Он признавался, что чувствует себя опустошенным, хочет ощутить Божий дух, мечтает о стабильности в жизни с женщиной, с Мерси.
Она с уважением относилась к его угрюмости и опустошенности, хотя не понимала их причин. Никто из дорогих ему людей не умирал. Родители, братья и сестры Майка были живы-здоровы. Напарника у него не убивали. Психопат не обводил его вокруг пальца. В жизни все шло превосходно: здоровый, привлекательный, со множеством друзей.
Мерси не верила в какие-то отвлеченные идеи. Она верила в то, что дает результат: Тим-младший = счастье; излишек виски = похмелье; ошибочное решение = дисфункциональная память и кошмары. Иногда ей казалось, что Майк ищет то, чего еще не готов найти.
Она остановила машину возле поленницы и увидела под навесом крыши новый штабель эвкалиптовых дров, покрытый сверху полиэтиленовой пленкой. Фургон с клетками для собак стоял возле дома. Собаки уже лаяли, когда она вышла из машины. Из трубы поднимался дым, его относило ветром к ветвям дубов.
Майк открыл дверь и Мерси поняла, что он пьян. Она уже раза три видела его пьяным, так что ошибки быть не могло. Пьянел он быстро.
– Я подумал, наверное, это ты, – промолвил Майк.
– Три мартини за обедом?
– Бутылка шотландского, которую кто-то подарил на день рождения. Крепкая штука.
Мерси вошла в знакомую обстановку. Плетеный ковер на исцарапанном собачьими когтями полу. Зеленые кушетки, стоящие под прямым углом, достаточно большие, чтобы на них спать. Паровые трубы с журналами, кофейными чашками, игрушками Дэнни. Домашний уж в стеклянном ящике возле окна. Застекленные дубовые шкафы с охотничьими ружьями у стены из сосен. И репродукции в рамках из журналов для любителей природы, которые выписывал Майк, – собаки, птицы, форель.
– Надо полагать, ты говорила с Джиллиамом, – произнес он.
– Да.
– Хочешь сообщить мне, что он обнаружил?
– Хочу, чтобы ты сказал мне.
– Я ожидал этого. Выпьешь?
Он показал ей стакан.
– Нет. Давай поговорим, Майк.?
Они сели на разные кушетки – традиционный знак размолвки между ними. Мерси предпочитала так, Майк, если не бывал разозлен, любил сидеть рядом. Она заметила на ткани кушетки шерстинки, очень похожие на те, которые описывал Джиллиам, – шерсть ищеек.
Майк подался вперед и поставил свой стакан на паровую трубу.
– Я был там во вторник вечером. Пришел около половины девятого, ушел в четверть одиннадцатого. В это время, кстати, она была еще жива.
Мерси слышала, как собаки лают в вольере, а на ветвях дубов каркают сойки.
– Начни сначала.
Майк вздохнул, взял стакан, отпил глоток и посмотрел на нее:
– Это была чисто рабочая встреча.
– Ты имеешь в виду свою работу или ее?
Майк свирепо взглянул на Мерси. Под мальчишеским вихром белокурых волос его глаза были маленькими, злобными.
– Не извращай моих слов.
– Я просто слушаю.
Он снова приложился к стакану.
– Я хотел побольше узнать об «Эпикур сервис». Договориться кое о чем с Обри. Мы намеревались дать ей для встречи с Моладаном микрофон.
– Ты ездил на ужин с пистолетом?
Майк кивнул. Мерси знала, что у него «кольт» сорок пятого калибра. Старослужащие полицейские любили это оружие за его предполагаемую убойную силу. Большинство молодых вооружались девятимиллиметровыми или «Магнумами-357», известными своей предполагаемой убойной силой. Начальная скорость их пули больше на триста футов в секунду, поэтому звук выстрела в отличие от «кольта» глушителями уменьшить нельзя. Майк, плохо разбиравшийся в технических вопросах и любивший прошлое, предпочитал более тяжелый пистолет.
– Где он был у тебя?
– На обычном месте.
– Что сказала Обри?
– Предложила повесить его на стул, но я отказался.
– О чем вы говорили?
– Как прятать микрофон, как играть роль, как заставить Горена Моладана проболтаться, о чем же еще?
– Кто такой Т.Т.?
Майк покраснел. Мерси видела это даже в тусклом свете лампы.
Он откинул со лба вихор.
– Я.
– Что это означает?
– Просто прозвище. У Обри было очень развито чувство юмора.
Мерси молчала, оказывая на него таким образом моральный нажим. Она чувствовала себя опустошенной, обманутой и ощущала приближение ярости.
– Темная Туча, – произнес наконец Майк. – Потому что я всегда серьезен и никогда не улыбаюсь.
– Ты отправил ей открытку. С надписью о дружбе.
– Мерси, это все, что между нами было. Дружба.
Майк допил то, что оставалось в стакане, потом встряхнул лед на дне и поднялся. Шел он неспешным шагом пьяного, с тупой самоуверенностью. Мерси бросила взгляд на стоявший возле кухни столик с телефоном, автоответчиком и блокнотом. Майк обычно вешал кобуру на стул возле него. Только когда его сын, Дэнни, бывал здесь – каждую вторую неделю по выходным – и когда он ложился спать, кобура с пистолетом висела на вешалке с внутренней стороны двери ванной комнаты. Сейчас она была на стуле.
Майк сел на прежнее место, очень бережно держа перед собой наполненный вновь стакан.
– Послушай, Мерси, что я видел в ней. Я видел юное существо, полное сил и жизни. Видел в ее занятии полное растрачивание себя попусту. Таково было мое мнение о ней, и она это знала. С первой нашей встречи. И Обри понимала, я прав. Я делал все возможное в разумных пределах, чтобы вырвать ее из этого мира. Ей требовался друг. Мужчина, который не будет расплачиваться и уходить. Требовался отец и брат. Друг. И я старался быть ей другом.
– Как?
Майк, раздувая ноздри, уставился на нее:
– Брал ее с собой несколько раз в церковь. Мы молились и говорили о выборе, о том, чем еще она могла бы заниматься. Проводили вместе время. Гуляли по пляжу. Ходили в парк. Просто... были. Это не столь уж трудно понять, так ведь? Двух людей, которым достаточно просто быть?
Мерси казалось, что ее кожа горит. Ей становилось трудно видеть. От злости ее поле зрения суживалось, цвета исчезали, и она словно бы смотрела на мир через ствол дробовика.
– Совсем не трудно. Майк, что ты находил в этом?
– Что значит – в этом?
– Яснее выразиться не могу.
Майк отпил глоток виски и поставил стакан.
– Обри мне нравилась. Я понимал ее неприятное положение. Она была милой, с хорошим чувством юмора, и все окружающие помыкали ею, начиная с родителей. Обри не видела их три года. Я чувствовал себя ее... защитником. Человеком, который может наставить ее на новый путь. Вот что я находил в этом, Мерси, я чувствовал себя добрым. Я не хотел от нее никакой платы. Я ничего для себя не искал. Только дарил ей вежливое отношение и уважение. Просто самую обычную любезность. Благодаря этому чувствовал себя... добрым. И нужным. Думаю, Обри нуждалась во мне.
– Она была влюблена в тебя?
Майк посмотрел на огонь в камине, в окно, потом опустил голову.
– Думаю, у нее зарождалось подобное чувство. Я понял это, когда увидел, как она старалась приготовить ужин. Раньше не понимал.
– Был ты влюблен в нее?
– Нет. Неужели ты не слышала, что я говорил?
– Не слышала, что ты не любил ее.
– Не играй со мной словами. У тебя это получается лучше, и пользоваться этим нечестно.
– Я спросила, был ли ты в нее влюблен.
– А я ответил – нет. Что тут непонятного?
Мерси почувствовала, как его гнев берет верх над ее гневом, уничтожает его, словно встречный огонь. И несколько секунд молчала, надеясь, что Майк остынет. Но по цвету его лица и нервозному взгляду поняла, что этого не происходит.
– Я влюблен в тебя, – сказал он.
Мерси никогда не слышала, чтобы эти слова произносились с такой злобой.
– О Господи, Майк! – промолвила она.
Мерси встала и подошла к камину, ощутив тепло. Старые половицы скрипели под ее ботинками. Порыв ветра засвистел в дубах, зашелестел пленкой на поленнице. Она пошла к кобуре, столику с телефоном, окну, выходящему на юг.
Никогда еще чувство и долг не смешивались у Мерси воедино, не тянули в разные стороны. С Хессом у нее не возникало разлада, бывали только разногласия. Тепло от камина и гнев Майка вызвали у Мерси боязнь замкнутого пространства и слабость. Пустота внутри сменилась сухим жаром.
Неужели она просто невероятно эгоистичная стерва, приносящая своим мужчинам либо смерть, либо страдание?
– Во многом причиной этому ты, – заявил Майк.
– Объясни, пожалуйста.
– Ты никогда... никогда не предлагаешь мне ничего.
Мерси посмотрела на Майка. Он говорил, держа стакан у рта.
– Не прикасаешься. Не целуешь. Не болтаешь. Не планируешь. Не мечтаешь. Не позволяешь мне чувствовать себя необходимым или хотя бы присутствующим. Не делаешь ничего.
– Да, это правда.
– И так что же мне остается делать?
– Влюбиться в другую женщину.
– Я же сказал тебе, что не был влюблен в нее! Не понимаешь?
Мерси наконец поняла. На это потребовалось несколько минут. Майк был прав. Он говорил правду. По крайней мере часть правды.
– Ты влюблялся в нее. И не знал, что делать, боялся того, к чему это может привести.
Майк повернулся к ней, теперь в его лице было что-то умоляющее, по-детски пылкое. И, пошатываясь, встал.
– Я ни разу не прикасался к ней с такой мыслью. Я пожимал ей руку. В тот вечер, уходя, обнял за плечи, но...
Мерси показалось, что ее сердце бросили с грузом за борт судна. Она подошла и взглянула на него:
– Но что, Майк? Ты никогда, никогда... Но дальше что? Какова последняя фраза?
– Я никогда не делал ничего такого. Держался так же, как ты.
– Но...
– Но мне нравилось ее общество.
– Нравилось.
– Очень. Я... я жаждал его. Мне нравилось, как Обри выглядела, двигалась, разговаривала, что говорила. Мне хотелось быть с ней. В одной комнате. С нею мне хотелось делать все то, что я хотел делать с тобой. Но я держал эти желания под контролем полностью, на сто процентов.
– Неужели?
– Да. И ты дура, если не веришь этому.
– Ты убил ее?
Майк, пошатываясь, обогнул кушетку, споткнулся, схватил Мерси за руку и отшвырнул в сторону. Она ударилась о стену, но устояла, прижав руки к сосновым бревнам.
– Да, – сказал Майк. – Купил глушитель. Поужинал с ней, потом застрелил ее. Арестуй меня.
Мерси снова посмотрела на столик с телефоном, и Майк заметил.
– Ты понимаешь, я шучу. Так ведь?
– Я подумаю об этом. А сейчас уезжаю.
Майк повысил голос, в нем звучали страх, стыд и еще невесть что.
– Мерси, извини меня за то, что сейчас сделал. Я сам не свой. Ты понимаешь, что я сам не свой. Понимаешь, правда?
– Да. Оставайся на месте.
И, пристально глядя на него, она пошла к двери.
Майк стоял как вкопанный, словно в изумлении, только теперь осознав, что сделал. По его красному лицу покатились крупные слезы, и уголки рта загнулись вниз, как у древнегреческой трагической маски.
– Мерси, прости меня. Я очень люблю тебя. Не уходи. Не исчезай и ты.
Она двинулась к машине быстрыми, мелкими шагами, потому что бежать означало бы выказать страх. В одной руке Мерси держала ключи, другую положила на рукоятку пистолета. Перед тем как сесть в машину, взглянула на заднее сиденье. Потом завела мощный мотор. Увидела Майка, появившегося в дверном проеме, затем в зеркале заднего обзора летящую веером грязь, когда «импала» с ревом рванула с места.
* * *
Мерси остановилась у магазина в Ориндже, чтобы купить бутерброд и дневные газеты. Ее руки все еще дрожали, когда она опускала монеты в прорези автоматов. Сердце колотилось часто, неровно и словно бы вхолостую. Во рту ощущался дурной привкус. Какой-то бродяга попросил у Мерси денег, и ей захотелось садануть его пистолетом.
Она позвонила в управление Саморре, ей требовалось поговорить с ним, но он все еще был в больнице.
Мерси снова села в машину, поехала в дальний угол почти пустой стоянки и там расплакалась. Дала себе ровно минуту, потом остановила слезы глубоким, прерывистым вздохом. «Трусливый гад, – подумала она. – У него не хватит мужества убить кого-либо».
И теперь она получила от него признание в убийстве. Пьяное, но все-таки признание. Его можно использовать для получения ордера на обыск и как улику в суде. Или просто допустить, что это было сказано в гневе, имело противоположный смысл.
Мерси понимала, что Майк не убивал Обри Уиттакер, однако, возможно, делал с ней почти все остальное.
Она вышла из машины, немного побродила и снова села за руль. Достала книжку с расписанием встреч и посмотрела, что ей предстоит до конца дня. Хотя любовник, возможно, изменял ей с проституткой, потом признался в ее убийстве, ее ждали кой-какие приятные дела.
Например, встреча с психиатром Сидом Боттсом – его имя Мерси нашла в записной книжке-календаре Обри Уиттакер – видимо, предпоследним человеком, видевшим ее живой. А в половине третьего – с наставником бессемейных христиан ньюпортской маранатской церкви Лансом Спартасом, одним из двух клиентов Обри, которые значились в федеральной регистратуре владельцев огнестрельного оружия. У него был автоматический сорокапятикалиберный «смит-вессон», купленный три месяца назад. В пять часов – с Бобом дель Виджо, владельцем строительной компании, политическим донором, клиентом Обри Уиттакер.
И еще бутерброд – кусок индейки с черным хлебом, лежавший на сиденье нетронутым. «Соберись с духом, женщина» Мерси позвонила в больницу, но Саморра только что ушел.
Убийство Обри Уиттакер освещалось на первых страницах местных газет – «Таймс», «Реджистер» и «Джорнал». Пока никто из репортеров не раскопал ничего неизвестного ей. Все три газеты называли Обри «профессиональной спутницей». Ни одна не упоминала «Эпикур сервис».
Мерси сложила газеты, бросила их на заднее сиденье и посмотрела в ветровое стекло на чернеющее небо.
Глава 8
Боттс оказался толстым, неряшливым, с клочковатой козлиной бородкой и румяными щеками. Его очки для чтения свисали на шнурке с шеи. Белая рубашка не выглядела ни чистой, ни глаженой. Вельветовый пиджак плотно облегал брюшко, но приподнимался над плечами. Рукопожатие его было сердечным. У Мерси возникло желание найти ближайшую кушетку, плюхнуться на нее и рассказать все о Майке Макнелли.
Здание это находилось в Санта-Ане, в дальнем от управления полиции конце города. Мерси шагнула из приемной, где не было медсестры, в консультационный кабинет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41