Но Пенхоллоу доставляло невероятное удовольствие наблюдать смущение викария, стоявшего на дороге у дома, чтобы встретить их и поговорить, и извиняющегося за отсутствие жены... И старик Пенхоллоу с помощью Джимми так искусно разыграл полного инвалида, с трудом выбирающегося из автомобиля, что миссис Венгрен, наблюдавшая все это из окна, все-таки вынуждена была выйти вслед за мужем и вступить в беседу, надеясь, что таким образом удастся избежать входа Пенхоллоу с незаконнорожденным сыном в их дом... Ей пришлось с натянутой светской улыбкой долго выслушивать благодушные заверения Пенхоллоу, что он заехал к ним только затем, чтобы узнать, как она поживает.
По мнению миссис Венгрен, старый Пенхоллоу был просто средоточием мирового зла. Ее безумно выводило из себя, когда в ответ на вполне вежливый и ни к чему не обязывающий вопрос о том, как поживают его сыновья, Пенхоллоу с широкой улыбкой отвечал, что «все эти молодые бандиты, включая и этого молодца, который сейчас со мной, сушат себе мозги за всякой ерундой».
Миссис Венгрен была так взбешена этим плевком в ее добропорядочную христианскую душу, что затряслась, и Пенхоллоу решил больше не трепать ей нервы, а поехать в гости к Гастингсам и посмотреть, удастся ли ему вызвать такую забавную реакцию у Розамунд Гастингс, жены Клиффорда, с которой Пенхоллоу с самого начала был на ножах.
Но Розамунд сумела удержать себя в рамках приличия, источая только холодок аристократического презрения к Пенхоллоу, и старик воображал себе, какой значительной темой для разговора будет у Гастингсов его приезд, когда Клифф заявится домой на ленч.
После всего Пенхоллоу вернулся в Тревелин страшно измотанный физически, но все еще движимый тем неясным беспокойством, которое не давало ему сидеть на месте... И хотя вынужден был лечь в постель, он потребовал, чтобы все домочадцы собрались у него в спальне и сидели там допоздна, обсуждая с ним виды на урожай и качество лошадей, играя в покер и слушая интересные случаи из его молодости. Этому всему сопутствовало обязательное поглощение весьма солидного количества виски с такой закуской, от которой, по крайней мере у самого Пенхоллоу, ночью просто обязано было сделаться расстройство желудка.
Доктор Уилфред Лифтон, наблюдавший его и Рейчел с незапамятных времен, помимо того что флегматично принимал у Рейчел все роды, начиная с Ингрэма и кончая близнецами, самому мистеру Пенхоллоу только сонным голосом сообщал время от времени, что тот скоро убьет себя выпивкой. Но Пенхоллоу только радостно смеялся в ответ и кричал, что не позволит, чтобы какой-то жалкий докторишка указывал ему, что делать, а что не делать, а если делать – то как! Он всегда наотрез отказывался даже от прослушивания, но взамен предлагал старому приятелю стакан бренди.
Доктор Лифтон не хватал звезд с неба и был немного старомоден, однако он был спортсмен и охотился на лис, и это странным образом придавало ему в глазах местной общественности гораздо больше солидности, чем современные методы и глубокие познания его более молодых коллег. Это был весьма суровый бескомпромиссный джентльмен, который предпочитал лечить своих пациентов старыми, проверенными еще прадедами методами.
И все-таки даже он при встрече рекомендовал Фейт и Раймонду поберечь старика Пенхоллоу и ни в коем случае не позволять ему подобных выходок с дальними выездами: в его состоянии это может быть смертельным, заметил Лифтон. Раймонд, выслушав этот совет, коротко хохотнул, посоветовал доктору самому поговорить с пациентом и вышел из комнаты, бурча себе под нос, что никакая медицина не справится с этим стариком.
Фейт сказала доктору, что ведь он знает, ЧТО из себя представляет ее муж. Доктор Лифтон не мог спорить с этим, однако заметил, что если возлияния виски и бренди будут продолжаться, то он не может отвечать за результат.
– Но он говорил, будто вы разрешили ему немножко простимулировать, как бы это сказать, его жизненную энергию! – робко сказала Фейт.
– Скажите, миссис Пенхоллоу, а знаете ли вы, какое именно количество горячительных напитков потребляет ваш муж? – осведомился доктор Лифтон.
– Да, точнее, нет... Но мне кажется, что, несмотря на то что он много пьет, ему сейчас гораздо лучше, чем было всю эту зиму...
– У него самый удивительный организм из всех, что я встречал у человеческого существа, – констатировал доктор Лифтон. – Однако долго не продержится и он. А еще эти странные поездки по окрестностям! Нет, вам придется использовать все свое влияние на него, дорогая!
Фейт не могла прямо сказать доктору, что не имеет ни малейшего влияния на супруга, о чем доктор знал и без нее, и пробормотала только:
– Ну конечно, конечно... Но знаете, у него такой непреклонный характер...
– Да, это самый упрямый старый осел во всей округе! – высказался доктор Лифтон, некоторым образом противореча сам себе.
Клара, когда ей передали содержание этих бесед с доктором, покачала головой и заявила, что Лифтон так же мало понимает в организме Пенхоллоу, как она – в устройстве двигателя внутреннего сгорания.
– Ах, Фейт, милая моя, этот Лифтон вот уже тридцать лет твердит Адаму, что тот убьет себя выпивкой, но Адам все еще пьет, живет и здравствует, и незаметно, что добрый Бог собирается призвать его к себе в ближайшее время. Мне кажется, что грудная жаба, на которую он так любит жаловаться, вовсе не так опасна... А что касается его разъездов, так это у него всегда по весне кровь играет... Не надо обращать на его выходки никакого внимания, и он сам по себе как-нибудь успокоится.
– Как же это можно – не обращать никакого внимания, когда он делает такие чудовищные вещи! – сказала Фейт, несколько оскорбленная, помимо прочего, преуменьшением болезней ее супруга. – А знаете ли вы, что он возил к Розамунд Джимми и просто заставил ее обращаться с ним как с его сыном?
– Это верно, ему не следовало этого делать! – согласилась Клара. – Но ведь Адам – он такой, ему всегда доставляло удовольствие шокировать людей!
– Да, но я думаю, это было просто оскорбительно! – сказала Фейт. – И кроме того, то, что он берет Джимми с собой, делает этого молодца еще более невыносимым, чем обычно! Он ведет себя так, словно может здесь все!
– На вашем месте я не стала бы переживать по этому поводу! – сказала Клара. – Мальчики быстро поставят его на место, если он станет воображать о себе больше, чем следует.
– Кого поставят? И на какое место? – полюбопытствовал Юджин, который только вошел и не слышал начала разговора.
– Фейт считает, что твой отец делает из Джимми своего личного придворного шута.
– Прекрасный ход! – сказал Юджин, осторожно усаживаясь в кресло. – Но это выше моего понимания. Я признаю, что со стороны отца было очень благородно поместить его в наш дом, и тем более благодарен, что он не распространил эту практику навсех своих внебрачных детей...
– Я не жду ни от кого из вас цивилизованного взгляда на вещи, – сказала Фейт. – Однако для меня пребывание Джимми в доме – прямое оскорбление!
Юджин посмотрел на нее в изумлении:
– Помилуйте, но ведь тот злосчастный эпизод произошел еще до... До того, как у отца появились вы!
– У вас ни у кого нет ни капли нравственного чувства! – вскричала Фейт со слезами на глазах.
– Это верно, – кивнул Юджин. – За исключением, пожалуй, Барта. Не правда ли, в его трогательном желании узами брака скрепить свой... гм!.. союз есть что-то наивное и чистое?
Фейт жарко покраснела.
– Неправда! – воскликнула она. – Лавли никогда и не мечтала ни о чем подобном! Это просто зловредный, гадкий слух!
Клара смотрела на них обоих с выражением легкого испуга, который она, впрочем, никак не хотела показать...
– Если он даже и собирается что-то сделать в этом роде, я не хотела бы, чтобы об этом прознал его отец! – сказала она.
– Да нет же, Клара, я уверена, что это просто очередной скандал, которые время от времени любит затевать Юджин! Я совершенно уверена, что девушка просто не замечает Барта!
Клара воздержалась от внятного ответа, пробормотав только, что всегда считала эту Лавли мерзкой девчонкой. Фейт, совершенно обескураженная, выбежала из комнаты. Юджин зевнул и заметил в воздух, что крайне трудно понять, какие мотивы были у отца при его второй женитьбе.
– Да, она очень, очень утомительна и к тому же навязчива, – согласилась Клара. – Но все-таки, Юджин, не стоит постоянно тыкать ее, словно загнанную в нору лисицу. Ее все твои шпильки очень ранят. И она очень переживает из-за того, что Клею придется вернуться домой... Оставь уж ее в покое.
– Если она не хочет приезда Клея, то я могу с ней только солидаризироваться! – провозгласил Юджин. – Только откуда в ней столько хорошего вкуса, что ей не нравится Клей?
– О Боже мой, хватит! – воскликнула Клара. – Только что здесь был доктор, и он сказал, что отец очень плох! Ему нельзя дальше вести подобную жизнь! А в этом году с ним просто какое-то безобразие творится!
– Однако он живет такой жизнью уже много лет! – заметил Юджин, доставая из портсигара крепкую египетскую сигару и закуривая ее. – Но ты права, я думаю, что рано или поздно с ним случится инсульт или еще что-нибудь в этом роде. Это, я думаю, многих тут порадует...
– Во всяком случае, если он узнает об этих проделках Барта, с ним точно случится нехорошее! Ах, как мне это все не нравится...
– Лично мне кажется, что Лавли будет для Барта очень подходящей женой, он сразу почувствовал бы себя поближе к земле, к народу... – серьезно рассуждал Юджин, пуская колечки дыма. – Но вся наша семейка столь высокомерна, столь мало склонна к простым радостям бытия, кто же поймет бедного парня?..
– Уж прошу хоть тебя не вмешиваться в это дело и не заступаться за Лавли! – взмолилась Клара. – Ненавижу эту девку...
И поскольку Юджин не испытывал желания продолжать беседу, Клара утихла и снова взялась за свое вязание.
Несмотря на то, что она пыталась успокоить Фейт, Клара чувствовала, что Адам Пенхоллоу близок к какому-то кризису. Конечно, он никогда не отличался праведным поведением, однако теперь он стал выкидывать совершенные непотребства – взять хотя бы эту историю с Джимми... И его обычное наплевательское отношение к общественному мнению теперь превратилось просто в какой-то вызов, в жестокость по отношению к своим домочадцам, в постоянные метания, когда он совершал дурные поступки без всякой причины...
Он вечно принуждал всех окружающих жить той жизнью, которая устраивала его самого, но теперь появились зловещие признаки того, что эта власть может уйти от него. Конечно, за всю свою жизнь он обидел своим гадким языком великое множество людей, но раньше эти колкости вырывались у него почти случайно. Теперь же основным его занятием было именно изобретение все новых и новых способов дразнить людей, которые жили вокруг него.
Адам самолично рассказал Кларе, какое мерзкое оружие использовал он, чтобы вынудить Клиффорда принять на работу Клея, и явно наслаждался видом лица Клары, искаженного болью...
Но Клара сказала только:
– Если ты хотел, чтобы я оставила Тревелин, Адам, тебе достаточно было просто сказать мне об этом. Не надо было вовлекать в это моего мальчика. Я сама могу позаботиться о себе.
– Глупая старуха! – захохотал в ответ Пенхоллоу. – Это не я хочу от тебя избавиться! Нет, мне было приятно посмотреть, с какими ужимками твой Клиффорд пытается избавиться от тебя!
И Клара не знала теперь, чего Адаму хотелось больше – оскорбить ее или же просто показать, на что способен ее сын. Но она была молчалива и больше ни разу не затронула этой темы. Сидя в своем углу за вязаньем или расхаживая по саду, она никогда ни словом, ни взглядом не дала понять, что тот разговор она восприняла всерьез. И все же она чувствовала, что в доме назревает что-то темное, мучительное, что коснется всех и не в последнюю очередь ее самой...
Глава восьмая
С того момента как Клей узнал, какое будущее готовит ему отец, он сразу же стал засыпать мать множеством писем, которые менялись по тону от жалкого, безнадежного отчаяния до страстных просьб и даже угроз. Он постоянно подчеркивал, что смерть для него была бы предпочтительнее, чем жизнь в Тревелине, что работа в деревенской нотариальной конторе убьет в нем душу, что он не желает подчиняться идиотским приказам Пенхоллоу, что у него не было в жизни ни единого шанса, и никто его никогда не понимал... И наконец, что мать просто обязана что-нибудь сделать, чтобы спасти его.
На все эти письма Фейт отвечала незамедлительно. И хотя она не представляла, каким образом сумеет помочь сыну, она знала, что защитить его – ее святой долг. Она часто навещала контору Клиффорда и навещала бы еще чаще, если бы тот предусмотрительно не велел своему клерку всегда говорить, как попугай, что мистера Гастингса нет на месте. Она попыталась склонить на свою сторону сводных братьев Клея, но и здесь ей особый успех не сопутствовал. Юджин и близнецы, хотя и возражали против приезда Клея, все же были к этому достаточно равнодушны, чтобы считать его присутствие в доме просто-напросто еще одной неприятной повинностью, только и всего. Им вовсе не хотелось ввязываться и даже выслушать Фейт им было недосуг.
Правда, Ингрэм, который считал за благо ни с кем не портить отношений, очень сочувственно отнесся к ней. Он ласково с нею поговорил, обещал сделать все, что возможно, и через полчаса забыл об этом. А Раймонд кратко ответил Фейт очень деловым тоном, что его отрицательное мнение по данному вопросу хорошо знакомо отцу и поэтому говорить с ним еще раз означало бы только впустую тратить время. Еще он сказал, что, поскольку Фейт будет наследницей значительной части имущества Пенхоллоу, ей имеет смысл подождать пару лет, когда вопрос решится в ее пользу естественным образом. Тогда она сможет финансировать любые, даже самые безумные затеи Клея, не говоря уже об обучении в Кембридже.
Этот циничный совет так расстроил Фейт, что после этого она несколько дней слонялась по дому, жалуясь на мигрень, и требовала к себе в спальню горничных со свежими порциями льда на голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39