Сегодня ты – княгиня, а завтра тебя повлекут закованной рабыней на невольничий базар! Воистину жене пограничного князя жить так же спокойно, как человеку, что спит рядом с логовищем льва!
– Ты говоришь правду, – со вздохом молвила княгиня.
– Твоя судьба в твоих руках, о несравненная! Только пожелай – ты станешь первой женой в гареме Царя Царей! Другие жены будут угождать тебе! Царь Шапур созовет лучших поэтов и велит им воспеть твою красоту! Ноги твои будут ступать только по шитым золотом тканям! Пожелай – и ты покинешь эту крепость как жемчужина покидает невзрачную раковину и засияешь в лучах любви великого Шапура!
– Нет, одного желания мало, – печально сказала княгиня. – Мой муж не отдаст меня, даже если царь предложит ему в обмен отступить от границ Наири!
– Ответь любовью на любовь Царя Царей и твое сердце подскажет тебе, что делать, чтобы поскорей попасть в его гарем, о сладостная Джангюлюм! А сейчас позволь мне удалиться. А эти украшения прими все как знак расположения великого Шапура, пославшего меня к тебе в далекий путь чтобы сказать тебе о его любви.
С этими словами хитрец низко кланяясь покинул княгинины покои. Он был доволен. Он знал, что тщеславие женщины страшнее змеиного яда.
А княгиня осталась сидеть над украшениями. Но теперь она даже не смотрела на них.

Минуло два дня. Утих шум работ. Крепость стояла, как человек, застывший с натянутой тетивой в ожидании броска зверя.
Намертво затворились могучие ворота. Блеском стрел и дротиков ощетинились бойницы.
Ждали люди. Ждали горы – окаменевшие древние великаны, повидавшие многие сотни людских войн.
Рассвет третьего дня донес слабый шум, напоминающий реку, бегущую по камням. Шло персидское войско. Шум опередил его на несколько часов, как тень забегает впереди человека.
Но вот в солнечных лучах заблестел металл. Сверкали шлемы и щиты, доспехи и наконечники копий. Казалось, что по дороге вьется змея в золотой чешуе или течет река блестящего металла. По колено в этой реке тяжело ступали слоны. На шее каждого слона сидел человечек-погонщик с бронзовым длинным кайлом в руке. На спине слон нес нарядную беседку, в которой сидели вооруженные люди.
Звенел металл, ржали кони, стучали по камням колеса повозок. И вот, когда стали слышны голоса и видны черные бороды персов, река войны подступила к каменной плотине.
Так началась осада крепости.

Прошло несколько дней прежде, чем персы решились на первый штурм. Вся жизнь переменилась, и дети привыкли к этой перемене быстрее взрослых. Внизу, там, где прежде только белели камни и шелестели травы, да тянул ветви кустарник, раскинулись теперь яркие шатры. Ржали резвые кони, всадники как бы дразня обитателей крепости состязались в ловкости. Дымились походные костры – их было столько, что по ночам сама темнота казалась расцветшей алыми цветами. А по утрам лучи солнца не могли наиграться с блестящим металлом. Иногда меткая стрела со стен доставала конного или пешего, дерзнувшего подступиться слишком близко. И тогда маленький человечек валился на землю, смешно раскидывая руки.
Что и говорить, мальчишкам нравилась эта веселая жизнь! Нравилось наблюдать за медлительными могучими слонами – чего бы не отдал, чтобы прокатиться на таком! – нравилось бряцанье оружия на каждом шагу, нравилось, похваляясь друг перед другом, кидать камешки в сторону вражьего лагеря.
Весело жилось и девочке Манушак. Хоть старухе вдове и хватало дел втрое больше обычного, она отчего-то не гнала девочку прочь. Наоборот:
– Разотри-ка в ступке эти коренья, Манушак!
– Хорошо, тетушка!
– Добавь этой травы, девочка!
– Сделаю, тетушка!
– А теперь гляди – траву я кладу так, чтоб было ее вдвое больше, чем кореньев. Размешаем мы это с топленым жиром. Мазь эту надо накладывать, когда рана нагноится. А эту кору мы толчем и вымачиваем в свежей воде. Ее клади на свежую рану, чтобы остановить кровь. Запомнила?
– Запомнила, тетушка!
Хоть бы каждый год сидеть в осаде!
И только когда упал рядом с размозженной камнеметом головой первый воин, когда донеслись снизу тяжелые гулкие удары тарана в ворота, когда совсем близко из-под стен донеслась крикливая незнакомая речь, переходя в крики под каменным дождем – только тогда детям стало страшно.
Но персы отступили быстро, словно первый штурм был не всерьез. Царь Шапур отправил посла, предлагая осажденным сдаться. Но не словами ответили осажденные, что не желают говорить о позорном деле: со стены упала голова посла.
И вновь наступили дни затишья.

Возлежа на коврах в своем лазурном шатре шитом золотыми цветами, царь Шапур слушал склонившего перед ним колени хитреца.
– Я посажу тебя на кол, если ты ошибся. Верно ли, что в крепости нет своей воды?
– О Великий из Великих, от чьей поступи содрагается Вселеная! – трепеща, отвечал толстяк. Я провел в крепости более суток, и не было места, где я не попросил бы напиться! Мне ни разу не дали холодной воды! Всякий раз вода была такой, как если бы хранилась какое-то время в кувшине. Осла моего я поил из корыта для скота, в которое воду также приносили и подливали. Возможно, их запасы обильны. Но из источника, что близ крепости, теперь поим своих лошадей мы. Рано или поздно к ним придет жажда.
– Я не стал бы тратить времени, если б не рассчитывал на это, – угрюмо произнес царь. – Но лучше пожертвовать временем, чем людьми. Хорошо ли ты говорил с той женщиной?
– Я поливал цветок ее тщеславия водой лести, о, Великий, – отвечал хитрец. – Но не прогневайся на своего раба – я не отвечаю за всходы. Ты решил ждать, о, мудрейший! Время покажет все.

А мальчик Тигран тем временем стоял у княжеских кладовых, глядя, как слуги выносят из них пустые бурдюки и складывают на землю.
– Для чего так много бурдюков? – спросил он подошедшего молодого воина по имени Давид.
– Для воды, глупый! – рассмеялся тот, показав белые зубы. – В другое время я предпочел бы наполнить их веселым вином, но иной раз случается в жизни так, что вода слаще и крепче вина.
– А как же наполнят бурдюки? – недоверчиво спросил мальчик. – Вокруг наших родников – персидский лагерь.
– Много будешь знать, скоро старым станешь, – вновь рассмеялся воин. – Тебе-то хорошо, спи себе всю ночь да сны смотри! А мне водоносом работать – самое дело для вояки! Ну да ничего – завтра поутру попьем свежей водички, а не той затхлой, что пили все последние дни.
С этими словами воин взвалил себе на плечо два больших бурдюка. Разбирали бурдюки и другие воины.
– Что сказал бдешх? – спросил один другого. – Выходим по-полуночи?
– В полночь ровно. Путь неблизкий.
Видя, что на него больше никто не обращает внимания, Тигран пошел к дому вдовы, где жил с начала осады. Уже смеркалось, но мальчик совсем не хотел спать. Все мысли его были заняты тем, что воины готовились делать вылазку за водой. Уж кто-кто, а Тигран, выросший в крепости, прекрасно знал, что своей воды в ней не было. Женщины всегда ходили к родникам близ ворот, откуда носили ее в больших кувшинах на голове. Воины собрались выступать в темноте. Неужели они надеются запастись водой незамеченными? Нет, этого не может быть, вокруг родников выставлены вражеские часовые. Или одни будут набирать воду, а другие – отражать врага? Сколько же тогда погибнет народу!
Мальчик ворочался с боку на бок, пытаясь уснуть. Сон не шел к нему. Наконец он нашупал в темноте свою одежду, оделся и тихо выскользнул из дома. Ноги сами несли его к покоям князя.
При плящущем свете факелов на площади собирались воины.
– А ты что здесь делаешь, озорник? – пожилой сотник схватил мальчика за ухо.
– Я тоже хочу за водой! Мне разрешил мой дядя бдешх! – бойко солгал Тигран.
– Ну, если бдешх разрешил, бери бурдюк. Только смотри, не разнойся, когда ноги начнут отваливаться! – сотник поспешил прочь.
Тигран обрадованно схватил бурдюк.
Несколько человек с факелом и бурдюками вошли в маленькую пристройку, прилепившуюся между складами. За ними вошло еще несколько воинов. И еще дюжина! Тигран широко открыл глаза: как же они все уместилиь в этом крошечном домишке?! А люди все заходили и заходили. И тогда мальчик понял.
Каменная плита посреди пола была сдвинута в сторону. Широкие ступени вели вниз.
Подземный ход с округлыми сводами, плотно выложенными каменными плитами, уже никому непонятные письмена на которых выхватывало из тьмы пламя факелов, уходил в бесконечную даль. Пахло сыростью и еще чем-то непонятным и жутким. Не скитаются ли здесь страшные гишерамайрер – матери ночи, ведьмы с косматыми волосами и черными змеями в руках?
Час или два шли люди – без звед над головой не разобрать. Наконец откуда-то повеяло свежим запахом трав. Люди остановились, образуя протянувшуюся под землей цепь.
– Держи, что встал, – сердито прошеплал кто-то рядом. В руках Тиграна оказался ледяной булькающий бурдюк. Человек сзади уже протягивал за ним руки.
Мальчик понял, что только два или три человека вылезли из хода наружу. Они и наполняют из родника бурдюки. Никто не увидит и не услышит работу, кипящую вдали от крепости!
Хорошо бы оказаться на месте тех, кто снаружи! Увидеть, как журчит в лучах красавицы Лусин – луны вода, вдохнуть влажные запахи цветенья! Как же долго, оказывается, ноги не бегали по живой траве!
Потом был путь обратно, показавшийся намного длиннее из-за тяжелого мешка на спине.
Светлые камни площади розовели в первых лучах рассвета.

Шли дни. Вода в крепости не убывала. Нельзя было сказать того же о пище. Все строже отмеривались запасы из княжеских кладовых. Голод еще не пришел, но поступь его была слышна.
Детям надоело смотреть со стен на бородатых персов. Даже повадки слонов не так занимали мальчишек. Грустно стало в крепости.
Старуха-гадалка все чаще собирала в своем маленьком дворике приунывших детей. Что ж, что хлопочут старухины руки над отварами и мазями для раненых – язык-то свободен! Вот и рассказывает старая Мариам обо всем, что осталось за стенами крепости.
– Тетушка, а почему солнце не светит ночью, а выходит его сестрица Лусин?
– Устает солнце Арэв светить весь день и уходит к матери. Потому и заход его зовем мы «входом к матери» – майрамут. Вот и светит красавица Лусин, пока Арэв есть у матери во дворце, отдыхает, а потом купается в озере Ван.
– Тетушка, верно, что озеро Ван большое-пребольшое?
– Большое, как те озера, в которых вода соленая как слезы.
– А человек может его переплыть?
– Не знаю, деточка, не знаю. Одно мне известно, что был в старину храбрый азат, которому это было нипочем.
– Тетушка Мариам, расскажи про этого азата!
– История долгая, детки. Ну да нам спешить некуда, слушайте!

ЛЕГЕНДА ОБ ОСТРОВЕ АХТАМАР

Давным-давно, в незапамятные времена, была у царя Арташеза красавица дочь по имени Тамар. Глаза Тамар сияли как звезды в ночи, а кожа белела как снег на горах. Смех ее журжал и звенел, как вода родника. Слава о ее красоте шла повсюду. И царь Мидии слал сватов к царю Арташезу, и царь Сирии, и многие цари и князья. И стал царь Арташез опасаться, что кто-нибудь придет за красавицей с войной или злобный вишап похитит девушку прежде, чем он решит, кому отдать дочь в жены.
И велел тогда царь построить для дочери золотой дворец на острове посреди озера Ван, что издавна зовется «морем Наири», так оно велико. И дал ей прислужницами только женщин и девушек, чтобы никто не смутил покоя красавицы.
Но не знал царь, как не знали другие отцы до него, и не будут знать другие отцы после него, что сердце Тамар уже не было свободно. И отдала она его не царю и не князю, а бедному азату, который ничего не имел на свете кроме красоты, силы и отваги. Кто помнит теперь, как его звали? И успела Тамар обменяться с юношей взглядом и словом, клятвой и поцелуем.
Но вот воды Вана легли между влюбленными.
Знала Тамар, что по приказу отца днем и ночью следит стража за тем, не отплывает ли от берега лодка к запретному острову. Знал это и ее возлюбленный. И однажды вечером, бродя в тоске по берегу Вана, увидел он далекий огонь на острове. Маленький как искорка, трепетал он во тьме, словно пытаясь что-то сказать. И вглядываясь вдаль, юноша прошептал:
Далекий костер, мне ли шлешь ты свой свет?
Не ты ли – красавицы милой привет?
И огонек, словно отвечая ему, вспыхнул ярче.
Тогда понял юноша, что возлюбленная зовет его. Если с наступлением ночи пуститься через озеро вплавь – ни один стражник не заметит пловца. Костер же на берегу послужит маяком, чтобы не сбиться в темноте.
И влюбленный бросился в воду и поплыл на далекий свет, туда, где ждала его прекрасная Тамар.
Долго плыл он в холодных темных водах, но алый цветок огня вселял мужество в его сердце.
И только стыдливая сестра солнца Лусин, взирающая из-за туч с темного неба, была свидетельницей встречи влюбленных.
Ночь провели они вместе, а наутро юноша снова пустился в обратный путь.
Так стали они встречаться каждую ночь. Вечером Тамар разводила огонь на берегу, чтобы возлюбленный видел, куда плыть. И свет пламени служил юноше оберегой от темных вод, что раскрывают ночью ворота в подземные миры, населенные враждебными человеку водяными духами.
Кто помнит теперь, долго или коротко удавалось влюбленным хранить свою тайну?
Но однажды царский слуга увидел юношу утром, возвращающимся с озера. Мокрые волосы его слиплись, и с них стекала вода, а счастливое лицо казалось утомленным. И слуга заподозрил правду.
И в тот же вечер, незадолго до сумерек, слуга затаился за камнем на берегу и стал ждать. И увидел, как зажегся дальний костер на острове, и услышал легкий плеск, с которым вошел в воду пловец.
Все высмотрел слуга и поспешил утром к царю.
В люто разгневался царь Арташез. Разгневался царь, что дочь его посмела полюбить, а еще более разгневался на то, что полюбила она не одного из могущественных царей, что просили ее руки, а бедного азата!
И приказал царь своим слугам быть у берега наготове с быстрой лодкой. И когда тьма начала опускаться, царевы люди поплыли к острову. Когда проплыли они более половины пути, на острове расцвел красный цветок костра.
1 2 3 4 5 6 7