Мистеру Шоли не могли понравиться успокоительные высказывания, и он немедленно посвятил доктора Перли в подробности катастрофических случаев со своей собственной женой. Не высказав этого напрямик, доктор Перли сумел донести ту мысль, что покойной миссис Шоли не повезло, поскольку она не была его пациенткой, и оставил мистера Шоли если и не совсем успокоившимся, то, по крайней мере, более способным смотреть на ситуацию с надеждой.
Но в середине следующего дня, после бессонной ночи, мистер Шоли, чьи нервы постепенно пришли в расстройство, утратил свое непрочное самообладание и сделал все чтобы втравить Адама в ссору. Войдя в библиотеку после часового отсутствия, Адам был встречен свирепым взглядом и вопросом, где он пропадал.
– В конторе, сэр, – ответил тот. – Мой управляющий был здесь по некоторым делам, требовавшим моего внимания.
Мистер Шоли заработал челюстями Спокойный голос зятя ни в коей мере не смягчил его, но почему-то вызвал необузданный гнев.
– Ах вот как! – бросил он с едким сарказмом – И конечно же в ус себе не дуете! Надо же, дело, требовавшее вашего внимания! О, да вы не знаете, что означает это слово! Вы, с вашими пустячными фермами! Так-то вы заботитесь о Дженни?!
Адам застыл в напряженном молчании.
– Да, вы можете задирать нос! – набросился на него с еще большей яростью мистер Шоли – Горды, как петух на собственной навозной куче, не правда ли, милорд? Но если бы не я, у вас не было бы никакого навоза – и более того, если моя Дженни умрет, я позабочусь о том, чтобы у вас его не было, не будь я Джонатан Шоли, потому что вы будете в этом виноваты, спровадив Крофта, как вы это сделали, привезя ее сюда, не заботясь ни на йоту о том, что из этого может выйти! Но тут-то и вы обнаружите, что просчитались! А она только о том и думает, как вам угодить и быть достойной вас! Достойной вас! Она слишком хороша для вас – вот что я вам скажу!
Гнев, несколько холоднее, чем у мистера Шоли, но такой же убийственный и безудержный, захлестнул Адама. Глядя на грубое, покрасневшее лицо, он в какой-то момент почувствовал, что его почти мутит от отвращения. Потом он вдруг увидел, как крупные слезы катятся по щекам мистера Шоли и внезапно его пронзила острая жалость. Тот будто не понимал, что говорит непростительные веши или что он обязан сам контролировать себя в моменты потрясения. Он пробивал себе дорогу в жизни, не имея никакого другого оружия, кроме трезвой головы и непреклонной воли. Он был грубым, но щедрым, властным, но удивительно простым, и давал волю своим эмоциям с легкостью ребенка.
Прошло какое-то время, прежде чем Адам сумел взять себя в руки достаточно, чтобы сдержанно ответить. Прихрамывая, он подошел к столу, на котором Дюнстер расставил графины с рюмками, и сказал, наливая мадеры:
– Да, сэр, вы правы; она слишком хороша для меня. Мистер Шоли демонстративно высморкался в большой, роскошно расшитый платок. Он взял протянутую ему рюмку, пробормотал «Благодарю вас!» и залпом проглотил вино.
– Мне, знаете ли, не все равно, – сказал Адам. – Если что-нибудь сейчас пойдет не так, как надо, не – столько вы будете винить меня, сколько я сам себя. Мистер Шоли схватил его за руку:
– Нет, вы делали то, что считали правильным! У меня не было никакого права набрасываться на вас! Просто это изматывает – беспокойство за мою девочку, – и я ничего не могу поделать. Я не из тех, кто может сидеть, томясь в ожидании, как теперь мы с вами, без того чтобы не известись вконец. Не обращайте на меня внимания, милорд, потому что, уверяю вас, я совсем не имею в виду те грубые вещи, которые говорю, когда бываю в гневе! Ей-богу, я не совсем понимаю, что и говорю, и это факт! – Он грузно подвинулся в своем кресле, чтобы убрать носовой платок в карман, и сказал, виновато глядя на Адама:
– Поймите, она – все, что у меня есть. Эти простые слова проникли Адаму в самое сердце.
Он ничего не сказал, но положил руку на плечо мистеру Шоли. Одна из похожих на окорок рук мистера Шоли приподнялась, чтобы неуклюже ее похлопать.
– Вы – добрый молодой человек, – хрипло сказал он. – Я выпью еще стаканчик вина, потому что мне необходимо взбодриться!
Он больше не позволял своему беспокойству взять над собой верх, хотя долго прохаживался по комнате взад-вперед до тех пор, пока, в течение медленно тянувшегося вечера, не заметил, что Адам выглядит очень измотанным, и не понял, что должен сделать по крайней мере одну вещь. Он вспомнил, что Адам отрицательно качал головой на каждое предложенное ему за обедом блюдо, и бросился на поиски Дюнстера; возвратившись вскоре с тарелкой сандвичей, он силой впихнул их в Адама. Потом взял на себя задачу убедить его, что совсем не нужно сидеть словно на иголках, потому что совершенно ясно: доктор Тилфорд не укатил бы домой, если бы у Дженни было не все благополучно.
Уже почти в полночь Вдовствующая вошла в библиотеку с запеленатым свертком в руках, который она протянула Адаму, сказав с интригующими нотками в голосе, ясно демонстрирующими, от кого Лидия унаследовала свои актерские таланты:
– Линтон! Я принесла тебе твоего сына!
Когда открылась дверь, он подскочил, но не пытался взять младенца, что было даже к лучшему, поскольку на самом деле у Вдовствующей не было намерения доверять его неумелым рукам столь драгоценную ношу.
– А Дженни? – резко спросил он.
– Вполне благополучно! – ответила Вдовствующая. – Ужасно измучилась, бедняжка, но доктор Перли уверяет, что нам нет повода тревожиться. Я должна тебе сказать, что ты в большом долгу перед ним, мой дорогой Адам, – такой мастер! А до чего обходительный!
– Я могу ее видеть? – перебил мать Адам.
– Да, только несколько минут.
Он пошел к двери, но его остановили.
– Дорогой! – сказала Вдовствующая с горьким упреком. – Неужели тебя совсем не занимает твой сын?
Он обернулся:
– Да, конечно! Дай мне посмотреть на него, мама!
– Самый красивый малыш! – сказала она с любовью.
Он подумал, что никогда не видел в жизни ничего менее красивого, нежели красное и сморщенное личико своего сына, и в какой-то момент заподозрил мать в иронии. К счастью, поскольку он не нашелся что сказать, мистер Шоли, которому пришлось высморкаться второй раз за этот день, теперь устремился вперед, расплываясь в улыбке, и отвлек внимание Вдовствующей от недостатка воодушевления у ее сына, пощекотав щеку младенца кончиком огромного пальца и издав звук, который напомнил Адаму зазывание кур на кормежку.
– Ах ты, молодой шельмец! – сказал мистер Шоли, явно в восторге от того, что младенец никак на него не реагирует. – Так и не обратишь внимания на своего дедушку? Гордый, да? – Он, хмыкнув, посмотрел на Адама. – Взбодритесь же, молодой человек! – посоветовал он. – Я знаю, о чем вы думаете, но не нужно бояться! Милорд, когда я в первый раз взглянул на новорожденную Дженни, меня чуть не разбил паралич!
Адам наконец засмеялся, но сказал:
– Должен сознаться, я не считаю его красивым! Какой он крошечный! Он… он здоров, мама?
– Крошечный? – недоверчиво переспросила Вдовствующая. – Он – чудесный малыш! Правда, сокровище мoe!
Мистер Шоли подмигнул Адаму и указал пальцем в направлении двери.
– Ступайте к Дженни! – сказал он. – Нежный привет ей от меня – и смотрите, не вбивайте ей в голову, что у нес болезненный ребенок!
Довольный, что может сбежать от опьяненных радостью бабушки и дедушки, Адам выскользнул из комнаты и обнаружил, что ему нужно пройти через строй прислуги, стоящей в ожидании, чтобы его поздравить.
Он вошел в комнату Дженни очень тихо и помедлил какой-то миг, глядя на нес из другого конца комнаты. Он видел, какая она бледная и как устало она ему улыбнулась. Жалость всколыхнулась в нем, и вместе с ней – нежность. Он прошел по комнате и склонился над ней, целуя ее и нежно говоря:
– Бедняжка моя! Тебе лучше, Дженни?
– О да! – сказала она тоненьким голоском. – Просто я очень устала. И все-таки это сын, Адам!
– Самый замечательный сын, – согласился он. – Умница Дженни!
Она едва слышно засмеялась, но глаза ее пытливо вглядывались в его лицо.
– Ты рад? – беспокойно спросила она.
– Очень рад!
Она издала короткий вздох:
– Твоя мама говорит, он похож на твоего брата. Ты хочешь, чтобы его нарекли Стивеном?
– Нет, ничуть. Мы наречем его Джайлсом, в честь моего дедушки, и Джонатаном, в честь его дедушки, – ответил он.
Ее глаза благодарно загорелись.
– Ты это всерьез? Спасибо тебе.! Папа тоже будет очень рад и горд! Пожалуйста, передай ему привет от меня и скажи, что я в полном порядке.
– Передам. Он тоже передавал привет тебе – самый нежный. Когда я уходил, он издавал очень странные звуки перед внуком, который относился к ним с исключительным презрением, – думаю, его вполне можно понять!
Это так ее рассмешило, что нянька, которая до этого деликатно присоединилась к Марте в дальнем углу комнаты, положила конец визиту Адама, сообщив ему голосом, который никоим образом не сочетался с ее почтительным реверансом, что теперь миледи нужно спать, и она с удовольствием увидится с ним утром.
Глава 23
Когда мистер Шоли узнал от Дженни, что внуку дали его имя, да еще по предложению Адама, он не просто обрадовался – он был вне себя от счастья. Прошло какое-то время, прежде чем он пришел в себя и сумел вымолвить слово. Счастливый дедушка, уставившись на Дженни, держал руки на коленях, а когда наконец заговорил, то единственное, что ему пришло в голову, выразилось в трех словах.
– Джайлс Джонатан Девериль! Джайлс Джонатан Девериль!
И это был далеко не последний раз, когда он счастливо изрекал эти три имени. То и дело по лицу его разливалось выражение величайшего блаженства, приходили в движение губы, он потирал руки и негромко хмыкал, и все, кто видел его в такие минуты, знали, что он снова и снова мысленно смакует имя своего внука. Он был благодарен Адаму, говоря, что вовсе не рассчитывал, что ему окажут такую честь, уверяя, что тот не оплошал, сделав мальчика. Адам научился выслушивать подобные замечания не морщась; но вскоре ему в высшей степени наскучило другое проявление гордости мистера Шоли за своего внука. То открытие, что у его внука нет титула, стало разочарованием, которое, похоже, надолго затянуло облаком горизонты старика Шоли; его неудовольствие также не уменьшилось, когда Адам, немало позабавившись, сказал ему, что, когда у него будет повод написать Джайлсу, он сможет адресовать свое письмо досточтимому Джайлсу Деверилю. Мистер Шоли придерживался не слишком высокого мнения о «досточтимых» . Он видел, как пишут это слово, но относился к нему с подозрением, потому что никогда не слышал, чтобы кого-то так называли.
– И не услышите. Оно не употребляется в устной речи, – объяснил Адам.
– Гм, я не вижу смысла в, обладании титулом, которым не пользуются, – сказал мистер Шоли. – Ерунда – вот что это такое! Кто узнает, что он у него есть?
– Я не знаю – и, как человек, который носит титул совсем недавно, уверяю вас: Джайлсу будет все равно!
– Я хотел бы, чтобы он был лордом, – грустно вздохнул мистер Шоли.
– Знаете, я вовсе не хочу показаться неучтивым, – Адам уже устал от спора, – но не считаю, что в мои родительские обязанности входит еще и проблема покончить с собственной жизнью только для того, чтобы снабдить Джайлса титулом!
Он проговорил эти слова несколько раздраженно и тут же устыдился их, потому что мистер Шоли выразил надежду на то, что не причинил зятю обиды, поскольку совсем не имел такого намерения. Чтобы как-то исправить положение, Адам целый день посвятил тому, чтобы развлекать мистера Шоли, и в результате в душе его накопилось такое раздражение, что, как оказалось, он просто ждет не дождется дня отъезда своего ужасно докучливого гостя, действующего, правда, из самых лучших побуждений. Это событие не заставило себя долго ждать: мистер Шоли оставался в Фонтли лишь до тех пор, пока не убедился, что Дженни совершенно не грозит родовая горячка, бывшая его самым навязчивым страхом. Удовлетворенный на сей счет, он жаждал уехать в такой же степени, в какой Адам – спровадить его; одному Богу было известно, каких дурацких ошибок понаделали за время его отсутствия в Сити его многочисленные подчиненные. Но самый тяжелый удар Шоли приберег на последний момент, когда его повозка уже стояла у двери, а сам он у крыльца прощался с Адамом. Настроение у него было благодушное: дочь вне опасности, у него родился долгожданный внук, зять принял его так радушно, словно он герцог, даже назвал ребенка в его честь, а когда он проявлял без всякой на то причины грубость, повел себя так терпеливо и так по-доброму, словно приходился ему родным сыном. Сердце мистера Шоли было исполнено благодарности и щедрости, и, к несчастью, это не замедлило выплеснуться наружу. Тепло пожимая руку Адама и, глядя на него с грубоватой нежностью, он в который раз поблагодарил его за гостеприимство.
– Если кто-нибудь сказал бы мне прежде, что я с радостью останусь в деревне больше чем на неделю, я бы рассмеялся этому человеку в лицо! – сказал он. – Но вы оказали мне такое гостеприимство, милорд, что, если не возражаете, я буду приезжать к вам чаще, чем вы рассчитывали, потому что чувствую себя здесь как дома, а вы и оглянуться не успеете, как я уже буду со знанием дела рассуждать об овсе и ржи и тому подобных вещах так же бойко, как и вы! В связи с этим я хочу вам кое-что сказать!
– Об овсе и ржи? – спросил Адам, улыбаясь. – Нет, нет, сэр! Вы уж лучше занимайтесь своим делом в городе, а я буду тут заниматься своим!
Мистер Шоли в ответ на это хмыкнул:
– Да, это мои девиз! Нет, я сейчас не об этом; дело в том, что Дженни рассказывала мне о какой-то там ферме, на которой вы помешались, экспериментальной, кажется, как она говорила. Ну, конечно, мне по-прежнему непонятно, зачем вам все это нужно, и я не отрицаю, что мне это кажется чудачеством. И все-таки! Если вы твердо намерены это продолжать делать, полагаю, вам нужно ее иметь, так что скажите, сколько наличности вам нужно, чтобы запустить ее, и я оплачу расходы!
– До чего любезно с вашей стороны, сэр!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55