А вы, как обычно, принесете мне завтрак. Совсем немного чего-нибудь, я не хочу есть. А сначала принесите горячую воду. Я пока полежу, подумаю, что делать дальше.
— Хорошо, мадам, — сказала Мэри Джейн и вышла.
Проведать меня зашла Руфь.
— У вас утомленный вид, — заключила она. — Вчерашний день был для вас чересчур насыщенным.
— Да, я и правда чувствую себя усталой, — согласилась я.
— Лучше бы вам полежать весь день. Я возьму гостей на себя. Тогда к вечеру вам, может быть, станет получше и вы к нам присоединитесь. Да у нас никого и не будет, только свои, а Саймон и Хейгар уедут завтра рано утром. Экипаж за ними всегда присылают на третий день Рождества, ровно в полдесятого.
— Хорошо, я побуду у себя, — согласилась я.
И пролежала до вечера в постели, перебирая в памяти все события, завершившиеся находкой тайника с рясой. А ведь началось все со встречи с Габриэлем и Пятницей. Габриэль явно понимал, что стена в руинах обвалилась не случайно, что покушались на его жизнь. Он боялся возвращаться в «Услады» и надеялся, что вместе со мной ему будет легче противостоять той неизвестной угрозе, которая нависла над ним. Потом я вспомнила все подробности вечера накануне его гибели — тогда Пятница почуял кого-то за дверью. Если бы не это, Габриэль погиб бы днем раньше. Безусловно, Пятницу потому и убили, что боялись, как бы он опять не предупредил нас об опасности. Сара это знает, иначе почему она изобразила мертвого Пятницу на своей последней вышивке? Интересно, что еще она знает? После смерти Габриэля я не представляла для злоумышленника никакого интереса, пока не стало известно, что я жду ребенка. И тут-то, когда доктор Смит счел своим долгом оповестить Рокуэллов, что в Уорстуистле содержится пациентка по имени Кэтрин Кордер, у моего врага родилась блестящая мысль представить меня душевнобольной.
Какой же дьявольской изобретательностью надо обладать, чтобы такое придумать! Вряд ли меня собирались упрятать в Уорстуистл. Проще было убедить всех в том, что я сумасшедшая, и, пока не родился ребенок, инсценировать мое самоубийство.
Только почему я все время думаю о замыслах моего врага в прошедшем времени? Он и сейчас не дремлет! А что будет, когда он обнаружит, что его ряса исчезла? На что решится? Может быть, сочтет, что со мной пора кончать?
Я не знала, что мне делать. Уехать в Глен-Хаус? Но втайне уехать не удастся. А если я объявлю о своем намерении вернуться домой, это может подтолкнуть убийцу. Я не сомневалась, что покинуть «Услады» мне не дадут.
Мои размышления неотступно возвращали меня к Люку и Саймону. Это Люк, твердила я себе, стараясь гнать подозрения насчет Саймона. Конечно, это Люк, иначе быть не может, а ему помогает Дамарис.
Дамарис! Но разве накануне вечером я не убедилась, что Дамарис связана с Саймоном?
Мои мысли метались, как мышь в клетке. А ведь я нашла рясу! Каким это было бы торжеством, если бы я могла рассказать о своей находке Саймону! Но нет, теперь уж мне не придется делиться с ним своими радостями и неудачами. И снова, как у источника в Нэсборо, когда ледяная вода капала мне на руку, я заклинала: «Только бы не Саймон! Пожалуйста, пусть это будет не Саймон!»
Вечером я спустилась к столу. Саймон был весь внимание и казался обеспокоенным моим самочувствием. А я, хоть и дала себе зарок не подавать виду, что в наших отношениях что-то изменилось, не могла держаться как прежде. За ужином, который, как и накануне, проходил в холле, Саймон сидел рядом со мной.
— Какая досада, — сказал он, — что не удалось провести день вместе. Я надеялся, мы съездим на прогулку — вы, я и бабушка.
— Ну, в такой холод ей вряд ли полезно гулять.
— Возможно, но она-то с этим никогда не согласится. Она тоже разочарована.
— Вы могли пригласить кого-нибудь другого.
— Но вы же понимаете, это совсем не то.
— С вами могла бы поехать Дамарис.
Саймой рассмеялся и сказал, понизив голос:
— Кстати, на этот счет мне нужно вам что-то сообщить.
Я вопросительно взглянула на него.
— Я вижу, вы кое-что заметили, — объяснил он. — Иногда для достижения цели приходится пользоваться обходными путями.
— Вы говорите загадками.
— Вполне естественно. Ведь одну из загадок мы и стараемся разгадать.
Я отвернулась. Мне показалось, что к нашему разговору прислушивается Люк. К счастью, тетя Сара громко расписывала прежние рождественские праздники, и, хотя все это она уже излагала вчера, ей явно хотелось, чтобы и сегодня никто не пропустил ни слова.
После ужина мы перешли в гостиную на втором этаже и провели вечер в семейном кругу. Я углубилась в беседу с сэром Мэтью и не отходила от него ни на секунду, хотя видела, что Саймон уже теряет терпение. Я опять рано поднялась к себе, но не прошло и пяти минут, как раздался стук в дверь.
— Войдите! — крикнула я и увидела тетушку Сару.
Она заговорщически улыбнулась и прошептала, как бы извиняясь за вторжение:
— Вам было интересно… вот я и…
— О чем вы? — не поняла я.
— Я начала вышивать вторую половину…
Тут я сразу вспомнила ее незаконченную вышивку, которую она мне показала, когда я была у нее в последний раз. Между тем тетушка Сара наблюдала за мной, и на ее лице было такое выражение, будто для нее не существует никаких тайн.
— Можно посмотреть?
— Конечно. Я за тем и пришла. Пойдемте.
Я быстро поднялась, но, когда мы вышли в коридор, тетушка Сара приложила палец к губам.
— Не хочу, чтобы нас кто-нибудь услышал, — прошептала она. — Все еще сидят в гостиной, сегодня день подарков, так что разойдутся попозже. Это вам пришлось уйти раньше. Попятно, вы в положении. А другие…
Мы поднялись по лестнице и пошли к восточному крылу, где были ее комнаты. В этой части дома царила мертвая тишина, и я поежилась то ли от холода, то ли от недобрых предчувствий. Сама не знаю.
Тетя Сара, возбужденная, как ребенок, которому не терпится показать новую игрушку, ввела меня в комнату, где она вышивала. Войдя, она быстро зажгла от свечи, которую несла, еще несколько свечек, потом поставила свою свечу на пол и торопливо просеменила к шкафу. Вынув вышивку, она, как и в прошлый раз, прижала ее к себе. Я заметила, что на второй половине что-то появилось, но разглядеть, что именно, не могла. Взяв свечу, я подошла поближе и увидела рисунок карандашом. Я вгляделась: на одной половине полотна были вышиты мертвые тела Габриэля и Пятницы, а на другой — нанесено карандашом зарешеченное окно и за ним нечто вроде тюремной камеры. В камере я различила силуэт женщины, что-то держащей на руках. Задохнувшись от ужаса, я поняла, что она держит ребенка.
Я пристально посмотрела на Сару. При свечах ее лицо, казалось, разгладилось, просветлело и выглядело не то что помолодевшим — она походила на существо из другого мира. До чего же мне хотелось узнать, какие мысли, какие тайны прячутся за ее невозмутимым взглядом!
— Я так понимаю, что эта женщина — я, — высказала я свое предположение. Сара кивнула:
— Видите младенца? Значит, ребенок все-таки родился.
— Но мы с ним вроде бы в тюрьме.
— Да, наверное, там все равно что в тюрьме.
— Тетя Сара! — воскликнула я. — Где это? Почему там все равно что в тюрьме?
— Уж такое это место, — ответила она.
И я поняла.
— Так ведь все выяснилось, тетя Сара! — воскликнула я. — Это было недоразумение. Доктор ошибся. Не надо больше ни о чем таком думать.
— Но ведь уже нарисовано, — возразила тетя Сара. — Осталось только вышить.
— Вы просто не все знаете.
Тетя Сара чуть ли не с обидой затрясла головой, а меня снова пронзило дурное предчувствие. Я знала, что она бесшумно бродит по дому и, прячась в укромных уголках, подслушивает разговоры. А потом, оставшись одна у себя в комнате, переносит на полотно историю рода Рокуэллов. Семейная история — дело всей ее жизни. Потому она и сидит часами над своей тончайшей работой. В этой комнате ей подвластны судьбы других людей. Словно богиня, взирает она отсюда на чудачества и глупости своих персонажей. А вне этих стен она никому не интересна, простодушная, даже простоватая бедняжка Сара. Зря я всерьез отношусь к бессвязным туманным выдумкам, рождающимся в ее бедной больной голове, и зря расстраиваюсь.
— В тюрьме, — бормотала она, — должен быть тюремщик. И я его вижу. Вот он — весь в черном, но стоит ко мне спиной, а на голове капюшон, так что мне никак…
— Да это монах! — беззаботно откликнулась я. Теперь мне эта фигура уже не внушала страха.
Сара подошла ко мне совсем близко и заглянула мне в глаза:
— Монах совсем рядом с вами, Кэтрин. Он ждет, он хочет поймать вас. Не думайте, что он отошел от вас. Он рядом и подходит все ближе и ближе.
— Вы знаете, кто это! — попыталась я уличить ее.
— А какая чудная ночь, — продолжала она. — Какие звезды! Воздух морозный и вид с балкона просто волшебный, правда, Кэтрин?
Я попятилась к дверям.
— Да, вы правы, — сказала я. — Здесь очень холодно. Лучше мне вернуться к себе.
— Подождите, Кэтрин!
— Нет-нет, мне пора!
Я была уже в дверях, но тетя Сара схватила меня за платье и не выпускала его из своих цепких пальцев. Меня снова пробрала дрожь, но уже не от холода.
— Вам нужно взять свечу, — проговорила тетя Сара. — Без свечи вам не дойти. Вот вам моя.
Не выпуская моего платья, она потянула меня назад, в комнату, схватила горящую свечу и сунула мне в руку. Взяв свечу, я высвободилась из крепко державших меня рук тетушки Сары и быстро пошла по коридору, опасаясь, что она побежит следом.
Когда я очутилась у себя, в полной безопасности, я едва дышала. Дурные предчувствия не оставляли меня. Я не могла отрешиться от бессвязных пророчеств тети Сары. Во мне крепла уверенность, что она болтает неспроста.
Какую беспокойную ночь я провела! Если бы я могла хоть с кем-нибудь посоветоваться! Когда я бывала с Саймоном, я, вопреки своей воле, полностью доверялась ему. Пожалуй, и сейчас не смогла бы противостоять его обаянию. А значит, если я сознаюсь, что слышала его разговор с Дамарис и он тотчас придумает какое-нибудь подходящее объяснение, я радостно ухвачусь за него. Да что там! Я с готовностью приму на веру любые его доводы, только бы увериться, что он не замешан в убийстве Габриэля и не покушается на меня и моего ребенка.
Той ночью я утвердилась во мнении, что мне нельзя встречаться с Саймоном. Я должна держаться в стороне и оставаться беспристрастной. Впервые я засомневалась в своей способности судить здраво. Я оказалась во власти чувств, которые питала к Саймону. С одной стороны, это было унизительно, но с другой — окрыляло. Это и есть настоящая любовь! Той ночью я окончательно поняла, что люблю Саймона. Хотя подозревала это и раньше.
На следующее утро Саймон и Хейгар отбыли из «Кирклендских услад». С Хейгар я распрощалась сердечно, с Саймоном — холодно. Он видел, что я переменилась к нему, и кажется, его это забавляло. Неужели он действительно так циничен? — сокрушалась я.
Когда они уехали, я поспешила к себе в комнату. Необходимо было спокойно выработать план, как себя вести. Я понимала, что медлить нельзя, ведь мой враг мог уже хватиться рясы.
Единственным человеком, кому я могла довериться, была Мэри Джейн. Однако чем она могла мне помочь? Правда, уже одно то, что я могла говорить с ней откровенно, было огромным облегчением. Я даже подумывала, не обратиться ли к сэру Мэтью, показать мою находку и попросить снарядить экспедицию для поисков тайного хода из аббатства в «Услады». Искать помощи у Руфи? Но можно ли доверять ей? На ее счет у меня были большие сомнения. Я бы не удивилась, если бы выяснилось, что она пусть и не играет первую скрипку в заговоре против меня, но прекрасно знает, что происходит. Поговорить с тетушкой Сарой? Но разве от нее добьешься толку? А что касается Люка, то я до сих пор считала, что он-то и есть мой главный враг. Словом, я не знала, что предпринять.
И пока я ломала себе голову, что же делать, вдруг заметила на полу у двери какой-то конверт. Подбежав, я подняла письмо. Конверт не был подписан. Я открыла дверь, надеясь увидеть удаляющуюся фигуру, однако коридор был пуст. Видимо, письмо тихонько подсунули мне под дверь за несколько минут до того, как я его заметила. Закрыв дверь, я вскрыла конверт. Внутри оказался всего один листок, а на нем дрожащим почерком было выведено:
«Немедленно уезжайте. Вам грозит опасность».
Я тупо смотрела на листок. Почерк был незнакомый, и мне подумалось, не специально ли он такой неровный, чтобы нельзя было догадаться, кто автор письма. Подписи не было и адреса отправителя тоже.
Кто подсунул мне под дверь этот конверт? Что означает письмо? Не очередной ли трюк? С другой стороны, этот листок в конверте — существенная улика. Уж про него-то никто не скажет, что письмо мне померещилось.
Я подошла к окну и выглянула наружу. Сердце мое бешено забилось — я увидела торопливо удаляющуюся женскую фигуру и сразу узнала ее. Это была Дамарис!
Сомневаться не приходилось, это она незаметно прошла в дом и подсунула под мою дверь записку. Но зачем? Я же считала, что Дамарис на стороне моих врагов! Да и могла ли я думать иначе после нашей встречи с монахом, когда она заявила, что никого не видела? Я снова посмотрела на письмо. Нет, даже мысли допускать не хочу, что Дамарис действует против меня в союзе с Саймоном. Но положение у меня было отчаянное. Приходилось смотреть фактам в глаза и признать правду: я видела Саймона с Дамарис в рождественский вечер и то, что я услышала из их уст, потрясло меня до глубины души. И все-таки я не могла поверить в двуличие Саймона. Здравый смысл нашептывал, что не верить нельзя, но сердце… сердце доверчивой женщины отказывалось с этим соглашаться.
Кто-то послал Дамарис ко мне с этим письмом. Но кто? Люк? Доктор Смит? Я снова вгляделась в написанное на листке. И, помня почерк доктора, вынуждена была признать, что ни при каких обстоятельствах он не смог бы его так изменить.
И вдруг я вспомнила тот случай, когда ходила к доктору домой. Вспомнила его больную жену, которая стала для него столь тяжким бременем, что ему приходится с головой уходить в работу. Дрожащий почерк вполне мог принадлежать этой больной женщине, тем паче если она была чем-то встревожена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39