Если она проснется и посмотрит на него, а ее губы будут так близко…«Так можно и с ума сойти», — подумал он, не зная, что делать. В соседней комнате скрипнул пол, за стеной скреблась мышь, Алану казалось, что он слышит даже, как паук прядет в углу паутину, поджидая жертву. Таллия повернулась и пробормотала что-то во сне, потом ее пальцы коснулись его руки…Этого Алан уже не мог вынести.Он решительно слез с кровати. Лучше уж жесткие доски, чем пуховая перина. Алан устроился на полу и погрузился в беспокойный сон.
Он вернулся в фиорд племени Рикин первым из сыновей Кровавого Сердца, уцелевших в битве при Генте, и Мудроматери приветствовали его без малейшего удивления. — Пятый Сын Пятого Колена. Мудромать никогда не забудет запаха слепых и беспомощных детенышей, выползших из ее гнезда. Но, как и все Мудроматери, она останется в стороне и не поможет ему в битве с братьями. Ей все равно, кто станет новым вождем племени Рикин теперь, после смерти Кровавого Сердца. Но все Мудроматери хорошо знают, что настоящая сила — в мудрости. Теперь он стоит у водопада и смотрит, как к берегу причаливают шесть кораблей — прибыли его братья. Недалеко от них мелькает в глубине огромный хвост и исчезает — морские жители чувствуют, когда готова пролиться кровь, и появляются в ожидании пищи. Из Гента возвратились далеко не все корабли. Сегодня вечером, когда солнце коснется моря, Мудроматери начнут свой танец. Хватит ли ему тех ловушек, которые он поставил на своих врагов? Сумеет ли он заманить их в эти ловушки? Слабость его братьев в том, что они считают, будто сила и жестокость решают все. Но он знает лучше. Он вытаскивает из-под уступа над водопадом деревянный ларец, крепко прижимает его к себе, чтобы тот не выскользнул от неловкого движения, и проворно начинает взбираться вверх. На вершине скалы стоит жрец. Увидев ларец, он громко вскрикивает. — Мне повезло, я лишь случайно нашел его, — говорит Пятый Сын. Он не собирается хвастаться и преувеличивать свои заслуги, он просто констатирует факт. Хвастовство — бесполезная трата времени. Он не открывает ларец — в этом нет необходимости. Оба они знают, что хранится внутри. — Ты стал стар и ленив. Твоя магия не может победить хитрость. — Чего ты хочешь? — требует жрец. — Хочешь обрести магию иллюзий, как Кровавое Сердце? Или спрятать свое сердце во фьолле, чтобы защититься от смерти в сражении? — Мое сердце останется там, где ему и положено быть. Иллюзии мне тоже ни к чему. Мне нужна защита. — От смерти? — скрипит жрец. — От твоей магии. И от магии мягкотелых. Для меня самого и для армии, которую я создам. Как только я получу то, что мне надо, я оставлю тебя в покое. — Это невозможно! — восклицает жрец. — Если ты будешь делать это один, то нет. — Жрецам дают знания Мудроматери. — Но кроме тебя есть и другие. Вместе вы способны создать магию, которая действительно будет работать. А когда я смогу победить, ты тоже получишь добычу. Жрец смеется, и камни возвращают эхо. — С чего ты взял, что мне и мне подобным нужна твоя добыча? Для чего она нам? — Тогда чего же ты хочешь? Жрец наклоняется вперед. Руки у него дрожат, он тянется к ларцу, но Пятый Сын прячет его за спину. Он не боится старого жреца — тот способен лишь создавать иллюзии, но вот другие вполне могут навредить Пятому Сыну. Который не доверяет магии. — Мне нужна свобода от Мудроматерей, — хрипло произносит жрец. Хотя Пятый Сын удивлен, его удовлетворяет услышанное. Он усмехается. — Я дам тебе такую свободу. После того, как ты и подобные тебе исполнят то, что я хочу. — Но как мне договориться с ними? — А вот это уже твое дело. Пятый Сын поворачивается и убегает, оставив жреца далеко позади. Конечно, жрец будет искать свое сердце и попробует вернуть его с помощью магии, но ведь существует и другая магия. И прежде чем идти к Мудроматерям, Пятый Сын забегает в одну из человеческих хижин, что построили для себя его рабы-люди, и передает ларец Урсулине, которая для мягкотелых что-то вреде Мудроматери. Она говорила, что у ее бога из деревянного круга есть своя магия — такая сильная, что может защитить от магии жреца. Теперь Пятый Сын может проверить это утверждение. К тому же вряд ли кому-то придет в голову, что слабому рабу можно доверить нечто столь ценное. Урсулина любопытна, но не глупа. Она берет у него из рук ларец и, не пытаясь заглянуть в него, — Пятый Сын уже сказал, что в нем находится, — ставит в сундук, который она называет священным ковчегом своего бога. Потом она кладет на алтарь какие-то травы, грубо вырезанный деревянный круг и начинает творить заклинание, которое называет псалом. — Как насчет нашего договора? — спрашивает она. Урсулина больше его не боится, потому что видела, что убивает он быстро, а смерть ее не пугает. Ему это нравится. Как и Мудроматери, она понимает, что у каждого своя судьба, и ее не избежать. — Мы договорились, — отвечает он. Она хочет, чтобы он поклялся. Мягкотелым вечно нужно что-то такое. Они таскают с собой вещи, на которых можно клясться. Он дотрагивается до деревянного круга, висящего у него на груди, — подарка Алана Генрихсона. — Я клянусь свободой, которую подарил мне друг, что дам тебе то, о чем ты просишь, если ты сохранишь этот ларец до тех пор, пока он мне не понадобится. Сделай это, и я буду выполнять договор, пока остаюсь вождем племени. Если же я умру, поступай как хочешь. Она усмехается, но он уже знает мягкотелых достаточно и понимает, что она вовсе не собирается оскорбить его. Этот смех — скорее дань уважения. — Ты не похож на других. Господу угодны милосердие и справедливость. Они приведут тебя к победе. — Пусть будет так. Он выходит из ее хижины и направляется к Мудроматерям. Тропинка пуста, лишь изредка до него доносятся голоса рабов. Его рабы или работают, или ждут в потайных местах, как он и приказал. Он доверил им многое, но они знают, что в случае его поражения они умрут от руки победителя. Он вступает на площадку, где обычно танцуют Быстрые Дочери, и проходит вперед. Он один, с ним нет воинов, которые бы поддержали его, за ним бегут только собаки. Завидев его, братья начинают вопить: — Слабый брат, иди, скорее подставляй горло, и мы покончим с тобой первым! — Трус! Куда ты исчез, когда мы дрались в Генте? — Какие сокровища ты отдал Кровавому Сердцу? Воины каждого из братьев поддерживают своего вождя, стараясь перекричать остальных, как будто «громче» значит «сильнее». Он хранит молчание. Мудромать принимает решение. Шесть сыновей Кровавого Сердца вступают на площадку, он — седьмой. Все они становятся на колени спиной друг к другу. Остальные Дети Скал остаются на местах, они поддержат победителя. В том, что они подчинятся, — их мудрость. И слабость. Быстрые Дочери начинают сплетать узор танца. Все затихают, даже собаки перестают лаять. Каким кажется это мгновение Мудроматерям? Настанет ли день, когда он станет победителем? Когда о нем сложат песню Быстрые Дочери? Или они смеются над его амбициями? Скоро он узнает. Быстрые Дочери кружат в танце. Внезапно раздается хрип, и один из сыновей Кровавого Сердца падает наземь с перерезанным горлом. Кровь впитывается в землю. Остальные склоняют головы. Пятый Сын чувствует, как нож касается его головы, горла, золотого пояса, сплетенного из волос одной из Быстрых Дочерей. Потом нож исчезает. Осталось шесть сыновей. Быстрые Дочери рассказывают историю племени Рикин. Они будут рассказывать ее еще три дня, и к исходу третьего только один из братьев останется на залитой кровью площадке. Он и станет победителем. Круг распадается. Пятый Сын мгновенно выпрыгивает и убегает. Ему как никому другому понятно, что сейчас начнется кровавая схватка, и ему в ней не выжить, потому что все братья сильнее него. Но его сила — совсем другого рода. Вместе с собаками он уносится прочь — к фьоллу, где приготовлена его первая ловушка.
Алан проснулся от лая. Эти эйкийские собаки…Но это не были эйкийские собаки. У двери скреблась Ярость, громкий и тревожный лай остальных доносился из комнаты Лавастина.Алан накинул рубашку и бросился к двери. Таллия позвала его, но он побежал в комнату отца.Слуги расступились перед ним — одного из них укусила какая-то из гончих, и теперь из руки бедняги ручьем лилась кровь. Алан шагнул к собакам — они носились по комнате друг за другом, только старый Ужас стоял на задних лапах у окна и выглядывал наружу. Алан тоже выглянул во двор — ничего интересного: несколько слуг да пара любопытных зевак, задержавшихся на минутку, чтобы посмотреть, из-за чего шум. Страх, Горе и Ярость выбежали из комнаты и помчались через двор.— Тихо! — крикнул Алан, высунувшись в окно. Собаки принялись обнюхивать кусты. — Сидеть.Гончие послушно уселись, огрызаясь и внимательно слушая шорохи в кустах. Наконец воцарилось молчание. От внезапной тишины у Алана зазвенело в ушах. Он повернулся и увидел, что Лавастин сидит на кровати и внимательно рассматривает лапу Ревности. Та тихонько взвизгивала, когда он нажимал на больное место.Алан подошел к нему и положил руку на голову собаки. Нос у нее был сухим, и она тяжело дышала.— Похоже, ее укусили, — произнес Лавастин. — Но я не могу понять, кто именно.Алан присел на кровать и принялся осматривать лапу Ревности. Гончая дернулась, когда он нажал слишком сильно, и взвизгнула от боли. Сначала Алан почувствовал только, какая горячая у нее лапа, но потом обнаружил и две крохотные ранки.— Может, змея? — предположил он.Лавастин встал и отдал приказ слуге, который тотчас вышел.— Поговорим с конюшим.Граф подошел к окну и остановился там, поглаживая Ужаса.Алан прижал Ревность к полу и, надрезав ранку, отсосал яд, если он там был. Кровь оказалась горьковатой и с каким-то металлическим привкусом. Алан несколько раз сплюнул на пол и снова осмотрел рану — крови почти не было. Он налил в миску воды, но собака пить не стала.Лавастин жестом приказал слуге одеть его, другой помог одеться Алану. Затем граф уселся на кровать рядом с сыном. Ревность лежала неподвижно, тяжело дыша.— Пора возвращаться в Лавас, — сказал граф. — Мы выполнили то, для чего приехали. Я попрошу священников назвать день, подходящий для начала путешествия, потом мы попрощаемся с королем и отправимся в путь.— Отец. — Алан запнулся, посмотрел на слуг, сновавших по своим делам, моющих пол и вытирающих ступени. — Я не… не… — Продолжать он не решился, но и лгать отцу ему тоже не хотелось.— Она только что вышла из монастыря. Вполне вероятно, что она просто боится, — мягко произнес Лавастин. Ужас отошел от окна и сел возле графа на страже. — Но все равно, для женщины главное как можно скорее обзавестись наследником.— Но ведь тогда… — Алан понизил голос до шепота, чтобы никто, кроме Лавастина, не слышал его слов. — Тогда утренний обмен подарками окажется неправдой.Лавастин стал растирать лапу Ревности. Он полностью сосредоточился на собаке и, вероятно, поэтому ответил слегка рассеянно:— Возможно. Но ведь и я солгал тебе о своих намерениях в битве при Генте. Мне пришлось, ведь ты видишь во сне принца эйка, а он, вероятно, видит тебя. Другие завидуют нам, потому что этой свадьбой мы достигли высокого положения. И если они узнают, что ваш брак не состоялся до конца, пойдут слухи, что он незаконен, даже несмотря на то что сама епископ его благословила, а король одобрил этот союз. Мы не можем вручить нашим врагам оружие против нас. — Один слуга вышел из комнаты, другому Лавастин одобрительно кивнул, показывая, что доволен его работой, а потом снова повернулся к Алану. — Так что обменивайтесь дарами. Больше всего на свете женщины обычно хотят иметь детей, которые унаследуют их титулы и земли.Алан не был столь в этом уверен, но послушно кивнул. И, словно услышав его слова, в дверях появилась Таллия. Она вошла в комнату, но тут же отпрянула назад, испугавшись гончих.Лавастин посмотрел на Алана, будто говоря: «Ну, вот и она», и поднялся навстречу невестке.Таллия прикрыла глаза шалью, дожидаясь, пока Алан оденется, потом, удостоверившись, что гончая не может причинить ей вред, уселась на кровать, взяв Алана за руку.Она доверяла ему. Это была маленькая, но победа.Лавастин улыбнулся и приказал слугам принести утренние дары, которые Алан поднесет своей жене. Алан нервничал: с одной стороны, его тревожило прикосновение Таллии, а с другой, он боялся, что она отвергнет его дары. К тому же он не мог рассчитывать на то, что она захочет принести ответный дар, — он ведь намного ниже нее по положению, к тому же Генрих уже присоединил к Лавасу несколько богатых поместий — ее приданое. Но и наследник графства Лавас не может появляться перед королевской свитой как нищий.Множество людей набились в зал посмотреть, как будет происходить обмен дарами. Когда вошел король, молодожены приветствовали его.Алан старался не слушать комментариев и шуток, которые щедро отпускала толпа по поводу того, чем, по их мнению, занимались молодые прошедшей ночью. Таллия почти полностью закрыла лицо шалью и прижалась к Алану, что еще больше развеселило присутствующих.Генрих щедро распорядился землями своей опальной сестры Сабелы: с поместьями, отошедшими в приданое Таллии, земли Лаваса теперь стали вдвое больше. Лавастин тонко улыбнулся, похоже, он и не ожидал такого дара. А Генрих махнул рукой, и слуги внесли два сундука и принялись показывать подарки: шелка, отороченные мехом плащи, серебряные и золотые чаши и тарелки, убранство для церковных служб, богатая одежда для Таллии и Алана, ошейники для собак, украшенные изображениями косуль и гончих.Толпа восхищалась добротой и щедростью короля.Лавастин отлично знал, чем можно порадовать племянницу короля, поэтому дары жениха оказались несколько иного рода: крепкая хорошая одежда, которую благородная леди может подарить своим слугам, золотые и серебряные дискосы, красивые ларцы, наполненные монетами, которых хватило бы для того, чтобы осчастливить небольшую армию нищих. И наконец, сам Алан протянул Таллии небольшой, украшенный слоновой костью и драгоценностями ковчежец с маленьким серебряным ключом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47