и увидел коротконогого, толстого, темноволосого мужчину в роскошном камзоле из бело-золотой парчи. То был не кто иной, как сам владыка главного города среди городов-государств, переходившего по наследству сотням его предшественников. В его руках находилась судьба рода Феннахаров.
Нет, он не был похож на грозного властителя. У герцога были короткие толстые руки, мягкий подбородок со скудной козлиной бородкой и покатые плечи. Черты его лица обнаруживали слабоволие и невинность. Губы складывались в слащавую улыбку, а голубые, как ясное небо, глаза под длинными ресницами излучали любезность и неотягощенность мыслью.
Как ни силился Деврас, он не увидел в Бофусе Дил-Шоннете ничего, что могло бы произвести впечатление. «Стоит ли говорить с ним о чем-нибудь? Н-да…» Объект его пристального внимания с удовольствием посасывал леденец.
— Гигант среди людей, — с тихим смешком заметил Рэйт Уэйт-Базеф и вновь указал пальцем: — А это дочь герцога и предположительно наследница, ее милость Каравайз Дил-Шоннет.
Это был тот редкий случай, когда дочь абсолютно не походила на отца. Леди Каравайз было двадцать шесть лет от роду, и, к ужасу ее будущих подданных, она до сих пор не вышла замуж. Дочь герцога Бофуса была высока, стройна и держалась прямо, как гвардеец на параде. Лицо умное и аристократическое, но, откровенно говоря, не наделенное особой красотой. Не было и в помине ни розовых щечек, ни надутых губок, ни томных глазок, что отличает записных красоток от прочих представительниц слабого пола. Лицо леди Каравайз было чистым и довольно приятным, но резковатые черты его, лучше всяких слов, говорили о характере этой девушки: скулы были излишне выступающими, подбородок слишком волевым, а лоб чересчур высоким. Даже в тонко очерченном рисунке губ читались решительность и сила воли. Небесно-голубые глаза под черными бровями вразлет можно было бы назвать очень красивыми, если бы не их выражение. Глазам молодой женщины пристало быть нежно-мягкими, возможно, с искоркой озорства. Взгляд же леди Каравайз был холодным, пронзительным и, по словам недоброжелателей, надменным. Вьющиеся каштановые волосы ниспадали с высокого лба. Струящееся шелковое платье смягчало очертания ее худощавой фигуры. Деврас на время задумался и, в конце концов, произнес:
— Леди Каравайз одета совсем не как девушка на выданье.
— Леди Каравайз себе на уме, — сказал Рэйт Уэйт-Базеф уважительным тоном, что случалось с ним весьма редко.
Деврас не стал развивать эту тему. При одном только взгляде на собравшуюся аудиторию его захватила игра красок, сияние драгоценностей, безумная экстравагантность плюмажей и кружев. Это было похоже на картинки в калейдоскопе, на которые можно смотреть часами, предаваясь блаженной праздности. Но вдруг кто-то стал трясти его за руку.
— Очнитесь, юноша! — скомандовал Уэйт-Базеф. — Перед вами его непревзойденность Глесс-Валледж, магистр ордена Избранных. Комедия начинается.
Сотни придворных заполнили театр до отказа. Они внимательно наблюдали, как Ваксальт Глесс-Валледж, один из самых выдающихся чародеев, степенно поднимался на сцену. За ним шла толпа разодетых в атлас ливрейных лакеев, несших Полуночный Телескоп — хитроумное устройство, состоящее из экранов, призм, кристаллов и линз, поддерживающих радужное сияние шара из тончайшего стекла. Вся эта конструкция была довольно громоздкой — почти в рост человека. Увидев загадочное устройство, Деврас постарался привести в порядок свои мысли, и это частично ему удалось. Он заметил, что сидевший рядом Рэйт Уэйт-Базеф смотрел на Глесс-Валледжа с ироничной ухмылкой, а дочь герцога леди Каравайз — с холодной враждебностью.
Если даже премудрый Ваксальт Глесс-Валледж заметил неприязненные взгляды, то не подал виду. Высокий плечистый мужчина в темной мантии Избранных, он держался уверенно и непринужденно. Лицо с квадратными скулами было увенчано пышными густыми и ухоженными серебристыми волосами. Он обладал звучным, хорошо поставленным голосом опытного оратора, а манера говорить была приятной и убедительной. Жестом отпустив слуг, Валледж разродился краткой вступительной речью, щедро пересыпая необходимые пояснения комплиментами герцогу Бофусу. Судя по простоватой улыбке, Бофус искренне наслаждался изысканной лестью. Ее милость Каравайз — напротив. Чем дальше она слушала, тем отчетливее на ее лице проявлялось выражение неприкрытого отвращения.
— Таким образом, постепенно мы перейдем от светил, собравшихся здесь сегодня, к тем тусклым звездам, что освещают небеса, — закончил свое вступление Глесс-Валледж.
— Низкий подхалим, — заметил Уэйт-Базеф. Глесс-Валледж или не услышал, или счел ниже своего достоинства обращать внимание на реплику.
— Звезды, любезные друзья, — продолжал он мягко, — нечто большее, нежели небесные украшения. Звезды постоянно влияют на нас — именно они определяют срок наших жизней от рождения до самой смерти. С холодным безразличием они вершат наши судьбы. И хотя звезды несказанно далеки, все же благоволят говорить с нами. Небеса — открытая книга, которую на досуге могут читать те из нас, кто овладевает знаниями.
— Не правда ли, как мило он говорит? — спросила сидевшая неподалеку от Девраса румяная матрона свою соседку.
Та одобрительно кивнула.
— Какой голос! Какие глаза!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50