А теперь, друзья… оставьте нас. Я хочу поговорить о литературных делах наедине с нашим другом.
Трое знатных лордов удалились, и король улыбнулся Томасу.
– Теперь, друг мой, можно перейти к делам. Прочтя этот… этот… как его назвать?… гнусный документ… я воспылал гневом. И услышал Божий глас, призывающий меня к действию. На этот документ нельзя не ответить, мастер Мор; и для ответа нужен человек, чья книга изумит мир. А кто лучше подходит для этой цели, чем король Англии?
– Ваше Величество уже написало эту книгу?
– Нет… пока что. Я сделал наброски… того, что хочу сказать. Они прогремят на всю Европу. Окажись этот Лютер в моем королевстве, он бы погиб смертью изменника. Но его здесь нет. Я не могу покарать этого немецкого монаха телесно, поэтому отвечу словами. Прочтя мое «Суждение о семи таинствах», вы поймете, что я хочу ответить на чудовищный словесный выпад этого нечестивца. Подойдите сюда. Вот что я приготовил. Томас взял протянутые ему записки.
– И в чем же состоит моя обязанность, Ваше Величество?
Генрих махнул рукой.
– Ну… приведите их в порядок… придайте форму… сами решите, какую. Вы писатель. И поймете, что нужно сделать. Я король. На мне лежат государственные дела, но суть этой книги я изложил. Вы… – Король суетливо замахал руками. – Вы понимаете, в чем ваша задача, мастер Мор. Превратите эти наброски в книгу. Я избрал для этого вас из уважения к вам.
– Ваше Величество решило оказать мне честь.
– Я всегда готов оказать честь тем, кто мне нравится… чья образованность прибавляет славы нашему государству. Отныне, мастер Мор, вы будете исполнять свои обязанности в моей маленькой приемной, куда я вас провожу. Вам будет предоставлено все необходимое; и мне хотелось бы, чтобы эта задача была выполнена со всей ответственностью. Не щадите этого грешника. Мы обратимся ко всему миру… также, как и он. Притом на литературном языке, мастер Мор; говорят, вы им прекрасно владеете. От всех прочих обязанностей вы освобождаетесь. Исполните эту задачу как следует, мой друг, и будете вознаграждены. Ну как, довольны?
– Ваше Величество не могло возложить на меня более радостной задачи. Опять взяться за перо, притом ради такого сочинения! Я об этом мечтаю уже давно.
Король хлопнул Томаса по плечу; удар был сильным, однако сила его выражала не только одобрение, но и приязнь. Глаза короля лучились удовольствием, щеки раскраснелись.
– Пойдемте, мастер Мор. Сюда.
Король распахнул дверь маленькой комнаты с роскошными коврами на полу и прекрасными гобеленами на стенах.
Томас увидел молодую женщину, она сидела на диванчике у окна в неловкой позе, подобрав ноги под юбку. На ней было платье с низким вырезом, темные волосы спадали на обнаженные плечи. Его поразило, что при появлении короля она не встала, а игриво улыбнулась.
Генрих остановился и в упор поглядел на нее. Тут, видимо, женщина осознала, что он не один. Подскочила и встала на колени.
– Девушка, что вы здесь делаете? – спросил король.
– Прошу прощения, Ваше Величество. Я… но… мне казалось… что Вашему Величеству угодно мое присутствие здесь.
– Поднимитесь, – сказал Генрих.
Она поднялась, и Томас узнал в ней Мери Болейн, королевскую любовницу. Она поглядела на Томаса чуть ли не с вызовом. Во взгляде ее сквозила уверенность, что недовольство короля скоро пройдет.
– Можете удалиться, – сказал король.
Мери Болейн сделала реверанс и попятилась к двери. Томас обратил внимание, что король смотрит на нее, приоткрыв рот и блестя глазами.
– Входите, входите, – сказал ему Генрих чуть ли не с недовольством. – Садитесь сюда. Смотрите же, эти наброски должны превратиться в замечательную книгу. Понимаете? Замечательную! Вы умеете писать книги. И должны сделать это для меня.
Король отвел взгляд. Томас понял, что мысли его обратились к темноволосой девице.
– Если вам что-то понадобится, – сказал Генрих, – просите. Принимайтесь за дело немедленно. Посмотрите, что можно сделать с этими набросками… а потом… когда что-то будет готово, принесите мне.
Король улыбался. Настроение его переменилось, мысленно он был уже с девицей, которая только что вышла.
– Потрудитесь как следует, мастер Мор. Вы об этом не пожалеете. Я люблю награждать тех, кто угождает мне…
Генрих вышел, и Томас принялся просматривать наброски.
Сосредоточиться ему было трудно. Он думал о короле и Мери Болейн, о Суррее и Бесс Холленд, думал о резком взгляде Суффолка, хитром – Норфолка и о Томасе Вулси, самом умном из них.
И его, как никогда, потянуло к домашнему покою.
* * *
Приводить в порядок королевские наброски было приятной задачей, да к тому же она отрывала его от семьи на дольше, чем все прежние. Как-то он собрался улизнуть домой в Баклерсбери, но тут явился посланец короля и сообщил, что король спрашивает, почему мастер Мор не появляется.
Генриху нравилось, какой вид обретала работа. Он читал ее, перечитывал и сиял от восторга.
– Ага, – восклицал он, – вот наш ответ мастеру Лютеру. Прочти, Кэт.
Королева читала и тоже восторгалась, потому что ненавидела немецкого монаха даже больше, чем Генрих.
– Будь он здесь… этот монах! – восклицал король. – Он бы принял казнь… за оскорбление моей матери. Моя мать – Церковь. Кэт, вот увидишь, что мы сделаем с этим глашатаем гордыни, клеветы и ереси. Он прислужник дьявола. Подлый негодник. Запомни мои слова. Только безнравственный человек может отвергать таким образом веру отцов. Мы обязаны Папскому престолу. И любые почести ему не окажутся слишком значительными.
– Простите, Ваше Величество, – вмешался Томас, – но сказанные вами слова были бы названы в суде защитой Папской юрисдикции в Англии.
– Что такое?
– Мне пришел на ум, Ваше Величество, закон о наказании за превышение власти церковными органами.
– Ха! – рассмеялся король. – Вот, Кэт, какие нам нужны юристы. Он готов привлечь к суду короля в собственном государстве. Да, Томас Мор, вас по справедливости называют честным. Хорошо, что говорите так перед своим королем. Вы ему этим нравитесь. Однако я скажу вот что: я так люблю папство, что не постою ни перед чем для его защиты. Имейте в виду, мастер Мор: от этого престола мы получаем свою императорскую корону.
– Я вынужден напомнить Вашему Величеству кое о чем, – сказал Томас. – Папа такой же государь, как и вы, он ровня другим государям. Может случиться, что Ваше Величество и Его Святейшество когда-нибудь разойдетесь во мнениях. Поэтому мне кажется, что в этой книге не стоит делать особого ударения на власти Папы.
– А я говорю вам, мастер Мор, мы так обязаны Папскому престолу, что наши почести не могут быть чрезмерными.
– В таком случае я обязан еще раз напомнить Вашему Величеству про закон о превышении власти церковными органами.
– Не волнуйтесь, мастер Мор. Не волнуйтесь. Мы прекрасно умеем управляться с такими делами. И держитесь с нами так же, как всегда. Нам нравится ваша честность.
По мере продвижения работы над книгой, дружба между Томасом и королевской четой все крепла. Ему приходилось есть за королевским столом, прогуливаться с королем по галереям, задерживаться во дворце дотемна, так как до ушей королевы дошло, что он знает о небесных светилах больше, чем кто бы то ни было при дворе, и ей хотелось набраться у него знаний.
– Король и сам не прочь бывать на этих уроках, – сказал Генрих. – Пока он правит королевством на земле, ему хотелось бы узнать кое-что о небесном королевстве.
Поэтому вечера Томас проводил на дворцовых балконах, справа от него стоял король, слева – его супруга, вокруг толпились придворные, и он показывал им созвездия.
– До чего благоволит король к этому человеку! – говорили придворные. – Почти как к самому кардиналу.
Они ловили улыбку королевы, отмечающей, как ярок Орион сегодня вечером, а потом застенчиво спрашивающей, действительно ли эти две яркие точки в западной части неба Близнецы, Кастор и Поллукс, и Процион ли то на западо-юго-западе?
Они слышали громкий, раскатистый смех короля, заявляющего, что созвездие, именуемое Кассиопея, по его мнению, ничуть не похоже на сидящую женщину; замечали, как часто блистающая перстнями рука опускалась на плечо Томаса Мора под темной одеждой.
– Похоже, Плеяды интересуют короля больше, чем Мери Болейн, – шептались дамы, следящие за этими делами, поскольку многие надеялись, что когда-нибудь король отвернется от нынешней любовницы и обратит взор на них.
Когда книга была дописана, когда столь образованные люди, как Фишер, Стефен Гардинер и Булей, прочитав, нашли ее глубокой по смыслу и блестящей по стилю, король на радостях заявил, что на службе у него не будет мастера Мора, что впредь он будет именоваться сэр Томас Мор.
* * *
Король Генрих VIII испытывал глубокое удовлетворение. Книгу бурно приветствовали противники Мартина Лютера во всей Европе. Провозглашали гениальной. Папа не решался пожаловать запрошенный за нее титул, хоть и восторгался своим английским защитником; приходилось считаться с гневом и ненавистью Франциска и Карла, которых он побаивался, но в конце концов взятки и предложения дружбы Генриха одержали верх. Английский король стал известен во всем католическом мире как «Защитник веры».
Однако Мартин Лютер был не таким человеком, чтобы оставить публикацию этой книги без внимания. Он облил презрением ее, а заодно и английского короля. Генрих поручил Томасу Мору написать Лютеру ответ от имени монарха Англии.
Томас получил не только титул, он стал заместителем казначея – казначеем тогда был сам Норфолк – и соответственно важным членом королевского совета. Так носящий власяницу человек превратился в министра, постоянно находящегося в королевской свите.
Лютер письменно выступил с грубыми нападками на Генриха, ответные нападки Томаса были не менее грубы. Маргарет, читая эти ответы, написанные ее отцом от имени короля, нередко ощущала беспокойство. Ей казалось, что отец разительно изменился. Мягкий, любезный человек превратился в мастера брани. Она с содроганием читала: «Преподобный брат, отец, пьяница Лютер, дезертир ордена Святого Августина, урод, загубивший пьянством все способности, необразованный доктор теологии…» Как мог ее ласковый отец написать такие слова? Как мог он говорить, что Лютер созвал всех своих товарищей и отправил учиться всевозможной ругани – кого в игорные дома, кого в кабаки, кого в бордели?
«Что делает двор с моим отцом?» – спрашивала она себя.
Когда он вернулся домой, Маргарет заметила в нем перемену. Какую-то свирепость. Девушка знала, что власяницу, которую она продолжала стирать, отец надевает чаще; знала, что вместо подушки он кладет под голову чурбан, дабы затруднить приход сна. В жизни его появилось совершенно новое чувство – ненависть к еретикам.
Маргарет сочла своим долгом поговорить с ним.
– Отец, – сказала она, – ты переменился.
– Нет, дочка, я такой же, как всегда.
– Я не совсем понимаю, – сказала Мег. – Некогда Эразм и ты говорили о порочности монастырей. Вы хотели исправить кое-что в Церкви. Этот Мартин Лютер… разве он мыслит не так, как вы с Эразмом?
Она подумала об Эразме, ученом до мозга костей. Теперь, когда начатое им дело подхватил другой человек, он устранился, вернулся к письменному столу ученого, к жизни мыслителя, а не деятеля. Маргарет понимала, что такую жизнь предпочел бы и ее отец. Однако король заставил его выйти на переднюю линию борьбы, и это битва короля, и ее отец употреблял те слова, какие употребил бы король. Будь на его месте другой человек, она сочла бы, что он поступил так ради королевских милостей.
– Подход к этим проблемам изменился, Мег, – ответил Томас. – Мы с Эразмом хотели исправить то, что порочно. Этот монах хочет уничтожить Церковь и вместо нее воздвигнуть другую, основанную на ереси.
– Но слова о нем… я… мне даже не верится, что написал их ты.
– Написал их я, Мег. Не сомневайся. Насколько я понимаю, те, кто хочет уничтожить Церковь, представляют собой большее зло, чем те, кто лишь поносил ее. Церковь пока стоит, Мег… светлая католическая Церковь. Уничтожить ее – значит, принести в мир ужас. Зло выйдет из своих пределов. Церковь необходимо сохранить любой ценой. Да, если нужно, давай изгоним порок из монастырей, введем более строгие правила для священников… но тех, кто хочет уничтожить Церковь, надо уничтожить самих. Если Церковь будет уничтожена, восторжествует зло.
– Отец… можешь ли ты всерьез называть этого монаха язычником?
– Могу, Мег, и называю.
Она поглядела на отца и подумала: «Впервые в жизни я подвергаю сомнению его мудрость. Я никогда раньше не знала в нем этой жестокости. Никогда не видела, чтобы он проявлял такой гнев, как сейчас против еретиков».
– Папа, – с беспокойством произнесла Маргарет, – король сказал, что если этот язычник – имелся в виду Лютер, – не отречется от своих заблуждений, его надо сжечь заживо. Заживо, папа! Ты-то так не считаешь? Ты говорил, что надо быть добрым к другим, поступать с ними так, как хотели бы мы, чтобы поступали с нами.
– Мег, если твоя правая рука коснулась яда, который отравит все тело, отрежешь ты ее или нет?
Девушка молчала, но Томас ждал ответа.
– Да, папа.
– Ну, так вот. Телесные страдания ничто в сравнении с вечным проклятием души. Если, разведя огонь под ногами Лютера, мы вновь обратим его душу к Богу, то не лучше ли сжечь его заживо?
– Не знаю.
– Мег, смирять плоть, становиться нечувствительным к боли – великое дело. Такой плоти потом уже ничто не страшно. А раз тех, кто отвергает Бога, ждут вечные страдания, что такое для них несколько минут в огне?
Маргарет закрыла лицо руками. У нее мелькнула мысль: «Мы отдалились друг от друга».
Томас отвел ее руки от лица и улыбнулся; в его глаза вернулась прежняя мягкость.
Маргарет увидела, что он устал, хочет бежать от дворцовой жизни, вернуться к домашним тишине и покою.
Странно оказаться не во всем согласной с ним. И все же как она его любит! Теперь, обнаружив в нем какую-то слабость, даже больше, чем когда любила только за силу.
Девушка теперь жалела, что отец обучал ее так тщательно, приучил мыслить очень логично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34