Бартли Кэвилл снова возвратился домой, и этот юноша был не менее горд, чем Тамар. Было ясно, что он далеко не равнодушен к Тамар, а Ричард не возражал бы против их союза.
Однако он ничего не мог поделать, оставалось лишь ждать. Нынче вечером он устроит для нее бал. Ее первый бал. Ей уже восемнадцать, и он хочет, чтобы все окрестное дворянство знало, что он считает ее своей дочерью, правда, незаконнорожденной, но это могло бы быть препятствием для бесприданницы, а Тамар в один прекрасный день станет богатой, и наследство смоет с нее печать незаконнорожденной.
Из окна он видел, как она разговаривает с Хьюмилити Брауном, работающим в саду.
Ричард улыбнулся. Она проявила по отношению к этим трем морякам с «Искателя приключений» удивительную храбрость, и все же это, скорее всего, не храбрость, а упорная уверенность в своей сверхъестественной силе. Он сам узнал обо всем этом, когда опасность уже миновала. Она носила еду этим людям, которые страдали вовсе не от болезни, а от голода. Она, как всегда храбрая и гордая, взяла их под свое крыло. Из них выжило двое — Хьюмилити Браун и Уильям Спиерс. Уильям работал на ферме Херли и жил в лачуге вместе с другими рабочими, а Хьюмилити ухаживал за садом Ричарда и жил в одной из пристроек. Тамар убедила отца, что Джозефу Джабину нужен помощник.
К удивлению Ричарда, Тамар была в восторге от Хьюмилити. Ведь она — кокетка, любующаяся собственной красотой, думал он, а Хьюмилити Браун — пуританин. Когда она смотрела на Хьюмилити, глаза ее светились от гордости за то, что она спасла его. Но Ричард догадывался, что Хьюмилити предпочитал держаться подальше от Тамар. А быть может, он боялся, что ее присутствие доставит ему удовольствие. Он был проповедником в городе Бостоне, что в Линкольншире, и таким же фанатиком своей веры, как Тамар своей. Говорили, что в Линкольншире пуритан больше, чем в других местах, и что гонения на них там особенно сильны. Многие из секты Хьюмилити бежали в Голландию, центр протестантизма. Ричарду было интересно беседовать с ним, и он подумывал, не найти ли ему для этого образованного человека более подходящее занятие. Однако, будучи по природе медлительным, он покуда еще ничего не предпринимал для этого.
В эти минуты Ричарда занимала мысль, о чем Хьюмилити может говорить с Тамар.
Тамар стояла и смотрела, как Хьюмилити пропалывает цветочную клумбу. На лбу у него выступили капли пота, причиной тому было не только физическое напряжение: ему всегда было не по себе в присутствии хозяйской дочери.
— Хьюмилити, — настаивала она, — вы боитесь меня.
Ей доставляло тайное удовольствие видеть, что он пытается делать вид, будто не замечает ее, и в то же время не может не поглядывать на нее искоса.
— Нет, не боюсь, — отвечал Хьюмилити, — я мысленно вижу крест, ощущаю его сердцем своим и потому не боюсь ничего.
— О Хьюмилити, вы хороший человек, и я рада, что спасла вам жизнь. Вы приняли меня за ангела, когда я принесла вам еду. Неужто я была похожа на ангела?
Хьюмилити бросил взгляд на ее прелестное смеющееся лицо.
— Умирающему от голода каждый, кто принесет еду, покажется ангелом.
— Даже если его прислал дьявол?
Губы Хьюмилити зашевелились, она поняла, что он читает молитву.
— Что вы подумали, когда узнали, кто я? — с вызовом спросила она.
Он продолжал шептать, а Тамар сердито топнула ногой.
— Отвечайте, Хьюмилити! Вы забыли, что я здесь хозяйка?
— Я забыл бы, коли вы позволили бы мне работать на одной из ферм или в городе…
— Но я спасла вам жизнь. И мне решать, где вам следует работать. Если вы не будете отвечать, когда я спрашиваю, вас накажут.
— Ваш отец справедливый человек, не думаю, чтобы он позволил наказывать невиновного.
— Если я попрошу, он накажет.
Он улыбнулся.
— Я не боюсь наказания.
Хьюмилити продолжал полоть, а она все смотрела на него. Он вызывал у нее одновременно и восторг, и гнев. Восторг — потому что она ощущала свою власть над ним, гнев — потому что в нем таилась сила, не меньшая, чем в ней.
Проповедник из Бостона жаждал быть мучеником. Он был из тех, кто готов испытать тысячи мучений и умереть за веру. Он верил, что сила Господа была в нем столь же сильна, как вера Тамар в свою дьявольскую силу.
Она знала, почему Хьюмилити бросает на нее быстрый взгляд и тут же отворачивается. Как большинство мужчин, он находил девушку неотразимой и желанной.
Ей доставляло удовольствие быть желанной, хотя удовлетворять желание кого-либо из мужчин ей вовсе не хотелось, потому что сама была не уверена в своих чувствах. Однако она ощущала страх, когда сверкающие глаза Бартли Кэвилла смотрели на нее, и ей нравилось, что Хьюмилити не выдерживал ее взгляда.
Он был старше Бартли; она полагала, что ему лет тридцать, и он, по ее мнению, стар для любовника. Она догадывалась, какую жизнь он вел. Он пуританин, рожденный в семье пуритан. Пуритане считали, что образ жизни священника должен быть строгим, каким была жизнь Иисуса Христа на земле. Ему с детства внушали, что смеяться грешно, есть нужно умеренно, лишь для поддержания жизни, что танцевать и любить плотски — смертельный грех. Она знала, что яркая красота, бойкий и веселый нрав, сознание собственной привлекательности делают ее в глазах такого человека дьявольским наваждением.
Тамар нравилось приходить к нему, когда он работал в саду, дразнить его, подсмеиваться над ним. Ей хотелось дать ему понять, что он уязвим, как все мужчины.
Она не осмелилась бы дразнить Бартли подобным образом.
— Почему вы хмуритесь, дорогой Хьюмилити? — спрашивала она. — Почему вы уставились на мои волосы с таким видом, словно они вам ненавистны?
— Вам следовало бы обрезать их или спрятать под чепец.
— Отчего же? Вы думаете, что это дар сатаны?
Хьюмилити не отвечал, а она приказным тоном продолжала:
— Отвечайте, когда я говорю с вами. Так вы считаете, что это дар сатаны?
— Быть может, так оно и есть.
— А я думала, что все красивое сотворил Господь.
— Перестаньте заблуждаться, — пытался увещевать ее Хьюмилити. — Вступите на путь праведный. Отрекитесь от сатаны. Примите истинную веру. Если не хотите обречь себя на вечные муки, откажитесь от своих злых умыслов.
— Стало быть, зло спасло вашу жизнь?
— Если вы называете это помощью сатаны, я предпочел бы, чтобы вы оставили меня умирать.
— Когда я пришла в сарай, мне это не показалось. Вы взывали о помощи весьма жалобно. Уверяю вас, вы взяли бы еду, если бы сам черт из ада принес вам ее.
— Вы заблуждаетесь, дочь моя.
— Не смейте называть меня дочерью, вы знаете, чья я дочь.
— Я знаю, что ваше рождение — следствие греха.
— А что, если я передам господину ваши слова?
— Я сам скажу ему это.
Тамар невольно улыбнулась от восхищения, зная, что он говорит правду. Она знала, что он храбр. Поэтому она и заставляла себя дразнить его; он был храбр не менее чем она. И вера его была так же крепка, как и ее.
— Думаю, вы можете это сделать, — сказала она, — другой хозяин приказал бы избить вас. Но он — хороший человек, намного лучше вас, Хьюмилити Браун.
Он не ответил.
— О! — сердито продолжала она. — Он не благодарит Бога за спасение и за то, что он намного лучше тех, кто рисковал своей жизнью, чтобы спасти его. Он — хороший человек, говорю я вам, и если вы посмеете сказать, что вы лучше его, я своими руками высеку вас.
Тамара была разъяренная, страстная, а он спокоен и уверен в себе — и в этом было его преимущество.
— И вам было бы наплевать, если бы я это сделала. — Ее глаза вспыхнули. — Но я могу сделать то, что вам не безразлично, Хьюмилити Браун. Вы — трус. Вы боитесь взглянуть на меня. Я могу увлечь вас с собой на вечные муки. Вы считаете меня красивой. Ваш язык может отрицать это, но ваши глаза — нет. Если я захочу, то могу доказать вам, что вы грешный человек, Хьюмилити Браун. Ведь вы слышали про то, кто мой настоящий отец? Это правда, я — дочь сатаны.
И она со смехом убежала в дом, а потом позвала Аннис в свою комнату и велела одеть себя, чтобы идти на бал.
Тамар знала, что Аннис, твердившая, что она в этот вечер была еще красивее, чем всегда, была права.
Для своего наряда она выбрала любимые цвета — красный, синий и золотой. На красном платье впереди был большой разрез, открывавший темно-синий шелк нижней юбки, расшитой золотом. Брыжи были из тончайшего кружева, высокий стоячий воротник, заканчивающийся на плечах, открывал грудь согласно фасону одежды для незамужней леди. Ее распущенные волосы доставали до талии. Она знала, что никто из женщин на этом балу не посмеет распустить волосы по плечам.
Аннис весело болтала. Тамар на манер знатных леди пожелала иметь личную горничную и выбрала Аннис. Ричард предлагал дочери взять обученную камеристку, но Тамар решила избавить подругу от тирании миссис Элтон и взяла на эту роль Аннис.
— Краше вас нет никого на свете, — заявила Аннис, — немудрено, что ваша красота не от мира сего.
— Ты любишь меня, Аннис, оттого и считаешь меня такой.
Тамар знала, что Аннис говорит правду, и все же ей льстили слова горничной.
— Все так говорят, — возразила Аннис. — Джон сказал: «Мисс Тамар просто неземная красавица», а я прикрикнула на него: «Джон Тайлер, да как ты осмелился и поглядеть-то в ее сторону?» А он ответил: «Нет, Аннис, я и взглянуть на нее не смею, но ведь другой такой нет на свете. Говорят, каждый джентльмен рад отдать за нее все состояние, лишь бы жениться на ней, хоть она и ведьма». А я ему: «Ты бы лучше почаще взглядывал на меня, Джон Тайлер». А он мне: «Как же мне не глядеть на тебя, коли она сварила для тебя приворотное зелье?»
— Ха-ха! — засмеялась Тамар. — Стало быть, зелье еще действует!
— Еще как, мисс! Джон почти что без ума от меня.
Тамар пристально посмотрела на свою служанку, уже познавшую то, чего она сама еще не испытала. Она подумала о Хьюмилити Брауне, но тут же другой человек занял ее мысли — юноша с самыми красивыми, излучающими сияние глазами, каких она больше ни у кого не видела. Затем перед ее глазами возникла другая картина, которая не раз являлась ей в кошмарных снах. «Я ненавижу Бартли Кэвилла», — сказала она себе.
На галерее уже начали собираться музыканты.
— Поторопитесь, мисс, — сказала Аннис, — вам нужно вместе с господином встречать гостей.
Тамар поспешила вниз, где возле лестницы ее ждал Ричард. Она улыбнулась и сделала реверанс.
— Как я вам нравлюсь, Ричард?
— Ты очень красива, дорогая.
— Стало быть, вам не стыдно за свою дочь?
Он решил, что комплиментов с нее достаточно, и не ответил на вопрос.
— Я вижу у тебя в глазах дикие искорки. Что ты задумала? — спросил он.
— Ничего я не задумала.
— Быть может, я кое-что задумаю для тебя. Я был бы очень рад видеть тебя замужней дамой.
— Я и без того счастлива.
— Ты должна выйти замуж и иметь детей. Доля отца — найти жениха своей дочери.
Она загадочно улыбнулась.
— Вы часто говорили мне о необходимости предоставлять людям свободу выбора, и я не могу поверить, чтобы вы поступили наперекор своим принципам.
— Я очень люблю тебя и потому считаю своим долгом…
Тамар взяла его руку и поцеловала ее.
— И я люблю вас всей душой. Тем не менее, я никому не позволю выбирать мне мужа против моей воли.
— Я не стану принуждать тебя. Однако признаюсь, что был бы счастлив, видя, как ты едешь со своей семьей погостить из Стоука в Пенникомкуик.
— Из Стоука?
Он засмеялся.
— Я думаю о Бартли. Я, уверен, он был бы рад жениться на тебе.
— Бартли! — Она словно выплюнула его имя. — Я скорее умру, чем выйду за Бартли. Он грубый! Вульгарный… распутный. Я удивляюсь, как вы могли назвать мне его имя.
— Ш-ш-ш! Прошу прощения. Тем не менее, мне кажется, тебе нравится этот юноша. Он храбр, в его жизни было много приключений, и теперь, я уверен, он готов остепениться, вести жизнь помещика, жениться и растить детей. Он просто был озорным мальчишкой.
— Похотливое, распутное животное!
— Извини. Забудь, что я сказал.
— Забуду… и очень скоро.
Она задрожала, увидев в числе прибывших гостей сэра Хэмфри, леди Кэвилл и их сына Бартли.
Сэр Хэмфри оглядел Тамар восхищенным взглядом. Леди Кэвилл поцеловала ее, слегка испуганная, к чему Тамар привыкла. Бартли нагнулся над ее рукой, его сверкающие глаза обожгли ее голубым огнем.
Она надменно отвернулась от него и заговорила с сэром Хэмфри.
Гости все прибывали, это были дворяне из здешних мест, откуда в Пенникомкуик можно было доехать верхом. Ричард решил, что первый бал Тамар должен быть достоин его дочери.
После танцев гостей пригласили к столу, где их ожидало богатое угощение — оленина, пироги с творогом, разнообразные мясные блюда, вино и эль.
Прибыли танцоры в костюмах героев легенды о Робине Гуде с пестрыми лентами на камзоле и колокольчиками на ногах. Они стали развлекать гостей танцами, а музыканты играли на галерее.
Тамар была весела в этот вечер. Она решила, что бал отлично удался… если бы не Бартли. Когда он пытался заговорить с ней, она делала вид, будто не замечает его, и девушке доставляло удовольствие видеть, как он злится. Она намеренно кокетничала с красивым высоким юношей, владельцем большого поместья возле Плима. Этот молодой человек был столь сильно восхищен ею, что тут же предложил ей руку и сердце. Однако это огорчило ее, ведь она всего лишь хотела подразнить Бартли.
Но ближе к полуночи, когда огонь в камине холла уже затухал, а некоторые из гостей уже готовы были задремать, отяжелев от сытной пищи и вина, Бартли все же сумел буквально загнать ее в угол. Она прислонилась к дубовой панели стены и устремила на него дерзкий взгляд. Щеки юноши раскраснелись, глаза казались еще голубее, чем всегда. Он был поистине красив.
— Что за дьявольские игры ты играешь со мной? — небрежно спросил он.
Тамар подняла руку, чтобы оттолкнуть его, но он схватил ее и крепко сжал.
— Отпусти, или я велю вышвырнуть тебя вон, — отрезала она.
— Неразумно дразнить меня так, как ты делала весь этот вечер, — пригрозил Бартли.
— Я… дразню вас? Уверяю, в этот вечер я менее всего думала… о тебе!
— Это ложь, и весьма неумелая!
— Однако ты о себе высокого мнения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36